Тайны митрополита - Ремер Михаил - Страница 46
- Предыдущая
- 46/60
- Следующая
– Держи, старик. – Не задумываясь ни на мгновение, пожилой человек скинул свой зипунишко, и протянул просившему милостыню. Не ожидавший такого нищий принялся рьяно креститься, кланяясь перед Николаем Сергеевичем. – Дай тебе Бог здоровья, мил-человек! Век не забуду! Милостыня на тебя Божья прольется пусть! – рассыпался тот в благодарностях.
– Надевай, давай, – зябко похлопывая себя по плечам, подбодрил преподаватель.
– А ты? – глядя то на подарок, то на благодетеля. – Морозно же!
– Дома согреюсь, надевай! – Бедолага не заставил просить себя дважды, а, накинув зипун и еще раз поклонившись, поднялся и быстро-быстро направился куда-то во дворы. – Во, горемыка, – усмехнулся Николай Сергеевич и, не медля больше ни минуты, побежал домой отогреваться.
Впрочем, далеко убежать ему не удалось. Буквально полсотни шагов пробежал, как услышал позади себя вопли. Сначала единичные бабьи вскрики, в нестройный хор которых через пару секунд вплелись несколько мужских, и уже через пару секунд с площади, откуда только что доносился радостный гвалт, разнеслись горестные крики и стенания.
– Убили, мама родная!
– Бог душу грешную прибрал!
– Держи душегуба!
– У, черт! – сквозь зубы выругавшись, сплюнул Булыцкий. Остановившись, он потоптался на месте, размышляя; а стоит ли, по обыкновению своему, влезть во все дела, в том числе и в это новое происшествие, или все-таки вернуться домой и не заморачиваться по пустякам. Раздумье не заняло много времени; холод свое дело сделал, да и помнился инцидент с Угримом – и пожилой человек, махнув рукой, побежал к своему дому.
Уже в избе, сидя у печи и отогреваясь горячим травяным отваром, услышал он знакомое сопение в тамбуре, и через мгновение в дом вошел бывший лихой.
– Милован? – поразился пенсионер, после инцидента утреннего не ожидавший скорого визита. – Свататься, что ли, пришел?
– Твой? – не тратя времени на приветствия, тот бросил на стол окровавленный зипун с прорехой на спине.
– Мой, – пенсионер обалдело уставился на товарища. – Где взял? Приволок почто?
– А по то, – опустившись на скамейку, дружинник прислонился спиной к теплой стенке печи, – что сгубили сегодня того, кто в зипуне твоем ходил.
– Чего? – Николай Сергеевич пораженно уставился на товарища.
– Почто зипун твой у нищего был? – деловито поинтересовался дружинник.
– Ну, – смутился в ответ пожилой человек, – я отдал. Все равно порвал. А тому отогреться надо было. Ну я и дал.
– Кому тому?
– Нищий милостыню просил. Ну, вот ему.
– Отдал, – задумчиво почесал бороду гость. – В спину ему нож кто-то всадил. По прорехе твоей аккурат.
– И что?
– А то, что били в спину, лица не видя, – загнул один палец, – то – первое. Ну-ка, ляг. На пол прямо.
– Чего?!
– Ляг, говорю! Как если бы тебе удар тот достался.
– Милован, ты чего?!
– Да ляг, сказано тебе!
Еще толком не понимая зачем, Николай Сергеевич, на всякий случай смахнув пыль, сел на пол.
– Да не так! – раздраженно махнул рукой его товарищ. – Мордой в пол! Как если бы тебя ударили! Хотя и так видать, что рожами хоть бы и малость самую, да похожи с ним вы.
– С кем это?!
– Да с нищим тем!
– И что? – уже представляя, какой ответ получит, на всякий случай спросил преподаватель.
– А то, что зипун ты свой, Никола, на живот сегодня обменял, – почесав бороду, задумчиво отвечал дружинник. Следующие несколько минут сидели в полной тишине, размышляя каждый о своем. – Горазд ты, Никола, до бед на свою голову, – первым тишину эту нарушил Милован. – Вон в Москве всего ничего, да уже не мил кому-то.
– Обознались, может?! – без особой надежды поинтересовался Булыцкий.
– Может, – рассудительно кивнул Милован. – Да верится с трудом. Оно, если бы не Некомат да не Угрим, так, может, и было бы случайно, а так… Ты, Никола, не обессудь, да. Сдается мне, недруг у тебя теперь есть. Да такой, что ухо востро держи! Ох, Никола, – опускаясь на лавку, выдохнул Милован, – чует сердце – беде быть.
– А тебе-то беда какая?
