Избранное - Родионов Станислав Васильевич - Страница 133

• Предыдущая
• 133/146
• Следующая

— Человек живет, как птичка? — обрадовался Витька.

— Ну, нет… Человек живет, чтобы трудиться. В этом смысл его существования.

Жена иронически улыбнулась, но это относилось не ко мне, а к той посуде, которую я не мыл.

— А зачем человеку надо трудиться?

— Чтобы производить материальные блага. Например, вещи, продукты… Опять-таки игрушки…

— А зачем людям вещи?

— Человек их потребляет. Вот продукты ты ешь, игрушками играешь — значит, ты их потребляешь.

— Папа, мы купили пианино, а играть никто не умеет. Значит, не потребляем?

— Как тебе сказать… С точки зрения магазина, мы его потребили. Ну, это сложный политэкономический вопрос, будешь в школе проходить.

— Папа, а когда человек потребил, то он для чего живет?

— Он опять трудится, чтобы приумножить материальные блага.

— А когда он потрудился?

— Он потребляет эти блага.

— А когда потребил?

— Я же тебе говорил — он идет трудиться.

— И так все время?

— Эти вопросы не твоего возраста, — раздраженно сказал я.

— А у меня есть вопросы и моего возраста…

— Обед готов, — сообщила жена. — Идите, потребляйте.

— А потом пойдем трудиться, — вяло добавил Витька.

Я начну с начала, но главное будет в середине. Не светись он желтым, я бы его в парке и не заметил. Стоит себе вздутый, как поросенок, да он и был из поросячьей кожи. А кругом ни души. Взял я этот портфель, покачал на руке для определения веса — тяжелый. Это еще ничего не значит, сейчас многие в портфеле кефир носят, ботинки из ремонта или цемент для дачи. В общем, открыл я его…

Батюшки мои светы! Едрены палки! Набит портфель пятидесятирублевыми пачками денег, набит туго, как поросенок шпиком. Батюшки мои светы! Но это еще не главное, главное будет в середине.

Захлопнул я портфель и понес в милицию. Как-то в детстве мне довелось стянуть у мальчишки рогатку.

Мой отец, совершенно не знакомый ни с одной педагогической теорией, отвесил мне такую затрещину, что до сих пор рябит в глазах от чужой копейки.

В милиции составили протокол, уложили деньги в сейф, пожали мне руку и подбросили до дому на газике с синим огоньком на крыше. Вот вроде бы и все. Да не все.

Утром в квартиру нудно позвонили.

— Вы Косоруков? — спросил меня видный мужчина с бородкой набекрень и тут же добавил: — У вас есть белая рубашка?

— Есть, — ответил я и тоже добавил: — Но я ими не торгую.

— Быстро собирайтесь! Буду вас снимать на телевидении.

За спиной тихо ахнула жена. Не будь мужчиной, я бы тоже тихо ахнул, потому что кроме как в фотографии век нигде не снимался.

Или мы ехали на машине с сиреной, или в голове у меня выло, но на студию я прибыл с легким черепным звоном.

— Выступать умеете? — спросил меня с бородкой. — Можно вас сразу записывать?

— Можно, — сказал я, вспомнив, как выступал перед своей бригадой: пять человек нас, не считая меня.

— Учтите, миллионная аудитория, — предупредил он.

Лучше бы не предупреждал: во мне тихо екнуло сердце и погнало кровь не сверху вниз, как положено, а снизу вверх. От этого я начал покрываться прохладным потом, но допотеть мне не дали: он схватил меня за руку и ввел в громадную комнату, залитую светом и заставленную всякой техникой, — только что мясорубки не было, но и она, кажется, была.

— Отвечайте на вопросы спокойно, непринужденно, можно даже с юморком, — посоветовал бородатый, посадив меня за стол в конце зала.

И сразу вся эта техника нацелилась на меня. Я почувствовал, как екнуло сердце и погнало кровь справа налево. Видимо, до ног она не доходила, потому что я их уже не чувствовал. Напротив сел мужчина, моих примерно лет, и начал мне улыбаться. Я сразу догадался, кто это.

— Начали! — крикнул человек с бородкой и хлопнул в ладоши.

Кто-то невидимый стал монотонно считать до десяти задом наперед. Как только сказали «три-два-один», мой сосед улыбнулся еще шире и вежливо спросил приятным голосом:

— Это вы тот самый гражданин Сухорукое, который нашел пятьдесят тысяч рублей?

