Кодекс чести вампира - Сухомизская Светлана - Страница 27

• Предыдущая
• 27/53
• Следующая

— А что удобно? — с глупым видом спросила я.

— Острый нож, — ответил вампир. — Вот такой, например.

И не успела я и глазом моргнуть, как трость в руках вампира распалась на две части. Круглый набалдашник оказался концом рукоятки длинного узкого кинжала.

В приоткрытую балконную дверь негромко постучали.

— Входи, Себастьян, — отозвался Даниель, не отрывая глаз от экрана телевизора, на котором рыжий кудрявый боксер с набрякшими от крови бровями как раз уронил на пол своего чернокожего соперника. — Как все-таки въедаются людские привычки. Мог бы ведь и не стучать…

— Я тебя не побеспокоил? — спросил Себастьян, появляясь в комнате и усаживаясь в соседнее кресло.

— Ну вот, опять… Конечно же, побеспокоил! Я ведь не узнал, что ты придешь, как только ты захотел этого!.. Слушай, у тебя никогда не возникает чувства, что ты просто не можешь выносить людей с их ужасающим несовершенством и абсолютным нежеланием хоть что-то изменить в себе к лучшему? Что тебе надо немедленно куда-нибудь деться — хоть в преисподнюю к нечистым провалиться, только бы не оставаться среди людей?

— Знаешь, в последние двое суток меня не оставляют именно эти чувства. И еще с десяток гораздо более худших. Я пытаюсь себе в них не признаваться, чтобы не испортить все окончательно.

— Не буду спрашивать, что довело тебя до такого упадка.

— Сделай одолжение. Вряд ли сейчас подходящее время, чтобы доискиваться причины столь плачевного положения моих дел. Кстати, я как раз собирался спросить тебя, где Надя и не связаны ли твои нелестные слова о людях с ее отсутствием.

— Мне нравится, как мы с тобой беседуем — прямо как на дипломатическом приеме… Да, господин Шнайдер, вынужден с глубочайшим прискорбием сознаться, что ваши подозрения имеют под собой более чем серьезные основания. — Даниель хмыкнул. — Видал, как излагаю? Могу, когда хочу! А Надя, как всегда, демонстрирует чудеса непредсказуемости. Час с лишним мокла в душе, а когда вышла, объявила, что уезжает, и исчезла во мраке ночи.

— Ты не спросил куда?

— Зачем? Я и так знал. Можно подумать, я не видел, что она ушла в душ с телефоном. А я очень не люблю, когда меня принимают за дурака, — прямо терпеть не могу!

— То есть ты подслушал, с кем и о чем она говорила.

— Ага. Так что моя любимая женщина находится в гостях у твоей любимой женщины.

Себастьян сделал легкое движение бровями.

— Ого! — воскликнул Даниель неодобрительно. — Что, дела так плохи? Тебе даже не нравится выражение «любимая женщина»?

— Не будем касаться этой темы, хорошо?

— Ладно, не будем, но учти, что Надя и Марина составили против нас какой-то заговор.

Себастьян невесело рассмеялся и переспросил:

— Заговор? Что за нелепость!

— Не нелепость, а дословная цитата из Надиных слов. Она так и сказала — «заговор». К сожалению, о деталях не распространялась, и я теперь сижу и ломаю себе башку, как бы с этим заговором половчее разобраться, да так, чтобы любимая не начала против меня боевые действия с применением артиллерии и бронетехники.

Себастьян махнул рукой:

— Забудь. У нас и без женских глупостей есть над чем поломать себе голову.

— А вдруг эти курицы вляпаются во что-нибудь и навредят себе?

— Не вляпаются, — твердо ответил Себастьян, — можешь не волноваться. Я нашел прекрасное средство от их сумасбродных выходок. Рецепт сообщу тебе позже.

Даниель изучающе посмотрел на друга и пожал плечами:

— Ну хорошо, тебе виднее. А с чем ты ко мне пришел?

— Позвонил Захаров. Завтра мы едем к новому подозреваемому.

— К этому хмырю из Думы? — радостно изумился Даниель.

— Размечтался! Нет, у нас теперь есть еще один. Помнишь фотографа Рябинина, того, что оставил Хромову в наследство все свое имущество?

Даниель кивнул.

— Так вот, сын фотографа месяц назад вышел из тюрьмы, а в эту среду в ресторане Дома художника произошла грандиозная драка. Угадай ее основных участников.

