Жнецы Страданий - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 53

• Предыдущая
• 53/88
• Следующая

Дарен даже попятился от этакого натиска.

– Да угомонись ты, вот же заноза! – выругался он наконец. – Я покамест крефф ее, прежде чем девку припрягать, хоть бы слово мне молвила.

– Ах, слово тебе! Ишь, шишка великая! Крефф он! Я свое слово Нэду молвила. Он сказал, бери кого хошь, только отстань. Я и взяла, кто первая под руку попалась. Иль мне всю Цитадель обежать надо было и у всех позволения спросить? А?

Дарен сплюнул и махнул рукой:

– Ну, старая… Есть же ехидны! Седмицу пусть работает, раз Глава дозволил. А потом чтобы передо мной стояла. Поняла?

– Тьфу на тебя, – ответила бабка и поковыляла прочь, толкая Лесану в спину. – Иди, иди, ишь, еле ноги переставляет.

…В душном царстве Нурлисы девушка тихо осела на скамью и уткнулась носом в старую тканку.

– Пореви, пореви, доченька. – Головы коснулась сухая старческая ладонь. – Пореви, милая, легче станет.

Но слез не было. Выученица лежала, скорчившись, отвернувшись лицом к стене, и чувствовала только болезненную пульсацию внизу живота. Она не понимала, сколько так лежит. Долго-долго старуха гладила ее по волосам. Потом куда-то ушла. Время от времени ее шаркающая походка доносилась эхом. Скрежетала заслонка печи, стучала кочерга, трещали поленья, кто-то приходил и уходил. Девушка плавала в забытьи между сном и явью, то выныривая, то вновь погружаясь с головой.

Иногда старуха подходила к скамье, тяжко вздыхала, но, ничего не говоря, уходила. Потом подносила Лесане воды в деревянном ковше или сухарик, но та лишь качала головой и снова отворачивалась. Говорить, думать, есть, пить не хотелось.

– Вот ты дуреха, – подсаживалась к ней Нурлиса. – Поплачь, горе-то со слезами выходит. Сердце молодое живучее. Страдает остро, но и утешается быстро. Вот будет парень рядом хороший, и схлынет все…

Лесана вскинулась на своем ложе.

– Не надо мне никаких парней. Меня от одного запаха их блевать тянет, – со злостью прошипела она и снова отвернулась.

– Эх, глупая. Донатос тебе тело и душу истерзал. Да только тело само излечится. А вот душу лишь любовью да лаской исцелить можно. А любовь и ласку от кого получишь? Не от меня же, клячи старой. В объятиях только утешиться можно.

– Не нужно мне никаких объятий. Я в них зверем взвою.

Бабка качала головой, но молчала. Молчала и девушка. А потом Нурлиса снова начинала свои уговоры:

– Дитятко, давай к Нэду сходим. Колдун наказания не минует. Не молчала бы ты.

– Нет! – И она содрогалась всем телом.

– Ну, нет так нет… – вздыхала старая и уходила.

Но потом снова возвращалась и донимала гостью болтовней и какими-нибудь ничего не значащими вопросами. Та сперва отвечала коротко, глухо, но мало-помалу начинала говорить. Под эти разговоры Нурлиса заставляла ее то попить воды, то съесть пару ложек каши и снова укладывала, укрывая тканкой.

Через пару дней Лесана поднялась и принялась убираться в каморке.

– Встала никак? – удивилась старуха, вернувшись с ведром студеной воды.

– Встала.

– Иди, иди сюда, умойся вот…

Выученица остановилась возле печи и вдруг с горечью сказала:

– Зря ты со мной носишься. Бесполезная я. Никчемная.

Бабка подбоченилась и едко поинтересовалась:

– Сама выдумала аль подсказал кто?

– Сама. Что я за вой, если от колдуна отбиться не смогла?! – вдруг выкрикнула девушка.

Карга хмыкнула:

– Вой… Какой ты вой? Ты послушница. Вас о прошлом годе только прыгать да падать учили, ну колдовству там немного да лекарству. Палками помахать, тетиву подергать. Вой… Вас по осени лишь друг с дружкой сводить начали. А уж Даром ты и вовсе владеть не умеешь еще. Вой… Скажет тоже! – И она опустилась на лавку, вытирая вспотевший лоб уголком платка.

Лесана сжала кулаки и яростно заговорила:

– Я от упыря отбилась! А когда Донатос… ночью… ничего не смогла! Будто подрубили меня под корень. Я от ужаса сомлела. Он бил меня, а я только корчилась!

И тут из ее глаз потоком хлынули слезы. Они заливали щеки, капали с подбородка, а девушка продолжала кричать срывающимся голосом:

– Он меня по всей комнате швырял, я даже пнуть в ответ не сумела! У меня сердце от страха чуть не лопнуло! Какой я ратник? Какая Осененная? Я – дура жалкая!

