Пока пройдет гнев твой - Ларссон Оса - Страница 37

• Предыдущая
• 37/58
• Следующая

— Местные тетушки встают чуть свет, — возразила Ребекка.

— О, я знаю эту деревенскую привычку. Кто первый поднимется с постели, получит медаль. И мои тети таковы: сидят и спорят за обедом, кто из них раньше всех встал. «Я была на ногах уже в пять и сразу занялась окнами». «А я проснулась в половине четвертого и заставила себя поваляться еще час».

— Совсем как полицейские, — заметила Ребекка, делая глоток кофе. — Ты на работе?

— По дороге в бюро. Решила прогуляться. Послушай-ка. — И в трубке раздалось птичье щебетание.

— А у нас метель, — сказала Ребекка.

— Ты шутишь?! — воскликнула Мария. — Здесь все кафе работают в летнем режиме, а руководство сидит на улице за столиками и обсуждает, сколько у кого расцвело тюльпанов на газонах.

— И ты успела уже понюхать тюльпан?

— Нет, моя милая. Я еду по накатанной дороге, которая в конце концов, по-видимому, приведет меня к смерти.

— Так сверни с этой дороги, — подбодрила Ребекка подругу. — Ты способна жить по-другому, отбрось стереотипы. Попробуй надень часы не на ту руку. Ты ходила сегодня задом наперед?

— Ты из другого мира, — отвечала Мария. — На самом деле я тоже читала разные книги, где сказано о том, что надо жить только настоящим. Те, кто их писал, не знали о существовании бюро «Мейер и Дитцингер». Попробовали бы они там пожить настоящим!

— Неужели Монс так беспощаден?

— Еще как! Ты когда-нибудь ругалась с ним? У него плохо с чувством юмора. Вчера он набросился на меня из-за того, что я забыла включить «Алеа Финанс» [32] в список должников.

— Нет, мы не ругались, — ответила Ребекка, — хотя Монс и зол на меня.

— Почему? Он не должен на тебя сердиться. Ты могла бы сделать его снова счастливым и довольным, так что он забыл бы, что «Алеа» до сих пор не уплатила нам долг в пять тысяч крон, а ведь у них оборот свыше двух миллиардов. И не говори мне о престиже бюро, об этом я уже выслушала целую лекцию. Так почему он зол на тебя?

— Он считает, что я слишком отдалилась от него. Недоволен, что я живу сама по себе. А что мне делать? Переехать к нему, чтобы мы в конце концом наскучили друг другу и он принялся бегать по кабакам и заигрывать с помощницами юристов?

Мария молчала.

— Ты знаешь, что я права, — продолжала Ребекка. — Есть такой тип собак и мужчин. Стоит тебе только посмотреть в сторону, как они тут же прибегают, виляя хвостом.

— Но он любит тебя, — неуверенно заметила Мария.

Таубе знала, что ее подруга права. То, что она переехала в эту… Куркивварру, идет только на пользу их отношениям с Веннгреном. Монс чрезвычайно плохо переносит близкое общение. И Ребекке, и самой Марии не раз приходилось видеть, как теряет он интерес даже к красивым женщинам только потому, что они слишком к нему привязаны.

— А если бы не он, ты бы вернулась обратно? — спросила Мария.

— Думаю, я заболела бы в Стокгольме, — серьезно ответила Ребекка.

— Тогда оставайся там. Вам лучше любить друг друга на расстоянии — это идеальные отношения, о которых можно только мечтать.

— Это так, — согласилась Ребекка.

«Хотя было бы неправдой сказать, что я хотела таких отношений, — подумала Ребекка. — Мне нравится бывать с Монсом, заниматься с ним сексом. Я люблю засыпать на его руке. Но он становится беспокойным, когда находится в Кируне больше трех дней, а я с трудом это переношу. Я начинаю чувствовать себя виноватой в том, что у него плохое настроение, что не могу объяснить ему, зачем я здесь. А сейчас он вдобавок ко всему злится и отказывается говорить со мною по телефону».

Что, если у Монса завелась другая любовница? Некоторое время Ребекка размышляла, не спросить ли об этом Марию Таубе. Может, в бюро появилась какая-нибудь новая сотрудница?

«Черт с ним! — подумала она. — Раньше я ночей бы не спала и мучилась разными мыслями. Но теперь я этого не вынесу. Не хочу».