— Тот он самый, — разлепил я губы и спросил в свою очередь: — А это вы потеряли?

— Нет, — пугливо ответил он, метнувшись взглядом за мою спину.

— Конечно, — вздохнул я, — такие деньги разве заработаешь.

— Стоп! — крикнул с бородкой и подскочил ко мне: — Зачем вы спрашиваете?! Ваша задача отвечать на вопросы корреспондента. Все сначала!

У меня начали холодеть кончики пальцев: я понял, что сердце не работает совсем и кровь ходит по организму только от страха.

— Это вы тот самый гражданин Сухоруков, который нашел пятьдесят тысяч рублей? — опять спросил корреспондент тем же голосом.

— Да, это я тот самый гражданин Сухоруков, который нашел пятьдесят тысяч рублей, — ответил я и самодовольно развалился на стуле.

— У вас, наверное, возникла одна-единственная мысль?

— Почему это одна? — подозрительно спросил я.

— Точнее, какая у вас была первая мысль? — поправился корреспондент.

— У меня не было первой мысли, — признался я.

— Ну, может быть, вторая? — игриво и нервно спросил он.

— А откуда вы считаете? — поинтересовался я.

— Стоп! — крикнул с бородкой и подбежал ко мне: — Послушайте, гражданин Сухоногое! Вы же совершили красивый поступок! И отвечайте красиво, просто, ясно, без вопросов. Все сначала!

Мне так захотелось к ребятам в цех, что, были бы силы, встал бы и ушел. Но сил не было, потому что меня записывали для многомиллионных зрителей.

— Это вы тот самый гражданин Сухоруков, который нашел пятьдесят тысяч рублей? — криво улыбаясь, спросил корреспондент и, не дав мне ответить насчет того, что это я тот самый, быстро продолжил: — Вы отнесли деньги в милицию, не так ли? — И опять, не дав мне ответить, так ли, не так ли, разъяснил: — А ведь на эти деньги можно купить автомобиль, дачу, цветной телевизор…

— Думаете, зря отнес? — спросил я, не понимая, чего он от меня добивается при многомиллионной аудитории.

Корреспондент замолчал, видимо обдумывая, зря отнес или не зря.

— Пельменей можно было купить, — вставил я, потому что их очень люблю, — Сто тысяч пачек.

Корреспондент как-то егознул на стуле, будто сел на воду.

— Вы хотите сказать — пианино? — беззвучно прошептал он, бетонно затвердевая лицом. Не знаю, чем ему не понравились пельмени.

— Отгадайте загадку, — предложил я, вспомнив, что бородатый рекомендовал говорить с юморком: — Стоит корова, орать готова. Что это по-вашему?

Корреспондент беспомощно глянул по сторонам и сделался каким-то пятнисто-зеленоватым, как сыр рокфор. Еще бы: эту загадку у меня никто не отгадывал.

— Лошадь, — предположил он, со страхом рассматривая меня, будто перед ним оказалась та самая корова, орать готова.

— Не угадали, — сказал я. — Пианино.

У нас образовалась пауза: или он уже все узнал, или я своей загадкой сбил его с панталыку. Из-за аппарата, похожего на громадную мясорубку, выглянул с бородой и показал ему кулак. А может, мне. Но корреспондент сразу ожил — значит, ему — и звучно спросил:

— А что сказали ваши родственники, знакомые, товарищи? Например, что сказала ваша жена?

— Дурак, сказала.

— Стоп! — бабьим голосом крикнул бородатый, потряхивая ею, как мочалкой на веревке. — Гражданин Сухоребров, это невозможно! Давайте сюда Текусту!

Я уставился на громадную мясорубку: все-таки с машиной дело иметь лучше, современные машины поумней людей бывают. Я смотрел на мясорубку, поэтому обомлел, когда увидел расписанную красавицу, которая сидела на месте корреспондента и смотрела на меня с таким же интересом, с каким я смотрел на мясорубку. Я их в метро-то смущаюсь — не мясорубок, а расписанных красавиц. Здесь, перед многомиллионной аудиторией, под игриво-карим взглядом Текусты, перед ее карминными губами, перед ней, в общем, кровь с паром бросилась мне в лицо и голову — они и раньше бросались, но теперь как-то по-особенному, с температурой. Видимо, я жутко покраснел. Стояла напряженная тишина: она наверняка забыла, о чем меня спрашивать, пораженная моей обваренной физиономией. И тогда громким шепотом я подсказал:

• Предыдущая
• 133/146
• Следующая