Были давние и недавние - Званцев Сергей - Страница 71
- Предыдущая
- 71/77
- Следующая
Слухи о необычайном происшествии в мединституте росли и ширились. Ректору позвонили из Москвы и сказали:
— Здравствуйте, Николай Иванович. Это я, Болотов из министерства. Как здоровье? Ага, отлично. У вас, говорят, чудеса начались? Какой-то старый врач превратился в юношу?
— Чудеса и есть, — сразу взволновавшись, ответил Орловский. — Ненаучный вздор.
— Жаль, очень жаль. Омолодиться кому не улыбалось? Но в таком случае, — голос стал суше, — этим ненаучным разговорчикам надо положить, так сказать, научный конец. Разъяснить надо молодежи!
— Обязательно разъясним, — согласился Николай Иванович. — Кстати, у нас завтра заседание студенческого общества, я и выступлю… с сообщением.
— Только действуйте без сенсации. Попроще! Ну, пожелаю вам всего хорошего, Николай Иванович. Если возникнет в том надобность, звоните, приезжайте, всегда вам рады. До свидания!
…Сразу же, взойдя на кафедру, Орловский заметил где-то в шестом или седьмом ряду рыжего парня, того самого, который заставил его упасть в обморок, и рядом с ним — юную дочь доцента Котова. Они сидели чинно, но по тому, как они переглядывались, по той милой доверчивости, с которой она смотрела ему в глаза, а он — в ее, Орловский безошибочно определил, что это соседство — неспроста и что рыжий студент подружился с Майей. Ее-то Орловский знал еще с тех пор, когда отец в институтском саду возил ее в колясочке. От таких воспоминаний, старикам всегда грустно.
Какой, однако, вздор, будто этот рыжий субъект — новая форма существования старого чудака, Петра Эдуардовича Линевича!
Пауза несколько затянулась. Николай Иванович спохватился и приступил к докладу. С несколько излишней горячностью, точно он отвергал возводимые на него обвинения, ректор стал пространно — слишком пространно! — доказывать, что омоложение, обратное развитие старческих изменений в организме, невозможно и противоречит науке.
— Какой? — раздался в этом месте насмешливый голос из зала.
Сразу же температура собрания подпрыгнула до точки кипения. Видимо, настроение в студенческой среде было не в пользу докладчика.
— Какой? — повторно крикнул голос. — Не признающей научных открытий?
— Никакого открытия нет! — с раздражением отозвался Орловский, теряя нить. И увидел, как в шестом, нет, в седьмом ряду Майя шептала своему рыжему соседу на ухо и как тот возбужденно вскочил и крикнул что-то неразборчивое.
— Линевича! — воззвал из первого ряда тщедушный студент.
Сейчас же весь зал закричал, скандируя:
— Ли-не-ви-ча! Ли-не-ви-ча!
Линевич уже пробирался к кафедре. Николай Иванович собрал дрожащими руками листочки и бросился, точно за ним гнались, к группе профессоров и преподавателей института, сидевших у окна. Он что-то возбужденно говорил, но за общим шумом его не было слышно. А Линевич уже, стоя на кафедре, произносил первый раз в своей жизни горячую речь, почти не запинаясь и не смущаясь: омоложение — научный факт!
— Резко повысить процессы окисления в старческом организме! Значительно улучшить состояние капиллярных сосудов, применив определенные стимуляторы! Вот с чего надо было начать и с чего я начал. Никто до меня не шел по этому пути и поэтому никто не получал подлинного омоложения!
Он жестикулировал и даже стучал кулаком по кафедре. Студенты отвечали согласным криком:
— Правильно! Давай, старик!
Как ни странно, молодежь обращалась с ним, как со своим. Видимо, все-таки никто или почти никто не верил, что перед ними — старец, вдруг превратившийся в юношу. Большую часть студентов, сидевших в зале, привлекал веселый и остроумный номер, который отколол какой-то молодой тип, приехавший сюда под видом старого Линевича. Племянник он или не племянник, но получилось здорово!
Линевича проводили бурными аплодисментами.
И тут выступил проректор Курицын, дорвавшийся наконец до возможности проколоть шины в коляске своего шефа.
