На зоне - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/72
• Следующая

Третью группу уголовников, стремящихся держаться вместе, составляли цветные, которые были чужаками в белой и черной среде. Среди цветных значительную группу составляли индейцы, немало было китайцев, вьетнамцев и всевозможных метисов – этакий коктейль из народов, населявших Америку.

Варягу не сразу удалось определить, кто незримо стоит за этой вроде бы хаотичной разобщенной людской массой, кто решает все вопросы, затрагивающие интересы заключенных.

Этот человек никогда не выпячивался, держался очень скромно. Мало кто догадывался о том, что невысокий худощавый мужчина азиатского происхождения, которого обычно все звали Стив, и есть тот, кто делал погоду в тюрьме. Стив никогда не злоупотреблял своей властью. И если Стиву требовалась буря, то ему достаточно было шепнуть на ухо одному из своих прихвостней, и тогда коридоры и камеры изолятора превращались в сущий ад, наполняясь таким грохотом, что начальник тюрьмы готов был выполнить самые прихотливые требования зеков.

Выражаясь российской феней, Стив «сухарился»: вместо себя на виду он поставил огромного, под два метра ростом, молодого зека, который объявлял волю хозяина, выдавая за свою.

В один из первых дней пребывания в изоляторе Варяг поймал на себе любопытный взгляд Стива, который, казалось, спрашивал: «Что ты за птица, русский?» И Варяг не сомневался в том, что очень скоро должен будет дать этому человеку исчерпывающий ответ.

Варяга не мог усыпить почти курортный режим американской тюрьмы, он прекрасно осознавал, что в любой тюрьме утрата бдительности может стоить жизни, а потому с первой минуты своего заключения был напряжен, как сжатая пружина, готовая в любую секунду распрямиться и нанести обидчику ответный удар. Превратившись в одночасье из респектабельного мистера Игнатова в обыкновенного зека, Варяг стал ощущать, как в нем воскресают прежние привычки и чувства, свойственные старому, опытному уркагану, – недоверчивость, настороженность, хитрость, собранность. Инстинкт самосохранения изменил даже саму походку Владислава, манеру говорить. Его сон стал чутким и беспокойным.

Зеки сторонились «мистера Игнатова», потому что во всем его облике ощущалась скрытая угроза, а независимость, с которой он держался, выдавали в нем человека, прошедшего суровые жизненные испытания. Все, кто был знаком со строгим тюремным укладом, понимали, что к этому парню следует относиться с осторожностью и не стоит его задевать.

В Варяге просыпался волк, хищник, который ничего не упускает из виду, ничего не забывает и не умеет прощать обид. Он был зверь, готовый дорого продать свою жизнь, защищая себя и свое пространство.

Варяг почувствовал неладное сразу же – как только ему четыре дня назад сменили сокамерника. Вместо худощавого метиса, торговца наркотиками, к нему подселили крупного мускулистого канадца, который попался на торговле оружием, за что ему светил срок по меньшей мере до двадцати пяти лет. К своему печальному будущему Джонни Кидс, так звали канадца, относился совершенно невозмутимо, был беспечен, строил планы на будущее так, будто собирался пробыть в тюрьме Максимум неделю. Он был неизменно весел, никогда не терял аппетита, все свободное время проводил в спортзале, словно готовился к международным выступлениям. В тюрьме Джонни оказался далеко не в первый раз. Многие заключенные Побаивались его: упорно ходили слухи, что канадец увлекался на свободе не только продажей оружия, но и его применением. Говорили, что многие авторитетные люди с его помощью расправлялись с неугодными. И кличка у Джонни Кидса была Красноречивая – Могильщик. Несколько лет назад была пара случаев, когда сокамерников Могильщика находили мертвыми без всяких следов насилия, с вытаращенными глазами, как будто в самый последний момент жизни им удалось заглянуть «костлявой» в запавшие глазницы и ужаснуться. На деле же все оказывалось гораздо проще. Тюремный медик неизменно ставил диагноз: «самопроизвольная асфиксия».

