Выбери любимый жанр

Избранное - Родионов Станислав Васильевич - Страница 4


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

4

Моего суждения, конечно, потребовали. Я встал и указал перстом на свою грудь:

— Счастье тут, ребята.

Само собой, никто ничего не понял. Не заводить же долгий разговор в веселой компании, посему я поведал им байку — мне один мужик в бане рассказал…

…Некий гражданин скопил пухлую сумму деньжат в несколько тысяч. А в сберкассу класть не пожелал. Нашел под полом на кухне пустоту, уложил деньжата, залил цементом, а поверх линолеум. И живет себе спокойно год, второй, третий, поскольку деньжата под ним. А его квартира была на первом этаже старого дома. Надо же что рабочий бил в подвале дыру для какого-то кабеля. Золотистый пью коньяк, потому что я дурак. Короче, свалилась ему на голову эта пухлая сумма. Надо сказать, у дурака для денег одна дорога — на водочку прозрачную, на житуху изячную. Ну и загулял, и оброс, и опух… Вот и закавыка. У одного этих денег нет, а он про это не знает; у второго они есть, и он про это знает. А кто счастливей? Ну?

Моя байка много шума наделала. Чтобы его перекрыть, поднял я последний тост за нашу бригаду и ее счастье. Кочемойкин, мужик золотые руки, усомнился в бригадном счастье, поскольку туго с запчастями и посему туго с планом.

— Тогда признаюсь в секрете, — сказал я всем, сразу притихшим, — Почему в бригаду не взял еще одного, аккумуляторщика?

Поскольку никто не знал, то я объяснил:

— Нас ровно семь, а эта цифра роковая, счастье приносящая.

Моторист Василий не согласился, — у него седьмого числа жена ушла к брюнету. Но я подкинул примерчики:

— Семь смертных грехов, семь дней недели, семь раз отмерь, семеро с ложкой, у семи нянек, семь бед — один ответ, на седьмом небе… Чего еще?

— Волк и семеро козлят, — добавил Валерка.

Уходя, ребята со мной перецеловались, кроме, конечно, плотника Матвеича, который расцеловался с недоеденным кабанчиком. И остались мы втроем: я, Мария и сын Генка, двадцати четырех лет, который не пировал, а матери помогал.

У меня их трое, сыновей. Старший — на Севере, прислал меховые сапоги из оленьей шкуры, весело расшитые. И телеграмму с правильными словами: «Так держать, отец».

Средний сын в торговом плавании, у каких-то там зеленых мысов и тропиков. Тоже прислал телеграмму: «Так держать, отец». Сговорились они, черти? И по его поручению нам торт приволокли из ресторана, что и руками не обхватить.

А младшенький, Генка, кончил техническое училище и специальность заимел приличную — наладчик поточных линий и других сложных механизмов. Подарил мне, шельмец, иноземную куртку за две сотни — и носить страшно.

В четыре утра остались мы с Марией одни. Генка ушел спать в свою комнату, дом еще не проснулся, за окном мартовская темь… А мы сидим с Марией у разгромленного стола — ни слов сказать, ни руки поднять. Марии-то досталось, хотя она помоложе меня на пять лет и женщина крепкая, из новгородских. Правда, ее постигло расстройство: ушел я в свитере из натуральной шерсти, а вернулся в пиджаке из натуральной синтетики с орлиными плечами. Она с перепугу стала его перетряхивать да перенюхивать, пока не выудила из кармана паспорт со сметаноподобной личностью на имя гражданина Арнольда Спиридоновича Чурочкина, что в переводе означает — наш кадровик.

Обнял я супругу:

— Высоко взлетел твой муж, Мария.

— Да, о таком уважении мы с тобой и не мечтали.

— И ты, Мария, со мной взлетела.

— Я, Коля, только поддерживала твои крылья.

Тридцать шесть лет вместе прожили. Что семью-то

губит? Кроме всего прочего, губит ее однообразие. День за днем и год за годом одно и то же. Будни то есть. А скрепляет семью общее горе или общая радость. У нас с Марией они бежали друг за дружкой, как вагончики. Сперва медовый годок был — радость; потом война — горе; потом сын первый родился — радость; потом голоду хватили; потом второй родился; Мария болела; квартиру получили; третий сынок…

— Коля, с сегодняшнего дня тебе шестьдесят, учти.

— Ну и что такого?

