Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неиз - Каплан Роберт Д. - Страница 54
- Предыдущая
- 54/91
- Следующая
Тем не менее может сработать и другой сценарий, гораздо более оптимистичный и выгодный собственно для обитателей Северной Маньчжурии и российского Дальнего Востока. В таком варианте, который восходит к историческому периоду до 1917 г., китайское торговое и демографическое внедрение в Амурский и Уссурийский край ведет к экономическому возрождению на российском Дальнем Востоке, которое используется более либеральным правительством России для дальнейшего позиционирования порта Владивосток как важнейшего узла в Северо-Восточной Азии. Разрабатывая этот сценарий дальше, я мог бы предположить, что в Северной Корее возникнет лучший режим, который приведет к формированию динамичного Северо-Восточного азиатского региона с открытыми границами, сконцентрированного вокруг Японского моря.
Границы КНР с бывшими советскими республиками Центральной Азии не столько незавершенные, сколько произвольные и, как следствие, до определенной степени антиисторические. Китай довольно далеко простирается в самое сердце Евразии и одновременно все же недостаточно далеко. Синьцзян (Уйгурский автономный округ), самая западная провинция КНР, означает в переводе с китайского «новые рубежи», а историческим названием этих новых рубежей Китая является Восточный Туркестан. Синьцзян – это регион, отделенный от центральных районов КНР пустыней Гоби. Хотя государственность в Поднебесной в той или иной форме существует уже 3000 лет, Синьцзян стал частью страны только в середине XVIII в., когда маньчжурский император династии Цин Айсиньгеро Хунли, правивший под девизом Цяньлун, завоевал огромные территории на западе, удвоив размер Китая и установив «твердую западную границу» с Россией.[326] С тех пор, как пишет британский дипломат и писатель-путешественник сэр Фицрой Маклин, история провинции была историей «постоянных волнений».[327] Синьцзян то и дело восставал, временами добиваясь полной независимости. И так было до самых 1940-х г. Однако в 1949 г. коммунистические войска Мао Цзэдуна вторглись в Синьцзян и силой присоединили провинцию к остальной территории Китая. Но в не таком далеком прошлом, в 1990 г., а затем вновь в 2009 г., тюркское население провинции – уйгуры, потомки тюркских племен, правивших Монголией в 745–840 гг. н. э., когда киргизы оттеснили их в Восточный Туркестан, – восставало против китайской власти. Численность уйгуров составляет всего лишь около 8 млн человек, то есть менее 1 % от общей численности населения Китая, хотя в Синьцзяне – самой большой провинции Китая, в 2 раза превосходящей по площади Техас, – их доля достигает 45 %.
В самом деле, население КНР значительным образом сконцентрировано в прибрежных зонах Тихого океана, а также в плодородных низменных регионах в центре страны. Более засушливые плоскогорья на широких просторах запада и юго-запада страны, часто достигающие высоты 3500 м над уровнем моря, относительно мало заселены, и проживают там настроенные против Китая уйгурские и тибетские меньшинства. Изначальный Китай, как уже было сказано, зародился в долинах рек Хуанхэ и особенно Вэйхэ, где человечество, возможно, существовало с доисторических времен и откуда китайская цивилизация стала распространяться вдоль великих рек, которые для китайцев выполняли ту же роль, что дороги – для римлян. Здесь, в этом очаге китайской цивилизации, земля была испещрена «бессчетными реками, каналами, оросительными потоками, которые питали пышные сады и луга»; здесь «сезонные паводки возвращали необходимые питательные элементы в почву».[328] Сейчас территория КНР простирается не только на эти срединные земли на берегах рек, но и на тюркскую Центральную Азию и историческую область Тибет. И именно это является основной проблемой Пекина с географической точки зрения, хотя если исходить из истории имперского Китая, то ее решение видится предсказуемым. В представлении Пекина альтернативы контролю Китая на смежных с ним плоскогорьях нет. Как напоминает нам американский китаевед Оуэн Латтимор, «река Хуанхэ наполняется водой за счет снегов Тибета», и «на определенном участке своего течения она проходит рядом с монгольскими степями».[329] Тибет, откуда начинаются реки Хуанхэ, Янцзы, Меконг, Салуин, Брахмапутра, Инд и Сатледж, возможно, является самым большим источником пресной воды в мире, хотя ожидается, что к 2030 г. Китай будет испытывать 25 %-ную нехватку запасов воды для удовлетворения своих потребностей.[330] Стремясь сохранить контроль над этими землями, в недрах которых скрыты миллиарды тонн нефти, природного газа и меди, Пекин на протяжении нескольких десятилетий целенаправленно переселял туда ханьцев из центральных областей государства. Что же касается провинции Синьцзян, то Китай усердно заигрывает с независимыми тюркскими республиками Средней Азии с целью добиться их расположения, чтобы мятежные синьцзянские уйгуры никогда не получили поддержки с тыла, которая позволила бы им оспорить власть Пекина.
В Центральной Азии, как и в Восточной Сибири, КНР серьезно конкурирует с Россией за сферу влияния. Так, объем торговли между Китаем и бывшей советской Средней Азией возрос с 527 млн долл. в 1992 г. до 25,9 млрд долл. в 2009 г..[331] Но главными средствами влияния Пекина в регионе на данный момент могут стать два крупных трубопровода: один из них проходит через Казахстан и предназначен для снабжения Синьцзяна нефтью, добываемой в Каспийском море; по другому, проходящему через Казахстан и Узбекистан, в Синьцзян будет поступать природный газ из Туркменистана. Таким образом, нет никакой необходимости в использовании каких-либо войск для продвижения Китая в евразийский «Хартленд». Это результат неутолимой потребности в энергии и ощущение внутренней опасности, которую представляют для Китая его собственные этнические меньшинства.