Бабка подошла, схватила выученицу за плечи и прижала к себе. От старухи пахло старостью и прелью, а еще дымом и камнем, средь которых она жила.

– Плачь, плачь, хорошая моя, плачь…

И Лесана тряслась, упав на колени, рыдая в ветхий кожух бабки, захлебываясь и давясь.

Сколько выплескивались из нее страх, гнев и обида, девушка не знала. Наверное, долго, потому что старуха кое-как отвела ее обратно на скамью, уложила, и послушница стонала, уронив ей на колени заплаканное лицо. Наконец слезы иссякли.

– А теперь меня послушай, я хоть дура старая, но из ума пока не выжила, иной раз и просветления бывают, – сказала Нурлиса. – Так вот, девонька, мало кто против колдуна этого выстоять может. Наставника твоего хоть взять. Знаешь, что Клесх и Донатос – враги лютые? Нет? То-то. Было дело, сцепились они, и колдун твоего креффа побил. Молод тот еще был да глуп. Только с той поры лет немало прошло, Клесх заматерел, и, случись у них ристалище, как бы не поубивали друг друга.

– А за что бились? – Лесана даже на время забыла про свое горе, потому как и представить не могла, с чего два самых невозмутимых мужика Цитадели могли друг на друга ринуться.

– За правду. За что же еще? – удивилась бабка. – Но не те ты вопросы задаешь. Главное тебе уяснить надо: Донатос верх одержал не потому, что сильнее или вой отменный, а потому что всегда знает, кого куда ударить. Поняла?

– Поняла.

– Он и тебя знал, куда бить. Потому и совладал. А теперь страху нагнал, чтобы ты отбиться не могла. Я тебе так скажу. Он не дурак и больше не сунется. Нужна ты ему больно. Но сама на рожон не лезь. Не вздумай месть ему чинить, покуда в разум и силу не войдешь.

Нурлиса пристально следила за послушницей и гадала, что же та совершила, если равнодушный крефф на такую подлость пошел.

– Признавайся, чем зацепила его? – не выдержала наконец бабка.

Лесана некоторое время молчала, не решаясь признаться, а потом все же сказала тихо:

– Напала я на него. Перед выучеником и другим креффом. И душу всю обещала вытрясти…

Лишь сказав это вслух, она с особенной остротой поняла, какую дурость совершила.

Старуха в ответ покачала головой.

– Точно как наставник твой – дурная да бешеная… Раз не хочешь к Нэду за справедливостью идти, значит, прятаться тебе надо теперь от Донатоса по всем щелям. Хоть как крыса ходы себе в камне прогрызай, но обходи его десятой стороной, покуда Клесх не возвратится.

– Ты же сказала, он более не придет, – напомнила девушка.

– Я сказала – не сунется, – строго напомнила Нурлиса. – Бесчестить тебя уж точно не станет. Но в мертвецких, или где еще, ты с ним всяко будешь сталкиваться. И уж гляди, не вызвери сызнова.

– Да я от одного вида его цепенею, – горько прошептала послушница. – И где мне от него прятаться…

Бабка усмехнулась:

– Мало ли места в Цитадели? Ходов тут множество. Это вы все, как скотина на водопой, по одному пути топчетесь. А знаешь ли ты, что давным-давно крепость тут была порубежная? Здесь каких только закоулков нет. Вот по ним и хоронись. А хочешь, в мыльне у меня отсиживайся.

Лесана представила себе, как она – выученик ратоборца – прибегает после занятий в подземелье к Нурлисе, чтобы сидеть там до утра. От этой мысли стало и тошно, и гадко. Нашла заступницу – старуху дряхлую! Под подол к ней залезть собралась, лишь бы не обидели.

– Нет. Сама справлюсь.

Карга внимательно посмотрела на нее, щуря воспаленные глаза, и кивнула:

– Ты справишься.

После этого они долго сидели молча, пока Лесана, которой впервые за последние дни стало легче на душе, не спросила:

– А отчего Клесх и Донатос враждуют?

Нурлиса хихикнула:

– Любопытная ты девка… Ладно, расскажу. Донатос Клесха на семнадцать лет старше. И он был тем креффом, который мальца привез в Цитадель. Ему тогда всего одиннадцать сравнялось. Дикий, как лесной кот, а уж грязны-ы-ый… Звереныш зверенышем. Колдун его связанным вез, говорил, тот несколько раз пытался стянуть у него нож. Я тебе так скажу – ничего удивительного в том не было. Подобрал его Донатос где-то у Злого моря в рыбацкой лачуге. Парень первый раз помылся в Цитадели. И хлеба с мясом здесь же первый раз поел. Я его, звереныша, в мыльню кашей заманивала. Кашу любил – страсть…

• Предыдущая
• 53/88
• Следующая