— Хромов и рябининский сынок?

— Именно!

— Действительно, тюрьма не делает людей лучше. И чего наши голуби не поделили?

— Очевидно, деньги. Рябинин-младший не жалел добрых слов в адрес Хромова, но особенно часто и громко он произносил слова «вор» и «гиена».

— А за что сидел милый юноша?

— Ну, юношей его назвать можно с большой натяжкой — ему хорошо за тридцать. А сидел он по далеко не самой приятной и симпатичной статье, значащейся в Уголовном кодексе Российской Федерации за номером 107.

— Убийство в состоянии аффекта, — расшифровал Даниель.

Себастьян ответил ему легким поклоном.

Говорят, в минуту смертельной опасности перед мысленным взором человека за несколько секунд проносится вся его жизнь, дорогие лица родных и близких, годы, спрессованные в мгновения. Так вот — все это враки, ничего подобного не происходит.

Когда у меня перед глазами блеснуло острое тонкое лезвие, ничего на свете, кроме него, я не видела. А думала только об одном: если он сейчас приставит его к моей шее, я немедленно упаду в обморок. Хорошая мысль. Главное, умная…

— Ну, ты герой! — прервав мой рассказ, одобрительно заметила Надя. — Я бы после таких шуточек выскочила из машины и побежала по улице с криками: «Помогите! Убивают!»

В ответ на ее слова я улыбнулась, как подобает настоящему герою: скромно и с достоинством, благоразумно промолчав о том, что я бы тоже выскочила и побежала, если бы не отнявшиеся от ужаса руки и ноги.

Вампир убрал кинжал обратно в трость и вполне мирным голосом предложил:

— Не хотите ли выпить чего-нибудь?

— С удовольствием! — с неприличной для порядочной женщины готовностью отозвалась я. Вообще-то, нигде не сказано, как положено вести себя порядочной женщине в обществе вампира. Может, она должна извиваться, как гадюка, закатывать глаза, заламывать руки и завывать, как пожарная сирена.

Одно ясно — раз начав нарушать приличия, остановиться уже не можешь. Как я выходила из лимузина — невозможно себе даже вообразить. Нет, я не сломала себе каблук и не порвала платье, хотя и то и другое грозило мне ежесекундно. К счастью, вампир и его телохранитель общими усилиями извлекли меня из машины, иначе, боюсь, я так бы и осталась внутри.

Вот к каким роковым последствиям может привести пара-тройка стаканов джина с тоником, выпитая на голодный желудок и с большого перепугу. Ужас, как стыдно! Можно, конечно, сослаться на то, что в книгах Чандлера и Хэммета детективы беспрестанно глушат виски, одеты черт знает как, да к тому же с головы до ног покрыты ушибами и ссадинами, потому что беспрестанно получают то в морду, то по ребрам. Но я же вроде бы как уже не работаю в детективном агентстве… Или все-таки работаю?

Меня снова охватила тоска. Правда, на сей раз это была та загульная тоска, которая посторонними людьми часто принимается за буйное веселье. Человек пляшет, поет, хохочет, все вокруг него искрится и сверкает, а сердце у него рвется на части, в глазах не высыхают слезы и душа где-то не на месте — то ли камнем в почках, то ли мозолью на пятке. Словом, большой привет от Федора Михайловича.

— Ну, — сказала я, оживленно вращая на ремешке чудовищно раздутую сумочку, — куда надо идти? И где толчея, которую вы мне обещали?

— Сюда, — лаконично ответил вампир, указывая на неприглядного вида низкую ободранную дверь в грязной глухой стене, не обремененную ни навесом от дождя, ни вывеской.

Такой вход был последним, какой можно вообразить, услышав слово «бал». Откровенно говоря, я ожидала увидеть фасад с колоннами в стиле ампир, широкую лестницу с красной ковровой дорожкой, швейцара в фуражке и шинели с галунами и позументами не по размеру, поскольку, разумеется, в наши дни такой гардероб обычно берется напрокат и, конечно же, без примерки. Дальше мне представлялся огромный зал со множеством высоких окон, хрустальных люстр и электрических светильников в форме канделябров, сытый оркестр, играющий полонез из оперы «Евгений Онегин», а еще почему-то ледяной лебедь на отдельном столе с горой икры в углублении между крыльями.

• Предыдущая
• 27/53
• Следующая