Пока пройдет гнев твой - Ларссон Оса - Страница 45

• Предыдущая
• 45/58
• Следующая

Яльмар качает головой.

— Но что же тогда, мальчик? — Она повторяет свой вопрос и по-фински.

Его всегда смешило, что она по-прежнему зовет его мальчиком.

Анни хватается за перила своими похожими на птичьи лапы ручками и пытается подняться.

— Прости, — говорит Яльмар.

Голос его звучит тихо, но очень странно. Он с трудом выговаривает каждое слово. Мямлит, словно у него во рту каша.

Потом он начинает признаваться ей, что уже очень давно не получал трепки от Исака. А сегодня это было бы для него большой милостью.

— Но в чем дело? — недоумевает Анни.

Хотя она знает.

Она смотрит на него. Он уже понял, что Анни известно все.

— Нет! — вдруг кричит она так, что вороны на дереве испуганно бьют крыльями.

Однако они не улетают.

И она грозит Яльмару своим птичьим кулачком. Нет, она не прощает его.

— Зачем? — всхлипывает она.

Воздух вокруг ее тщедушного тельца словно вибрирует от невиданной силы. Она похожа на жрицу, изрыгающую проклятья.

Яльмар стоит, опираясь одной рукой на автомобиль, а другой держится за сердце.

— Они хотели найти старый самолет на дне озера, — поясняет он. — Когда об этом узнал отец, с ним случился инфаркт. Не стоит ворошить прошлое.

Яльмар понимает, как это звучит: будто он защищается. Это неправильно, но он не знает, как сказать иначе.

— Ты?! — кричит ему Анни. — Один?

Он качает головой.

— Это неправда, — шепчет Анни.

Теперь ее голос еле слышен. Она вцепилась в перила, чтобы не упасть с крыльца.

— Это не может быть правдой.

Потом она издает странный звук. Словно какой-то зверек сидит у нее в горле и хочет напасть на Яльмара. Взгляд Анни загорается, и она кричит, захлебываясь гневом:

— Убирайся, слабак! И никогда не смей больше являться сюда! Ты слышал?

Яльмар садится в машину. Он закрывает лицо ладонями, сложенными чашей. Теперь ему ничего не остается, как уехать. Надо собраться с мыслями.

Он выезжает со двора Анни и направляется на север. Как только исчезнет комок в горле, он позвонит в полицейский участок и попросит прокурора Ребекку Мартинссон.

Исак Крекула лежит на кровати в своей комнате. У него ледяные ноги, он мерзнет. На кухне тяжело тикают часы. Это машина смерти. Сначала они висели на стене в доме его родителей, а потом, когда те умерли, перешли к нему и Кертту. А когда не станет Исака, Лаура заберет их в дом Туре, и они оба будут слушать этот звук и ждать своего часа. Исак зовет Кертту. Где эта баба, черт ее подери!

— Эй, иди сюда! — зовет он ее по-фински.

Наконец она приходит. Исак стонет и кряхтит, всячески выражая недовольство, пока Кертту накрывает ему ноги пледом.

Почему она заставила себя ждать так долго? Она что, оглохла? Глупая баба.

Поставлю кофе, — говорит Кертту и выходит на кухню.

Исак продолжает возмущаться. Она должна идти, когда он зовет ее. Она что, не понимает? Он же такой беспомощный.

— Ты не слышишь? — выговаривает он жене. — Или не слушаешь? Чертова шлюха!

Последнее Исак произносит почти шепотом. Он имеет на это право. Это он всегда кормил семью и был хозяином в своем доме. Но что он может поделать сейчас, когда лежит без движения, целиком зависимый от нее?

Исак закрывает глаза, но не может заснуть. Ему холодно. Он кричит снова, чтобы Кертту принесла ему еще один плед. Но она не приходит.

Исак вспоминает август сорок третьего года. Конец того лета выдался жарким. Вот они с Кертту беседуют с начальником службы безопасности СС Вильямом Шёрнером у ворот немецкой военной базы в Лулео, что возле кафедрального собора в центре города. Идет погрузка. Множество машин заполняются мешками с изображениями орлов и тяжелыми, даже на вид, деревянными ящиками, с которыми следует обращаться особенно осторожно.