– А такая, что животом я тебе обязан.
– Так и ты меня от смерти уберег. Сочлись уже, чай.
– Ты – меня, я – тебя, – побурчал тот. – Судьбы наши вишь как сплелись, там еще, у Калины. Знать, не так просто. Пути Господни неисповедимы; не обмануть, не обойти. Коли прописано: так быть, так и судьба, видать, сложится.
– Заладили: судьба да судьба… – проворчал в ответ Булыцкий.
– Не веришь в судьбу, так, значит, и в Бога веры нет.
– Я тебе, Милован, так скажу на это: вот я одну историю знавал, а как сюда попал, так и переиначил ее всю. И где та судьба; научи, расскажи?
– Мне тот промысел неведом, – бородач лишь покачал головой в ответ.
– Так чего про судьбу талдычишь тогда? – раздраженно отвечал преподаватель.
– Ты, Никола, ох как не прав, – задумчиво отвечал его собеседник. – Ты все с того сейчас говоришь, что выше Бога мнишь себя; я, мол, и так могу и эдак. Про Москву, вон, поведал, так теперь и возгордился. Про ремесла, да промыслы просветил черноту, так теперь и мыслить начал, что по плечу все, что хошь. А не так все, Никола. Оно, видать, надобно было так, чтобы ты здесь оказался. Для себя хотя бы. Ты вон как переменился за время, что здесь провел! И других попеременил, кто с тобой знался. Помнишь, Сергий что говорил: весы, да на каждой из чаш дела темные да светлые. Да едины весы те; для всех. Как один в грех упал, так и чаша темная перемогла. Как один в свет обратился, так и снова вернулось все на круги своя. Оно, видать, зело чаша черная перевесила, раз человека светлого аж из грядущего… Торбы, видать, с каменьями, все легче и легче, да за счет за твой.
– Как за мой-то?!
– А так, что чужие торбы от каменьев избавляя, свою наполняешь. Грешки чужие себе забираешь.
– Ох, и загнул ты, Милован.
– А ну, давай свои думки! Охоч послушать.
– То-то и оно, что и ответить нечего, – чуть подумав, вздохнул Николай Сергеевич. – Оно вроде и твоя правда, да вот верится с трудом. Думаешь, Богу надобно, чтобы душегуб остановил меня теперь? За то, что Тохтамышеву армию отворотил или еще за что? Так и незачем убивать; вернул бы назад, да и делов-то…
– Богу – богово, – многозначительно подытожил Милован. – Кабы Бога воля, так и был бы ты уже с ним рядом. А так, уже трижды от беды уберег. Значит, здесь ты надобней. Живым. Да и я, надобно, чтобы рядом был, – чуть помолчав, добавил он.
– Спасибо тебе, Милован, – только и нашел что сказать Булыцкий. – А душегуб-то кто?
– А Бог его знает.
– А найти кто пробовал?
– Да кто его теперь найдет. Оно же на скоморохов глядеть высыпались все. Да и место ладное выбралось, что ни души живой поблизости.
– А нашли-то как?
– Да впопыхах, видать, злодей бил. Ударил и утек. До площади – рукой подать было, вот и смог выбраться горемычный. Там уже, на людях, и душу богу-то отдал.
– А может, – задумавшись, Булыцкий вдруг в упор посмотрел на товарища, – может, не впопыхах, а не умеючи?! Ударил, да тикать?! С перепугу, как сразумел, натворил чего.
– А кто его теперь разведает-то? – Милован лишь руками развел.
– Били сколько раз? В спину только?
– Чего?! Смотрел, что ли, кто?! Если бы боярина какого или купца, то…
– Где он?
– Да кто «он»?
– Нищий тот?!
– У дьякона.
– Пойдем! – вскочив на ноги, Булыцкий бросился собираться.
– Куда тебя опять нелегкая понесла-то?! – попытался остановить его товарищ.
– Идешь со мной или нет?
– У, черт! Мертвого подымешь! – выругался Милован.
Убитого решено было хоронить с почетом, потому как смерть мученическую принял бедолага от руки злодея. А раз так, то через три дня отпевание назначено было, а до тех пор тело решили поместить в доме дьякона[85] местного Феофана. Сейчас же пустили дружинников по городу, вызнать: может, имя кто убитого знает. Может, душегуб какой? Может, не поделили чего с друзьями своими лихими?! Так и хоронить тогда его по канонам как? Все это Милован вкратце рассказал товарищу, пока бежали к избе, где разместили тело убитого.
85
Дьякон – лицо, проходящее церковное служение на первой, низшей, степени священства.
- Предыдущая
- 46/60
- Следующая