За годы жизни Варяг привык к тому, что «костлявая» бродит за ним по пятам. Он и раньше не раз ощущал за свой спиной ее зябкое дыхание. Были годы, когда с мыслью о смерти он не только ложился, но и вставал, встречая рассвет. Для каждого серьезного вора смерть все равно что неприятный сосед, с неизбежным присутствием которого приходится считаться. Так уж получается, что воры чаще всего оставляют бренный мир не по собственному желанию – такую любезность им оказывают недоброжелатели, которых они успевают приобрести за время своей «карьеры». Жизнь вора не похожа на существование обыкновенного человека, а потому и смерть у него, как правило, преждевременная, очень часто трудная и мучительная. Уходит из жизни вор обычно не в окружении родственников на мягкой постели, а в одиночестве и в самом расцвете сил.

Вот и сейчас опасность стала реальной настолько, что Варяг ощущал ее запах, слышал дыхание, чувствовал само прикосновение ее холодных пальцев. Опасность окружала его. И, как всегда в таких случаях, его организм мобилизовался, включились защитные механизмы.

Варяг уже не однажды наблюдал в себе это превращение – в случае тревоги у него обострялись зрение, слух, он напоминал оголенный нерв, способный чутко реагировать на малейшее изменение интонации в голосе собеседника. Даже шутка в этом состоянии воспринималась по-особенному. Это состояние было сродни поведению дикого лесного зверя, предчувствующего приближающуюся смерть.

Одна из заповедей урки – это умение постоять за себя. И этой заповеди Варяг свято следовал всю свою жизнь, не спуская никому ни обидного слова, ни насмешки, ни косого взгляда. То, что вокруг него зреет нечто серьезное, он почуял с первой же минуты. Он ощущал вокруг себя пустоту, вакуум. Именно это заставляло его искать способ защитить себя.

Как-то после завтрака Варяг в рукаве вынес из столовой металлическую ложку. А потом в туалете, обломав ее край, заточил до остроты лезвия. Теперь он был вооружен. Заточка обрела покой в правом кармане его синей тюремной робы, не бог весть какое оружие, но, по крайней мере, он знал – ему потребуется лишь мгновение, чтобы извлечь его и острым жалом отразить хотя бы первую угрозу, воткнуть заточку в грудь неприятеля или вспороть тому аорту.

Егор Сергеевич Нестеренко взял трубку и уверенно набрал номер.

По этому номеру он звонил очень редко. И вовсе не потому, что опасался быть навязчивым. Просто едва ли не все проблемы он способен был разрешить собственной властью, к тому же подобное обращение от семидесятивосьмилетнего старика на том конце провода могло восприниматься как тревожные позывные могучего океанского лайнера, терпящего бедствие. А это никак не совпадало с истинным положением дел, да и не входило в планы Егора Сергеевича. Сейчас был особый случай.

– Валентин? – коротко поинтересовался Нестеренко, когда в трубке раздался неприветливый сип.

Реакция была почти мгновенной.

– Кто это?.. Ах, да. Да, конечно... – настороженные нотки сменились на почти виноватый тон.

Лишь самый ограниченный круг людей отваживался называть этого человека по имени. Все они были связаны не просто служебными узами, которые бывают подчас куда крепче кровных, их объединяло некое братство, сравнимое разве что с масонской ложей.

Но позвонивший ему сейчас был человеком совсем особого рода. Он не только входил в самый верхний эшелон этого братства, но и вызывал у Валентина Семеновича самый настоящий, почти животный страх. Так волк боится безжалостного охотника, крадущегося по чащобе с ружьем. Так сильный, опытный зверь, находящийся в клетке, опасается своего дрессировщика и поднимает хвост, словно бездомная перепуганная дворняга, от любого движения своего хозяина. Валентин Семенович боялся Нестеренко до коликов в печенках, потому что знал: этот человек не ведал жалости и всегда действовал как хорошо отлаженная машина. Он сумел бы подмять под себя любого, кто посмел встать на его пути.

– Узнал?

– Узнал, конечно, узнал.

– Ну вот и прекрасно. У меня к тебе будет маленькая просьба. Я сначала не хотел тебя волновать по этому пустяку, все-таки ты человек очень занятой, но, подумав, решил позвонить. Мне время нужно выиграть.

• Предыдущая
• 3/72
• Следующая