Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неиз - Каплан Роберт Д. - Страница 14

• Предыдущая
• 14/91
• Следующая

Несомненно, география, история, этнические особенности влияют на будущее, но они решительно не определяют будущих событий. Тем не менее нынешние проблемы внешней политики попросту не поддаются разрешению и не допускают принятия правильного выбора без серьезного учета тех факторов, которые Берлин в своей бескомпромиссной атаке на все формы детерминизма, как может показаться вначале, гневно отбрасывает. Полагайся мы на географические, этнические и религиозные факторы, то это могло бы сослужить нам хорошую службу в предвидении вспышек насилия как на Балканах после окончания холодной войны, так и в Ираке после вторжения США в 2003 г. Тем не менее моральные проблемы, о которых говорил Берлин, вот уже на протяжении двух десятилетий рефреном звучат в дебатах о том, куда стоит, а куда не следует направлять американские войска.

Итак, как же нам быть? Как нам ощутить ту тонкую грань между признанием географии в качестве важнейшего фактора исторического развития и опасностью преувеличения ее значения? Здесь, как мне кажется, стоит обратиться к рассуждению Раймона Арона о трезвой этике, базирующейся на принципе «вероятностного детерминизма»», поскольку «человеческий выбор всегда осуществляется в некоторых пределах или ограничениях, таких как наследие прошлого».[72] Ключевым словом тут является «вероятностный», то есть, сосредоточившись на географии, мы придерживаемся частичного или же нетвердого детерминизма, который признает очевидные различия между группами людей и физическими особенностями местности, где они проживают, но не понимает их слишком упрощенно, оставляя множество вероятностей открытыми. Либеральные интернационалисты, которые в основной массе поддержали интервенцию на Балканах, но выступили против вторжения в Ирак, служат примером понимания этой тонкой грани. Они постигли внутренним чутьем, пусть и недостаточно четко, основной факт географии. Югославия располагалась на самом развитом краю Османской империи, непосредственно прилегающем к Центральной Европе, в то время как Месопотамия являлась ее самой беспорядочной и хаотичной восточной частью. А так как данный факт влиял на политическое развитие страны вплоть до нынешнего времени, то вторжение в Ирак не могло не принести проблем.

Итак, что именно эта смиренная судьба, эта невидимая рука готовит для нас в будущем? Чему можем мы научиться у географической карты, о каких возможных опасностях она нас предостерегает? Давайте же посмотрим на то, как география влияла на мировую историю, глазами нескольких выдающихся ученых XX в., а затем специально посмотрим на связь географии и вмешательства человека глазами великого мужа древности. Это подготовит нас к рассмотрению проверенных временем и наиболее провокационных геополитических теорий современности, равно как и даст возможность заглянуть в будущее нашего мира.

Во второй половине XX в., когда Ганс Моргентау работал преподавателем кафедры политологии в Чикагском университете, два других профессора делали успешные шаги на академическом поприще кафедры истории того же учебного заведения – Уильям Мак-Нил и Маршалл Ходжсон. Чикагский университет всегда славился своими талантливыми учеными, в те годы выдвинувшимися по интеллектуальным меркам на одно из первых мест в мире. Я ни в коем случае не хочу преуменьшать успехи других ученых, говоря об этих трех профессорах. В то время как Моргентау охарактеризовал реализм современной эпохи, Мак-Нил сделал по сути то же самое для всемирной истории, а Ходжсон – для истории ислама, и это были огромные труды геродотовского масштаба, в которых географии отводилось отнюдь не последнее место. Восхищение вызывает уже сама смелость в выборе Мак-Нилом и Ходжсоном тематики исследований, поскольку в наше время в научной среде делается акцент на узкой специализации, что на самом деле является неизбежностью ввиду того, что объем накопленных знаний постоянно растет. Но, читая Мак-Нила и Ходжсона, невольно начинаешь ностальгировать по недавнему прошлому, в котором научные горизонты казались бескрайними. Специализация привнесла свои преимущества, но наука могла бы с большим толком использовать широту подхода этих двух профессоров Чикагского университета, а они со своей стороны демонстрируют, что география сама по себе является способом мыслить широко.