При всем этом нельзя сказать, что Китай совсем уж не пускается в рискованные предприятия. К примеру, КНР уже предпринимает шаги по добыче меди в истерзанном войной Афганистане, немного южнее Кабула, и давно приглядывается к последним нетронутым запасам меди, железа, золота, урана и драгоценных камней в мире. При этом Китай рассматривает Афганистан (а также Пакистан) как надежную транзитную зону с дорогами и трубопроводами, по которым природные ресурсы будут доставляться из Среднеазиатского региона, где он утверждает свое господство, в порты Индийского океана. Не случайно Китай «чрезвычайно активно» строит дороги, соединяющие Синьцзян с Кыргызстаном, Таджикистаном и Афганистаном. В самом Афганистане, к примеру, китайская фирма, занимающаяся строительством железных дорог, China Railway Shistiju Group, «бросает вызов возможной опасности», начав строительство дороги в провинции Вардак. КНР сейчас также улучшает систему железных дорог, которые ведут к Афганистану с нескольких направлений.[332] Таким образом, шаги США, направленные на то, чтобы нанести поражение «Аль-Каиде» и радикальному «Талибану», только улучшат геополитическое положение Китая. Военные операции начинаются и заканчиваются, а вот дороги, железнодорожные узлы и трубопроводы остаются фактически навсегда.
Как и пустыня Такла-Макан в провинции Синьцзян, огромное скалистое Тибетское нагорье, богатое медной и железной рудой, занимает значительную часть Китая, и это объясняет, почему Пекин испытывает все бо?льшую тревогу в связи с возможностью автономии Тибета, не говоря уже о его полной независимости. Без Тибета Китай существенно уменьшился бы в размерах, а Индия в этом случае резко усилилась бы на субконтиненте – и это объясняет те темпы, с которыми Пекин строит через тибетский массив автомобильные и железные дороги.
Многие считают Пакистан, где в настоящее время с помощью КНР осуществляются долгосрочные инфраструктурные проекты, например по строительству дорог и портов в Индийском океане, потенциальным регионом «Великого Китая». В эту же категорию можно поместить и относительно слабые государства Юго-Восточной Азии, особенно Мьянму (бывшую Бирму). В таком случае можно рассматривать Индию с ее населением, превышающим миллиард человек, в качестве некоего тупого географического клина, «рассекающего» такую широкую сферу влияния Китая. Это особенно хорошо заметно на карте «Великого Китая», приведенной в книге «Великая шахматная доска» Бжезинского.[333] В самом деле, Индия и Китай – с их огромным населением, а также богатым вековым и очень разным культурным опытом, географической близостью и территориальными спорами, – несмотря на их взаимовыгодные торговые отношения, в силу своей географии неизбежно должны быть в определенной степени соперниками. А тибетский вопрос только подливает масла в огонь. Так, в Индии, в Дармсале, находится правительство далай-ламы в изгнании, благодаря чему оно может продолжать защищать права Тибета перед судом мирового сообщества. Дэн Твайнинг, старший научный сотрудник вашингтонского фонда Маршалла, занимающийся вопросами Азии, писал, что недавнюю напряженность на границе между Индией и Китаем «можно связать с беспокойством Пекина по поводу преемника далай-ламы». Ведь велика возможность того, что следующий далай-лама может быть назван за пределами Китая (но в тибетском культурном поясе, который проходит также через Северную Индию, Непал и Бутан[334]). Этот пояс включает в себя индийский штат Аруначал-Прадеш, на который притязает и Китай, поскольку этот штат является частью Тибетского нагорья и, следовательно, лежит за пределами низменности, которая определяет географию полуострова Индостан. Военное влияние Китая также распространяется на нестабильное буферное государство Непал в Гималаях, находящееся под контролем маоистов. Индия противодействует этому процессу, поскольку у нее самой есть соглашение о военном сотрудничестве с Непалом. Китай и Индия будут вести свои игры «по-крупному» не только здесь, но и в Бангладеш и Шри-Ланке. Давление, оказываемое Китаем на Индию с севера, сыгравшее не последнюю роль в разжигании пограничного конфликта между Индией и Китаем в 1962 г., должно оставаться значительным, поскольку выступает средством усиления позиции Китая в Тибете, а это предполагает, что в мировой информационной среде, которую все больше лихорадит, романические устремления тибетского национализма не рассыплются в прах, а может, даже станут еще крепче.
326
Spence, The Search for Modern China, p. 97.
327
Maclean F. Eastern Approaches. New York: Little, Brown, and Company, 1949. P. 120.
328
Spence, p. 13.
329
Lattimore O. Inner Asian Frontiers: Chinese and Russian Margins of Expansion // The Journal of Economic History. – Cambridge, England. – 1947. – May.
330
Sinha U. K. Tibet’s Watershed Challenge // The Washington Post. – 2010. – June 14.
331
Wong Е. China Quietly Extends Footprints Into Central Asia // New York Times. – 2011. – January 2.
332
Starr S. F., Kuchins A. C., Benson S., Krakowski E., Linn J., Sanderson T. The Key to Success in Afghanistan: A Modern Silk Road Strategy. Washington: Central Asia-Caucasus Institute and the Center for Strategic and International Studies, 2010.
333
Brzezinski Z. The Grand Chessboard: American Primacy and Its Geostrategic Imperatives. New York: Basic Books, 1997. P. 167.
334
Twining D. Could China and India Go to War Over Tibet? // ForeignPolicy.com. – Washington. – 2009. – March 10.
- Предыдущая
- 54/91
- Следующая