Копи царя Соломона - Хаггард Генри Райдер - Страница 34

• Предыдущая
• 34/49
• Следующая

– Вот это настоящие мужчины! Они снова одержат победу! – воскликнул Игноси, который все время скрежетал зубами от ярости, стоя рядом со мной. – Смотри – уже кончено!

Вдруг, точно клубы дыма из жерла пушки, нападающие рассеялись во все стороны и побежали, распустив по ветру свои белые перья. Противники их остались победителями, но – увы! – уцелели из них только немногие… От доблестного трехтысячного отряда, вступившего в битву полчаса тому назад, оставалось всего шестьсот воинов, забрызганных черной кровью; остальные погибли. Они испустили победный клич и замахали копьями в знак триумфа, а потом, вместо того чтобы отступить к нам, как мы того ожидали, пробежали немного вперед, вслед за бегущим неприятелем, взобрались на низенький холмик, встретившийся им на пути, и, построившись по-старому в три ряда, образовали тройное кольцо на его вершине. И тут я снова увидел сэра Генри: с минуту он простоял на этой вершине, кажется, целый и невредимый, и с ним наш старый друг Инфадус. Потом неприятельские полки снова устремились на злополучный отряд, и битва завязалась еще раз.

Все, кто читает это повествование, верно, давным-давно сообразили, что я вообще-то немножко труслив, а до драки и совсем не охотник; но уж такая мне, видно, судьба, что я вечно попадаю в прескверное положение и поневоле должен проливать человеческую кровь. Только я всегда этого терпеть не мог и старался сохранять свою собственную в неприкосновенности, для чего иногда даже благоразумно пускал в ход свои пятки. И вдруг теперь, в первый раз в жизни, я ощутил воинственную отвагу, закипевшую в моей груди. Обрывки воинственных стихов выросли в моей памяти, точно грибы; моя кровь, едва не застывшая от ужаса с минуту тому назад, так и закипела в жилах, и вообще на меня нашло дикое, необузданное желание убивать и не давать никому пощады. Я оглянулся назад, на тесные ряды воинов, и вдруг мне представилось, что и у меня должно быть такое же лицо, как у них. Они стояли, выставляя головы из-за щитов, судорожно сжимая руки, с полуоткрытыми ртами, с яростными лицами, обезображенными дикой жаждой кровопролития, с тем зловещим огнем во взгляде, который загорается в глазах ищейки при виде окровавленной добычи…

Только у одного Игноси сердце продолжало биться все так же ровно и спокойно под его леопардовой мантией; так по крайней мере казалось, судя по его внешнему виду. Но даже и он продолжал скрежетать зубами. Наконец я не выдержал.

– Неужели мы будем стоять здесь, пока не пустим корни, Омбопа… то бишь Игноси, и допустим Твалу перебить всех наших братьев до единого?! – спросил я.

– Нет, Макумацан, – отвечал он. – Смотри – вот теперь минута созрела, сорвем ее!

Пока он говорил, новый отряд неприятеля устремился на тот холмик, где стояли наши, обошел кругом и ударил на них сзади.

Тогда Игноси взмахнул боевым топором и скомандовал: вперед! Загремел воинственный клич кукуанцев, и «Буйволы» хлынули на врага, как волны разъяренного моря.

Я совершенно не в состоянии описать, что произошло непосредственно вслед за этим. Только и помню, как мы безумно, но в полном порядке бежали вперед; помню внезапную перемену фронта, сплотившиеся ряды того отряда, на который мы бросились, страшную свалку, глухой рев тысячи голосов и непрестанное сверкание копий в облаках кровавого тумана…

Когда у меня немного прояснилось в голове, я увидел, что стою посреди уцелевших Белых почти что на самой вершине маленького холмика, а за мной стоит сам сэр Генри собственной персоной. Как я сюда попал, я и сам не знал; впоследствии сэр Генри рассказывал мне, что яростный поток нападающих увлек меня чуть не прямо к его ногам и тут и оставил, когда их оттеснили назад. Тогда он бросился вон из круга и втащил меня в середину.

Потом началась новая битва… Но кто может ее описать? Масса неприятелей все прибывала да прибывала; то прихлынут они к нашей кучке ежеминутно убывающих воинов, то снова отхлынут, оттесненные и отброшенные.

Ужасно было смотреть, как эти храбрые полки подходили один за другим, преодолевая страшную преграду человеческих трупов, нагроможденных на их пути, и сами падали в бою, увеличивая своими телами быстро прибывающую груду безжизненных тел.