Уильям Мак-Нил, уроженец Британской Колумбии (самой западной провинции Канады), опубликовал свой труд «Восхождение Запада: история человеческого сообщества» объемом более 800 страниц, когда ему было около 45 лет. Доминирующим мотивом этой книги является несогласие с точкой зрения британского историка Тойнби и немецкого историка Освальда Шпенглера, согласно которой разные цивилизации проходили свои стадии развития независимо друг от друга. Мак-Нил же полагает, что культуры и цивилизации постоянно взаимодействовали и именно это взаимодействие лежит в основе драматических событий мировой истории. В общем и целом эта книга о массовых передвижениях народов по планете.

Так называемые земледельцы долины Дуная, двигаясь на север, заселили земли Центральной и Восточной Европы в период между 4500 и 4000 гг. до н. э. В то же время первые животноводы и земледельцы, продвигаясь на юг, пересекли Северную Африку, выйдя к Гибралтарскому проливу, и «впоследствии соединились и смешались с дунайским потоком переселенцев», при этом, как утверждает Мак-Нил, более ранние европейские поселенцы, промышлявшие охотой, никуда не исчезли – они попросту ассимилировались другими народами, восприняв их культуру.[73] С этого момента и начинается в книге изложение мировой истории.

Истоки обоих переселений, к северу и к югу от Средиземного моря, – в так называемом Плодородном полумесяце и Анатолии, где политическая нестабильность во многом была следствием географического положения. «В то время как Египет, расположенный параллельно основным торговым и миграционным путям, не препятствовал передвижению, Ирак, с давних времен являющийся приграничной территорией, стоит поперек путей, изначально предначертанных человеку», – пишет знаменитая британская путешественница и автор более двух десятков книг о своих странствиях по Ближнему Востоку и Афганистану Фрея Старк.[74] В самом деле, отмечает Мак-Нил, Месопотамию пересекает один из самых кровавых миграционных маршрутов. «Как только города на равнинах начали процветать», чему способствовал небольшой уклон в нижней части долины Тигра и Евфрата, по которому реки несли свои воды, орошая поля на многие километры, «они становились лакомым куском для варварских народов, обитающих на территориях вокруг этих городов». Более того, когда бо?льшую часть орошаемой земли в Месопотамии начали использовать для земледелия и границы между полями разных общин стали значительно у?же, разгорелась затяжная война, поскольку не было централизованной власти, которая могла бы разрешить территориальные конфликты или распределить воду, когда ее не хватало. Посреди этого разброда завоеватели, как, например, Саргон (2400 г. до н. э.), вторгались в Месопотамию из-за границ культивируемых территорий. Хотя, как пишет Мак-Нил, создав централизованную власть, завоеватели спустя несколько поколений оставляли военные дела ради «спокойной и более комфортной жизни» в городах, тогда как история каждый раз повторялась с приходом новых завоевателей.

Все это напоминает тенденции, описанные в XIV в. тунисским историком и географом Ибн Хальдуном, который отмечает, что, хотя жизнь в роскоши на начальном этапе и укрепляет государство, способствуя укреплению его законодательно, в последующих поколениях она приводит к упадку. О начале процесса распада говорит появление влиятельных провинциальных лидеров, которые впоследствии нападают и создают свои собственные династии.[75] В конечном счете расцвет цивилизации в древнем Ираке привел к появлению самых жестоких тираний, целью которых было не допустить распада страны. Такими были Тиглатпаласар (XII–XI вв. до н. э.), Ашшурнасирпал II (IX в. до н. э.), Синаххериб (VIII–VII вв. до н. э.) и другие правители, известные своей жестокостью, манией величия и массовыми выселениями народов, совершавшимися по их приказу.[76] Эта тенденция к установлению жестокой тирании, характерная для разобщенного региона, подверженного военным нашествиям, достигла своей кульминации в наше время при режиме Саддама Хусейна. Хотя опять-таки следует избегать крайне категоричных выводов: например, в период 1921–1958 гг. в Ираке достаточно неплохо функционировала парламентская система, что могло бы при несколько иных обстоятельствах продолжаться и позднее. Мак-Нил, Ибн Хальдун и Старк говорят только об исторических и географических тенденциях, избегая, таким образом, обвинения в детерминизме.[77]

• Предыдущая
• 14/91
• Следующая