Оборотень - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 86

• Предыдущая
• 86/101
• Следующая

Мякиш открыл дверь, и клубы распаренного воздуха вырвались наружу.

– Проиграю, сукой буду, если не уйду в мужики! – отрезал Мишка и громко крикнул:

– Эй, пидоры, ваш батянька вышел, идите одевайте меня!

Колонию около поселка Североуральск называли сучьей по преобладанию в ней «козлиного» элемента. «Козлы» жили в отдельном бараке, который был отгорожен от общежития блатарей высоким забором, на самом верху в два ряда была протянута колючая проволока. Мера эта была не лишняя – между блатными и «козлами» существовала давняя неприязнь, которая готова была перерасти в открытую войну. Локалка на ночь предусмотрительно запиралась, а вертухаи на сторожевых вышках пристально следили за малейшим передвижением по территории зоны и готовы были в любую секунду поднять тревогу. Они не доверяли никому: ни «козлам», которые ближе остальных стояли к администрации, ни блатным, которые в открытую презирали сучий режим.

Инструктированные начальством, они знали, что, несмотря на все противоречия и ненависть, которая разделяла блатных и «козлов», во имя общей цели – улучшения условий содержания – они могли объединиться против администрации и подпалить не только собственные бараки и промышленную зону, но и вышки вместе с охранниками. Можно только догадываться, какой смех у всего блатного мира вызвал бы поджаренный вертухаи.

Молодому поколению рассказывали легенду о том, как произошло «размораживание» колонии много лет назад: четыре тысячи зеков в один день объявили голодовку, протестуя против произвола администрации и ухудшений условия содержания: дрянная пища, бесконечные шмоны, проверки и зуботычины. Не помогали ни уговоры, ни угрозы; блатных заталкивали в изолятор, держали в карцере, но сопротивление только крепло. И тогда лагерная администрация отважилась на отчаянный шаг – решили ввести в зону армейскую роту.

Появление солдат с автоматами в руках вызвало неожиданный отпор. И вчерашние недруги – блатные и «козлы», спаянные общими интересами и ненавистью к милицейской форме, ожесточенно защищались: в ход пошли ножи, заточки, обломки мебели, камни. Солдаты, не ожидавшие такого яростного сопротивления, отступили, прихватив с собой с десяток раненых и троих убитых.

Зеки стали ждать очередного штурма. И он не задержался. Крепко сжимая автоматы, солдаты преодолели баррикады, и началась бойня – звучали выстрелы, раздавалась отчаянная брань, слышался хруст ломаемых челюстей. А когда все затихло, в свете прожекторов можно было увидеть восемь изуродованных трупов в арестантских робах.

Администрация колонии в течение месяца выявляла подстрекателей, а когда имена зачинщиков были установлены, их всех поместили в ШИЗО, приставив к дверям усиленный караул. В штрафном изоляторе вместе с ворами находились и «козлы», и вся зона была озабочена тем, чтобы хоть как-то смягчить участь сидельцев. Дорога в это время была перекрыта, и весь грев оседал в карманах и сумках начальника караула.

Два десятка наказанных зеков взывали к Беспалому, требовали встречи с депутатами Верховного Совета, а когда стало ясно, что помощи не будет, они по тюремной почте простились со всем миром. На следующий день блатари и «козлы» в знак протеста против произвола администрации перерезали себе вены, и когда охранники отомкнули двери ШИЗО, то увидели там двадцать мертвецов, лежащих на шконках.

Зеки оставили после себя и предсмертную записку. Они винились перед всем христианским миром в том, что уходят не по-божески, просили братву не поминать их дурным словом, а также снизошли до взаимного прощения – блатные отпускали «козлам» грехи, связанные с тем, что те нацепили красные повязки и служили администрации колонии, а «козлы» не держали больше зла на блатных за их требовательность и непримиримость. Так и лежали рядышком вчерашние враги.

После того случая Беспалый перетасовал колонию, отправив наиболее дерзких зеков в крытку, а козлиный барак пополнился молодняком.

Беспаловская зона была сучьей по всем показателям. И Мякиш своими действиями не укреплял закон, а, наоборот, расшатывал его. Делал он это всюду, где бы только ни появлялся: он вершил суд по-своему, совсем не учитывая воровских понятий. Вместо того чтобы погасить конфликт в зародыше, он, наоборот, удовлетворяя собственное любопытство, частенько раззадоривал спорящих. Не в меру вольготно при нем чувствовали себя активисты, а в отдельных случаях пытались даже наступить на хвост ворам. Вместо того чтобы облегчить лагерный режим, он ужесточал его, а значит, «лил воду на мельницу» оперов.

Плохо при нем было не только обиженным и «мужикам», даже блатные начинали поскуливать, оглядываясь на сучьи замашки вора в законе Мякиша.

Бирюк предложил провести перевыборы смотрящего не случайно: он был уверен, что блатные выберут его и без поддержки большого сходняка. Он хотел преподать Мякишу хороший урок, но не в сучьих традициях, которыми отличалась зона, а по воровским понятиям.

Мякиш был недоволен. Братва совсем распоясалась, и на двери его каптерки, где он обычно любил распивать чаи, какая-то злодейская рука вывела белой краской: «Мишка – сука». Мерзкая надпись, ничего не скажешь!

Смотрящий поднял всех блатных на ноги, повелел разыскать наглеца, но все их старания ни к чему не привели.

Дальше – больше. Едва была закрашена позорная надпись, как тотчас появилась новая: «Суке пришла половина». Что указывало на досрочное освобождение. Ни для кого не было секретом, что Мишка Мягков добивался досрочного освобождения, а в его положении это было весьма постыдно. Это суке пристало считать денечки до «красного» дня календаря, а вор отсиживает от звонка до звонка и никогда не унижается до снисхождения. В этот раз сыскари Мякиша оказались попроворнее – уже через час они выяснили, кто был этот писатель. Им оказался пацан, который находился под покровительством Бирюка, и запомоить его было равносильно тому, как если бы бросить вызов самому Бирюку, а отважиться на такую дерзость Мякиш не смел. Однако он наказал своим шестеркам замочить всякого, кто станет неуважительно высказываться в адрес смотрящего.

• Предыдущая
• 86/101
• Следующая