Побег - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 71

• Предыдущая
• 71/130
• Следующая

Платон крепко зажмурился и проклял прошедший день.

Последнее его путешествие не предвещало ничего дурного. Дорога была знакомой – истоптана десятки раз, и Платон знал на ней едва ли не каждый камень. В этот раз поездка оказалась на редкость удачной: на низкорослой мохнатой лошадке сидела красивая монголка лет шестнадцати. Она уже давно перестала спрашивать, что они за люди и куда ее везут. Видно, вполне удовлетворилась тем, что ее не трогают и кормят отборным рисом с жирной бараниной. А потом она рассчитывала на заступничество великого Будды.

По этой тропе Платон перевез уже немало девиц в сибирские селения, где продавал их на многочисленных торгах местным и заезжим казакам. Мужики, изголодавшиеся без бабьей ласки, платили за них, как правило, золотым песком, и после каждой такой поездки Платон зарывал в своем огороде по нескольку фунтов драгоценного металла.

Прежде чем превратить баб в товар, их опаивали до одури, увещевали ласковыми словами, а то и просто силком запихивали в припрятанные мешки. И только немногие из них, услышав про красавца жениха, изъявляли желание поменять батюшкино хозяйство на далекие северные земли.

Баб излавливали в самых неожиданных местах: в поле, когда они выгуливали скот, у ручья во время полоскания белья и даже поутру, когда те справляли нужду.

В этот раз Платон с приятелями знал, куда шел. Один из купцов (молодой красивый ухарь лет двадцати пяти) подглядел в соседнем монгольском селении девицу необычайной красоты и пообещал расплатиться щедро с тем, кто отважится привезти ему дикий степной цветок. Беда в том, что девка была сговорена, и престарелый родитель дожидался ближайшей полной луны, чтобы получить за нее такой калым, какого хватило бы еще на одну длинную жизнь, – чем не радость отдавать замуж красавицу дочь за самого богатого жениха степи!

Девушку подловили ранним утром, когда она, покинув юрту, легкой козочкой спешила к ручью. Платон вышел из-за огромного, в два человеческих роста, валуна и расторопно накинул ей шелковый мешок на голову, перевязав у самого пояса шнурком. Девица особенно не противилась, видно приняв похищение за диковатую забаву будущего муженька. Подобные прогулки, с запыленным мешком на лице, невесты знавали и в прежние времена, когда будущий муж, обуреваемый желанием, относил девицу в укромное место, где и совершал таинство супружеского обряда.

Но когда невесту отвезли далеко в город и стянули с головы мешок, то красавица испытала ужас – вместо узкоглазого женишка на нее, с вожделением вытаращив круглые глаза, взирали семеро рыжебородых мужиков.

– Если увижу, что найдутся охотнички испортить товар, – грозно пробасил Платон, оглядывая слащавые физиономии мужичков, – самолично порешу и разбираться не стану! Непорочной мы взяли девку и прибыть таковой должна.

Девица осмотрелась. Сузила глаза, так что оставались едва видимые блестящие черточки, а потом подняла такой крик, что на соседней горе потревожила семейку орланов, которые испуганно слетели со скалы и потом тревожно летали, оглашая окрестность гортанными хриплыми звуками.

Похитителей настигли на третий день, в тот самый момент, когда они, скинув баулы с натруженных спин лошадей, решили передохнуть в небольшом каменистом распадке под тенью разросшегося орешника. Все произошло быстро – почти одновременно с противоположных склонов жутковатыми свистящими птицами слетели арканы и крепко затянулись на шеях похитителей. А еще через несколько секунд, громко шурша камнями, к орешнику вышла большая группа монголов.

Старшим среди них был старик с блинообразным лицом, его кожа была почти лишена растительности, только на остром подбородке, что упрямо выдавался вперед, торчало несколько седых волос. Опираясь на кривой посох, он шел медленно, но уверенно и остановился только у ручья, который, разлившись, представлял непреодолимую преграду. Старик слегка приподнял свободную руку – и тотчас на его ленивый жест подскочили два молодых монгола, которые бережно подняли старика на руки и, не замечая потоков воды, что мгновенно подобрались к самому краю голенища и обильно залили подошвы, пошлепали через стремнину ручья к противоположному берегу. Преодолев водную преграду, они бережно поставили старика на землю.

– Ты, русский, – вор! – ткнул он кривой желтый палец в лежащего на земле Платона.

Платон хотел было возразить, но тугой узел веревки беспощадно затянулся на его шее, выдавив из нутра хлипкий жалостливый хрип:

– Хрр!…

– Это нехорошо, – погрозил старик пальцем, как будто его провинность заключалась в том, что он наступил сапогом на котенка. – Такой молодой, а так безобразничает, – покачал старик лунообразной головой. – Ай-яй-яй! Как нехорошо!

По– русски старик говорил сносно, и можно было запросто предположить, что молодость свою он провел в дали от полынных степей, а кто знает, может быть, и ему знакомо шальное ремесло вольного добытчика.

– Ты у них старший, я знаю тебя. – И, скаля проржавевшие зубы, продолжал: – Ведь я сам такой! Я тебе покажу, какой бывает настоящая смерть.

Старик махнул рукой – пленников мгновенно поставили на ноги, скрутили запястья веревкой, и монголы, вскочив на коней, поволокли их в гору.

Степняки всегда были изобретательны на казни – вора могли привязать к двум склоненным березам, которые распрямлялись ударом топора и развешивали на макушках деревьев потроха казненного; часто степняки привязывали вора к седлу и погоняли коня до тех самых пор, пока его тело не разбивалось в лохмотья об острые камни.

Платон закрыл глаза – он ожидал, что монгол пришпорит коня и с первым же прыжком его череп расколется об острые булыжники. Он даже представил, как это произойдет: кость треснет полым орехом и его не станет. Но степняк управлял конем неторопливо, как будто позади брел не разбойник, а шествовала царственная особа.

– Вот мы и пришли, – произнес старик, когда они спустились к равнине, поросшей высокой травой.

Слова были произнесены с большой долей нежности. Именно таким тоном престарелый любовник обращается к своей молодой пассии.

• Предыдущая
• 71/130
• Следующая