Шёрнер, как всегда, безупречно одет, выбрит, вежлив. Похоже, он не потеет даже в жару. Начальник базы, старший лейтенант Вальтер Циндель, оттягивает двумя пальцами воротник рубашки. Ему, похоже, душно. Сегодня он распрямил свою руку один-единственный раз, когда приветствовал Шёрнера. Оба они заметно нервничают.

Воинское счастье изменило немцам. Теперь все иначе. За последнюю весну и лето в Швеции наблюдался рост антигерманских настроений. Все больше евреев находит себе прибежище в этой стране. Писатель Вильгельм Муберг[42] опубликовал в газете статью об использовании немцами шведских железных дорог. Это не безоружные солдаты транспортируются через территорию якобы нейтральной страны, говорилось в ней, а до зубов вооруженная армия. В конце июля правительство решило прекратить сотрудничество с Германией в области железнодорожных перевозок. Народ начинал ненавидеть Гитлера. В Берлине четверых шведов приговорили к смерти за шпионаж. В апреле кто-то потопил шведскую подводную лодку «Ульвен»[43], в то же время стало известно, что другая, «Дракен»[44], была обстреляна немецким торговым судном «Альткирх». В июле неподалеку от юго-западного побережья Ютландии немцы напали на два рыболовецких судна, двенадцать рыбаков погибло. В ответ на запрос в Берлине ответили, что шведские рыбаки наказаны за подрыв немецкого светового буя. По Швеции прокатилась волна возмущений.

И начальник базы Циндель, и начальник службы безопасности Шёрнер не могли не заметить, что отношение к ним в Лулео стало прохладнее. И на почте, и в ресторанах — везде встречали их с неприветливыми лицами. Приглашения на обеды к видным горожанам приносили все реже. Жена Цинделя, шведка, не выходила из дома.

По дороге в Лулео Исак Крекула думал о том, что сейчас самое время заговорить о пересмотре условий его контракта с немцами. Теперь, когда «Шведские железные дороги» прекратили работать на Германию, гитлеровцы целиком стали зависимы от автомобильного транспорта и можно требовать прибавки. Ведь им надо снабжать войска в Лапландии и Северной Норвегии оружием и продовольствием. Кроме того, Крекула чувствовал неодобрительное отношение односельчан к его бизнесу и хотел компенсации и за это.

Однако не успел Исак выпрыгнуть из автомобиля возле немецкой базы, как понял, что требовать прибавки бесполезно. Начальник службы безопасности Шёрнер в Лулео. Исак не слишком любил иметь с ним дело, но, коль скоро Шёрнер явился сюда — а это бывало довольно часто, — договариваться придется с ним.

И вот в самый последний момент, когда Шёрнер должен был отдать Исаку деньги, он вдруг убрал конверт обратно в карман. Крекула почувствовал себя в идиотском положении, так и оставшись стоять с протянутой рукой.

— Исак… — задумчиво произнес Шёрнер. — Настоящее еврейское имя, не правда ли? Вы, часом, не еврей?

И Крекула поспешил заверить его, что нет.

— Вы понимаете, что мне не к лицу сотрудничать с евреями, — продолжал Шёрнер.

И Крекула повторил, что в нем нет ни капли еврейской крови.

Шёрнер замолчал и долго разглядывал его.

— Ну, хорошо, — произнес он, протягивая конверт Крекула. Словно тому в конце концов удалось его убедить.

Теперь общение с Вильямом Шёрнером напоминало прогулку по минному полю. Все военные неудачи немцев, все заигрывания шведов с противниками гитлеровской Германии готовы были вспыхнуть в нем подобно взрыву. К примеру, он слышал на прошлой неделе о трех польских подводных лодках, объявившихся в озере Меларен неподалеку от Мариефреда[45]. И никто ничего не предпринимает, в том числе и немецкое правительство. Шёрнер по-прежнему заигрывает с Кертту и всегда приветлив с ней, но вокруг него словно образовалась невидимая стена. Воздух так и вибрирует, словно вот-вот готовый вспыхнуть.

Да и сам Шёрнер только к этому и стремится.

«Последний удар раненого хищника может быть ужасен» — такими словами министр иностранных дел Швеции выразил свою обеспокоенность, когда в правительстве обсуждали вопрос о прекращении перевозок.

• Предыдущая
• 45/58
• Следующая