— Товарищи, перед вами истинное чудо науки! — закричал Курицын, понимая, что аудиторию надо огорошить сразу. Действительно, в зале наступила тишина. Курицын продолжал, надрываясь: — Консерваторы от науки не хотят видеть того переворота в геронтологии, который совершил наш дорогой доктор Линевич!
— Позор! — крикнул старческий голос.
Все смотрели в сторону ректора. Николай Иванович вскочил, красный и потный, и хотел, видимо, крикнуть еще что-то, но Котов, сидевший рядом, усадил его. Курицын, понимая, что он пошел ва-банк, взял еще более высокую ноту. Он уже утверждал, что «лично и воочию убедился» в том, что присутствующий здесь якобы племянник доктора Линевича и есть доктор Линевич, вернувшийся к юношескому возрасту, и что, в сущности, «наука давно уже ждала этого логического шага». «Если бы не доктор Линевич, то кто-то другой, вопреки консерватору от науки Орловскому, — тут Анатолий Степанович впервые назвал ректора по фамилии, — обязательно нашел бы научное средство омоложения!» — закончил он под неожиданно жидкие аплодисменты свою горячую, по очень обдуманную речь.
Сойдя с кафедры, Курицын направился было к «ложе ученых», но круто повернул и уселся в первом ряду.
Слово взял Котов. Орловский с надеждой смотрел на него, пока тот под возбужденный шум зала шел к кафедре. И окончательно сник, когда услышал речь своего доцента.
Котов явно не взял курс своего шефа на удар по «ненаучным разговорчикам», он говорил горячо и довольно путано.
— Товарищи! — сказал он. — Знаете, что я вычитал у Горького? «Идея бессмертия плоти явно научного происхождения». А? Каково? Никаких фатальных запретов, которые помешали бы задержать увядание человека. Вспомним опыты итальянца Петруччи над выращиванием человеческого зародыша вне тела женщины, разве это не доказывает, что люди научатся выращивать в питательной среде отдельные органы для замены увядших? Пойдет ли наука борьбы со старостью именно этим путем или путем, предлагаемым… вот этим молодым человеком, я не знаю. На днях я прочел в одном литературном журнале любопытные строки известного научного популяризатора: «Человек сможет жить неограниченно долго. Старость исчезнет, а вопрос о пределе жизни будет решаться людьми будущего». Впрочем, это пишет неспециалист.
Котов спрятал в карман бумажку с цитатой и продолжал:
— Какое все это имеет отношение к обсуждаемому вопросу? А то отношение, что прежде всего мы недопустим никакого легкомыслия в изучении проблемы. Без лишнего скептицизма, обычно диктуемого недоброжелательством к ученому открытию, но и без детского легковерия — вот то отношение, которое я призываю проявить к заявлению молодого человека, именующего себя доктором Линевичем.
Раздались сдержанные хлопки.
Несмотря на неприятно прозвучавшие слова «именующий себя доктором Линевичем», Петр Эдуардович был на седьмом небе. Он ерзал на стуле, что-то возбужденно выкрикивал, вообще вел себя крайне легкомысленно и даже непоследовательно, что ему в бытность доктором Линевичем не было свойственно. И вдруг случилось нечто очень важное и притом неприятное. Он заметил, что соседка как-то сжалась, стараясь отодвинуться подальше от него.
Кажется, только сейчас Майя полностью осознала, что этот симпатичный рыжий юноша — вовсе не юноша, а старик, который по возрасту годится ей даже не в отцы, а в дедушки. Он принял обличив молодого человека? Она была готова в это верить, хотя… В это верит, к сожалению, и заместитель ректора Курицын — или лжет, что верит, а все студенты, в том числе и Майя, знали, что Курицын — карьерист. Очень странно… и подозрительно, что он вдруг стал выкладываться в защиту непроверенного дела. Ведь с такой прямолинейностью не выступил больше никто ни из студентов, ни из преподавателей. В том числе и отец. Ну конечно, все это из-за Курицына. Никому неохота записываться в союзники к подонку. Никому? А вот как будто попросил слово Игорь Григорьевич. Да, он уже поднимается на кафедру! Под аплодисменты всех студентов и некоторых из преподавателей немолодой, с бородкой, профессор патологоанатом Кирсанов. Этот скажет!
- Предыдущая
- 71/77
- Следующая