— Теперь я уже на работе, — продолжала Мария. — Слышишь? Я не стала вызывать лифт и иду по лестнице пешком.

В другой раз Ребекка ответила бы ей что-то вроде: «В любой ситуации спрашивай себя: как бы на моем месте поступила Блоссом Таинтон?[33]», однако сейчас ей надоело шутить. Вероятно, обе почувствовали бы, что звонят друг другу, только чтобы позубоскалить, и нашли бы это утомительным.

— Спасибо за звонок, — приветливо сказала Ребекка.

— Я скучаю по тебе, — пыхтела Мария. — Мы увидимся, когда приедешь в Стокгольм? Ведь время от времени тебе надо будет выходить из горизонтального положения?

— Как всегда…

— Да, да… Я позвоню. Целую! — крикнула на прощание Мария и закончила разговор.

В этот момент на лестнице послышались тяжелые шаги Сиввинга, а через несколько секунд Белла отчаянно царапала когтями дверь прихожей.

Ребекка впустила собаку. Белла тут же помчалась на кухню к мискам Веры. Еды там не оказалось, и, облизав пустую посуду, Белла зарычала на остановившуюся поодаль Веру. Потом обе собаки приветствовали друг друга и принялись играть на тряпичном коврике.

— Что за погода! Смотри! — пыхтел Сиввинг, стряхивая с плеч снег, успевший спрессоваться в обледенелую лепешку.

— Брррр… — поежилась Ребекка, — а в Стокгольме сейчас поют: «О прекрасный теплый май…»

— Да, да, — нетерпеливо закивал Сиввинг, — однако возвращаться домой после майского костра[34]по стокгольмским улицам небезопасно.

Старик не любил, когда Ребекка сравнивала Стокгольм и Кируну не в пользу последней. Он боялся снова потерять ее в столице.

— У тебя есть время? — спросил Сиввинг.

Ребекка состроила жалостливую мину и хотела было сказать, что ей надо на работу, но Сиввинг не дал ей раскрыть рта.

— Нет, я не собираюсь просить тебя убрать снег, — продолжал он. — Просто здесь есть один человек, с которым тебе надо встретиться. Это касается тебя, точнее Вильмы Перссон и Симона Кюро.

Ребекке стало не по себе, стоило только им с Сиввингом переступить порог дома престарелых «Фьелльгорден». Они, как могли, тщательно стряхнули с себя снег в подъезде с желтыми стенами и поднялись по лестнице, выложенной серым пластиком. Тканые обои и практичная сосновая мебель оставляли ощущение казенного заведения. За столом на кухне в инвалидных креслах завтракали два человека. Один из них опирался на подушки, чтобы не свалиться на бок. Второй повторял: «Да, да, да…», с каждым разом все громче, пока служительница не положила ему на плечо руку. Сиввинг и Ребекка прошмыгнули мимо, стараясь не смотреть в их сторону.

«Только не это, — думала Ребекка. — Все, что угодно, только не палата с умирающими стариками. Не дай бог дожить до того дня, когда тебе будут подтирать задницу; кончить свои дни так, сидя перед телевизором в окружении сотрудников с ласковыми голосами и злыми спинами».

Сиввинг быстро шагал впереди нее по коридору в поисках нужной комнаты. Похоже, ему тоже было здесь неуютно.

— Нам нужен Карл-Оке Пантцаре, — прошептал Сиввинг. — Мой кузен знал его. Они много общались в молодости. Я слышал, в годы войны оба примкнули к движению Сопротивления, хотя мой кузен ничего не рассказывал об этом…

Сиввинг остановился у двери, на которой висел плакат с изображением пожилого человека.

— Подожди-ка, — пыхтел он, схватившись за поручень, укрепленный вдоль стены, чтобы самостоятельно передвигающиеся старики могли за него держаться. — Мне надо перевести дух.

Он потер ладонями лицо и тяжело задышал.

— Я скверно себя здесь чувствую, — говорил он, — хотя здесь довольно уютно. Здесь работают очень милые девушки, есть дома, где старикам гораздо хуже. Тем не менее… Неужели это мое будущее? Пообещай, что пристрелишь меня, если дело дойдет до этого! Тебя ни в чем не обвинят.

— Хорошо, — кивнула Ребекка.

— Прости, я забыл про тот случай со священниками, — вдруг опомнился старик. — Это все равно что говорить о веревке в доме повешенного.

• Предыдущая
• 37/58
• Следующая