Что за мужественное, величавое зрелище представлял закаленный в боях старый воин Инфадус! Он распоряжался на поле битвы так хладнокровно, точно присутствовал на параде; отдавал громкие приказания, разговаривал и даже шутил, чтобы придать бодрости немногим оставшимся у него воинам, и при каждой новой попытке неприятеля бросался в самое сердце битвы, чтобы непременно участвовать в отражении нападающих.

Но еще величавее, еще мужественнее старого воина казался наш богатырь сэр Генри. Острие вражеского копья давно сорвало страусовые перья с его головы, так что его длинные белокурые волосы свободно развевались по ветру. Он стоял, мой величавый датчанин (ну право же, он вылитый датчанин!), весь забрызганный черной кровью, и ни один человек не выдерживал его смертоносного удара. Он разил с такой силой, что рассекал и щит, и копье, и под конец никто не отваживался приближаться к «белому чародею», который убивал всегда сразу…

Вдруг раздались громкие крики «Твала! Твала!», и из толпы неприятелей выскочил гигантский одноглазый король, облаченный в стальную броню и вооруженный боевым топором и щитом.

– Где ты, Инкубу, где ты, белый человек, убийца моего сына? Посмотрим, как-то ты убьешь меня! – кричал он и в ту же минуту бросил свой толла прямо в сэра Генри, который, к счастью, это заметил и принял его на свой щит, куда нож вонзился с такой силой, что пронзил насквозь обтягивавшую его кожу и застрял в ее железной подкладке.

Тут Твала с криком бросился на него и так яростно ударил топором по его щиту, что сэр Генри, как он ни был силен, упал на колени, потеряв равновесие. Но этим пока дело и кончилось, так как в эту минуту среди обступивших нас неприятельских войск вдруг раздались отчаянные крики. Я оглянулся и тотчас же понял, в чем дело.

И справа и слева по всей равнине только и виднелись развевающиеся перья наших воинов. Оба наших крыла, посланные в обход неприятельской армии, наконец пришли к нам на помощь. Лучшего момента невозможно было выбрать. Как и предвидел Игноси, все войско Твалы сосредоточило свое внимание на кровавой битве, которая все еще кипела у него с остатками Белых и «Буйволов», составлявших центр нашей армии. Оно и не подозревало о приближении неприятеля почти до той самой минуты, когда оба наших отряда готовились сомкнуться у него в тылу. И не успело оно как следует построиться и приготовиться к обороне, как уже наши бросились на него и справа и слева.

Через пять минут участь сражения была решена. Теснимые с двух сторон, устрашенные жестоким избиением, которому подвергали их Белые и «Буйволы», полки Твалы обратились в бегство, и вскоре вся равнина между нами и столицей покрылась бегущими. Полки, которые еще так недавно нас окружали, растаяли точно по волшебству, и вскоре мы остались на нашем месте, как скала, от которой отхлынуло бурное море. Но какое ужасное зрелище! Вокруг нас лежали целые груды мертвых и умирающих; от доблестного отряда Белых осталось в живых всего только девяносто пять человек. Более двух тысяч девятисот воинов пали в одном этом полку, и большая часть их пала, чтобы никогда не подняться…

– Воины, – спокойно сказал Инфадус, обозревавший остатки своего полка, пока ему перевязывали рану на руке, – вы поддержали свою высокую славу, и дети детей ваших будут говорить о сегодняшней битве.

Тут он повернулся и взял руку сэра Генри Куртиса.

– Ты великий человек, Инкубу, – сказал он просто. – Я прожил долгую жизнь среди воинов и знаю немало храбрых, но такого человека, как ты, не видел никогда.

В эту минуту «Буйволы» прошли мимо нас на пути в столицу и мимоходом передали нам, что Игноси просит Инфадуса, сэра Генри и меня прийти сейчас же к нему. Немногим воинам, оставшимся от отряда Белых, было поручено подобрать раненых, за что они сейчас же и принялись. А мы пошли к Игноси, который сообщил нам, что намерен спешить в столицу, чтобы окончательно упрочить победу и, если возможно, захватить в плен самого Твалу. Не успели мы отойти немного, как увидели нашего Гуда, сидящего на муравьиной куче шагов за сто от нас. Возле него лежал труп кукуанца.

• Предыдущая
• 34/49
• Следующая