Побег - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 37
- Предыдущая
- 37/130
- Следующая
Щеголь был бледен. Он буквально оттеснил Беспалого от двери и прошмыгнул в кабинет.
– Это, Александр Тимофеич, вы закройте дверку-то… – Беспалый затворил дверь и повернул ключ в замке. Потом пристально осмотрел Щеголя.
– Что это с тобой? В дерьме весь каком-то! Ты что, в очко свалился? Тьфу ты, воняет как! Ты где укрывался?
– У Васильевой Светки на скотном!
– А как это тебя туда занесло – на вольную? – подивился Беспалый.
– Ходы знаю, – уклончиво ответил Щеголь. – Прошел. Как вся эта херомудия началась, так и взял ноги в руки. Мои люди шепнули, что Мулла вроде как меня искал-требовал.
Беспалый строго глянул Щеголю в глаза.
– Было дело! – И тут ему в голову пришла мысль. – Кстати, он и у меня просил, чтобы я тебя ему отдал. Узнал старик, что ты мое шибко доверенное лицо – информатор. Между прочим, буза началась именно по той причине, что я Мулле отказал. Не отдал тебя. Так-то, братец. Я твою задницу спас.
Щеголь сглотнул слюну.
– Правда, что ль? Александр Тимофеич, так теперь-то мне тут житья не будет – порешат, суки поганые! Мулла коли прознал все, так теперь не успокоится, пока глотку мне не перережет…
Беспалый жестом пригласил Щеголя пройти и сесть к столу. А сам не спеша подошел к раскрытому сейфу, достал второй стаканчик и, поставив его перед Щеголем, плеснул водки.
– Не перережет он тебе глотку, не бзди! Мулла наш сам уже успокоился – обрел, понимаешь, вечный покой.
– Убили? – вырвалось у Щеголя. – Да кто же его?
– Стрельба была сумасшедшая – да ты ведь и сам должен был слышать, у Светки-то в койке!
– Да какая там койка! – махнул рукой Щеголь и хряпнул стаканчик до дна. – Говорю же: в хлеве у нее сидел. В свинячьем говне по самые уши! Жить-то охота, Тимофеич! Сам знаешь. – Собеседники помолчали. – Так что теперь будет-то? – как-то неуверенно спросил Щеголь.
Беспалый многозначительно поиграл бровями.
– А что будет – ничего. Придется тебя пока убрать отсюда. Покуда не уляжется все. Переведу тебя в соседнюю зону – к полковнику Бурякову. Там, говорят, и харчи посытнее, и порядки помягче. Не то что у меня – на «сучьей»!
Щеголь сразу взбодрился.
– Вот спасибо, Александр Тимофеич! Век не забуду! – Он вскочил и, глупо улыбаясь, попятился к двери.
– Так Мулла точно копыта откинул? А этот, московский гость, – с ним что? – Беспалый помрачнел.
– С ним, похоже, тоже несчастье приключилось. Оступился на баррикаде, споткнулся, упал…
– … потерял сознание, очнулся – гипс? – осклабился Щеголь.
Беспалый поморщился.
– Да нет, брат Щеголь, хуже, – не очнулся. И не очнется теперь уж никогда. Так что можешь спать спокойно. – С этими словами Беспалый помрачнел еще больше. Видно, этот вердикт не очень-то убеждал его самого. – Иди к себе в барак да смотри на ОМОН не наткнись – они же тебя в лицо не знают, разбираться не будут, пальнут из «акаэма» – и поминай как звали.
Как только Щеголь исчез за дверью, Беспалый подошел к журнальному столику и налил себе еще стаканчик. На душе у него было скверно. Почему? Он пока не мог этого понять. Что-то его угнетало. Что? Мысль или, вернее, смутное опасение, что он что-то сделал не так. Или не сделал. Не доделал. Но что?
Беспалый задумчиво подошел к сейфу и стал рыться там, точно надеялся выволочь оттуда завалившийся за бумаги золотой самородок. Но он достал древний пыльный кассетник «Юность». Ткнул кнопку воспроизведения – и из динамика захрипел Высоцкий: «…И что там ангелы поют такими злыми голосами! Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее…»
И тут он вспомнил. Он вспомнил! Ангелы! «Я не проверил у него татуировку!» – эта мысль буквально обожгла его. И он невольно ощутил на спине предательский холодок страха.
Щеголь крадучись шел по самым темным углам, задами административных построек. Скоро должно было светать, и он торопился вернуться в свой барак в предутренних сумерках. Разговор с Беспалым порадовал его. Конечно, обидно было сваливать со «своей» зоны, которую он и так держал в кулаке, а теперь, после смерти Муллы, вообще мог стать тут королем. Ну да ладно. Беспалый прав: надо свалить, пока все утрясется, а то не дай Бог – братва пронюхает про его шуры-муры с лагерным начальством, и тогда все, полный шандец. Но что ни делается – все к лучшему. На соседней зоне он перекантуется полгодика – а там, глядишь, вернется обратно, под крыло к Беспалому…
Он расправил плечи и ускорил шаг. Но как только свернул от столовой на финишную прямую, дорогу ему перегородила фигура в форме. Он чуть не охнул от неожиданности. Но приглядевшись, сразу узнал в случайном встречном прапорщика Родионыча. Сорокапятилетнего мужика в колонии все без исключения величали именно Родионычем: начальство – из уважения к его почти двадцатипятилетнему стажу службы, молоденькие краснопогонники – за то, что он годился каждому из них в отцы, а зеки – за те неоценимые услуги, которые он им оказывал, пользуясь своим служебным положением.
На зоне Родионыч был человеком незаменимым: за четвертную он мог отнести «маляву» в соседний барак; мог принести на зону водки, сигарет, чаю. Впрочем, такой мелкий бизнес, осуждающийся начальством, почти для всего персонала исправительных учреждений был чуть ли не основным заработком и не считался чем-то особенным и зазорным. Родионыч же за хорошие бабки решал вопросы и поважней: оружие, наркота, послания на волю, «малявы» из других зон. При необходимости Родионыч мог добыть для зеков липовые документы, снабдить важной информацией. Щеголь давно знал, что Родионыч «запомоенный» вертухай. Знал и то, что «зацепили» его не в родной колонии, а на южном побережье Крыма, где он поправлял здоровьице после усиленной службы в Заполярном крае. В санатории, где он отдыхал, было полно перезрелых девок, приехавших на песчаный берег в надежде отыскать в людском водовороте блудного принца.
Прапорщику было где показать армейскую прыть. Он напоминал нахала козла, что забрел на соседский огород за спелой и сладкой капустой. Правда, своим новым знакомым он представлялся бравым подполковником, героем едва ли не всех «горячих точек», вспыхивающих на южных границах России, который в санаторий прибыл залечить боевые раны.
- Предыдущая
- 37/130
- Следующая