— Поостерегись теперь.

— Мария, улицы перехожу с оглядкой, — прикинулся я непонимахой.

— Не про улицы речь.

— А про что?

— Коля, все люди как люди, а ведь ты как черт на блюде.

— Ничего себе угощеньице на праздничек.

— О тебе же беспокоюсь. Вспомни, в прошлом годе в сердце кольнуло…

— Это я блок вздымал.

— Поберегись, Коля. С сегодняшнего дня ты официально старик.

Не знаю, стал ли я с этого дня стариком, но в седьмой десяток шагнул.

2

Если выражаться грамотно, то в моей бригаде нет никаких мотористов и автослесарей, шинщиков и окрасчиков. Мы — бригада и в бригаде все делаем сообща. Так и задумано. Дают нам машину, будто она с крутых горок кувыркалась, а мы вертаем ее, как с капитального ремонта. Трещины в блоках варим, кабины выпрямляем, детали сами точим… Это положено делать на заводе, а мы вот сами, поскольку каждый овладел всеми ремонтными специальностями. Скажем, повсюду нехватка автослесарей, а нам они не нужны — мы все автослесаря.

Только стал я замечать, что ребята меня оберегают — от ремонта ходовой части, от чего тяжелого… Особенно после моего именитства. Все ж таки стариком считают.

Человек состоит из души да тела, которые живут в согласии. Как говорится, в здоровом теле — здоровый дух. Но бывает, что тело молодо, а душа от старости сморщилась. Тогда пиши пропало — это что новенький самосвал без горючего. Бывает и наоборот: тело стареет, а душа нет. Это получше, поскольку душа может позаботиться о теле. Старички, которые делают зарядку, купаются в прорубях, бегают наперегонки, — это все ихние молодые души подтягивают дряхленькие тела.

Вот такое и подобное сказал я своим ребятам: мол, тела и духу во мне навалом, посему прошу соблюдать равенство. И лет, мол, мне не шестьдесят, а тридцать пять. Они было засмеялись, а я им байку поведал — мне один мужик в гастрономе рассказал…

…Женщине девяносто годов, а глаза лучистые, фигура крепкая, кожа натянутая, голос колокольчиком… Мужики к ней сватались. Корреспонденты со всех концов, ученые, желающие и любопытные долго прожить. Она секретов не таила. Мол, по утрам купаюсь, по вечерам умываюсь. Телевизор не смотрю, транспорт не признаю. Не пью водку, не ем селедку. И все обязательно сырым — молоко, турнепс, копченую колбасу… Ну и выяснилось, что она жулик первый сорт, а лет ей сорок. Судили, поскольку самочинно присвоила себе почетное звание долгожителя. Ну?

Только это я кончил, как Валерка мне и говорит:

— Фадеич, у нас шпиона ищут.

— Какого такого шпиона?

— В проходной вывесил плакат.

— А что в плакате?

— Я не видел. Говорят, в черной рамке фамилии передовиков.

— Не передовиков, а всех начальников, — уточнил Кочемойкин.

— Не начальников, а в черной рамке череп и кости, — поправил Николай.

— А говорят, это повесил инопланетянин, — подал голос Эдик.

— Не болтай, — встрял молчаливый Матвеич, — Я сам видел: в черной раме нарисована зеленая поллитра, а вместо пробки у нее микроб.

— И не микроб, а голая женщина, изображенная розовой краской, — сказал Василий, от которого жена ушла к брюнету.

Только это хотел я провести беседу о вредности слухов и попутно выдать байку на ту же тему, как в нашем боксе возникла полупрозрачная фигура товарища Чурочкина, кадровика.

— Николай Фадеич, вы мне нужны…

Оказался я в его кабинетике. Лицо у Чурочкина хоть и белесое, но видно, что сегодня эта сметана на цементе замешена. Глаза тоже крепкие, строгие, как две пупырки торчат.

— Что это такое, Николай Фадеич?

Гляжу. На хорошем листе бумаги черная кайма, а в ней печатными, правда, чуть разномерными буквами сообщается: «Три дня назад скончалась на шестьдесят шестом году жизни Анисья Петровна Колокольцева, известная всем нам под именем «Петровны», которая тридцать лет исправно торговала в буфете, была душевна и не обсчитывала. Память о ней не забудется. Группа товарищей».

— Это… некролог.

— Случаем, не знаете, кто написал?

4
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело