Слово авторитета - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 98

• Предыдущая
• 98/121
• Следующая

Шибанов снисходительно улыбнулся:

– А много ты заработал?

Картавый задумался всерьез:

– Ну-у… если честно… покупал я их по триста баксов за «ствол». Продал за пятьсот каждый! – В голосе Лени слышалась нескрываемая гордость. – Так что навар приличный. Во всяком случае, могу пару раз пообедать в ресторане, а еще и девочку какую-нибудь угостить.

– Кому ты их продал?

– Господин хороший, ты думаешь, я паспорт, что ли, у них спрашивал? Когда ты на базар идешь, у тебя продавцы спрашивают документы? – И, заметив легкую улыбку капитана, почти победно заключил: – Вот так и я не спрашиваю. Для меня главное – деньги получить, а как он там товаром распорядится – не мое дело.

– Только ты ведь, Картавый, недоговариваешь чего-то. Ты ведь не апельсины продавал, а «стволы», а это статья. И, кроме того, «стволы», что ты продал, они в картотеке числятся, это те самые, что в охране взяли. Знаешь, сколько за свои чудачества ты можешь получить?

– И сколько же? – старался сохранить равнодушие Картавый.

– Лет двадцать пять, а то и пожизненное может быть.

Лицо Лени Картавого как будто не изменилось. Вот только уголки губ самую малость приподнялись.

– Ничего, как-нибудь выживу. И Моисей сорок лет по пустыне ходил.

– А ты, я вижу, философ.

– Нет, я простой еврей, который прочитал Талмуд, – в сердцах проговорил Картавый.

– Ладно, оставим наши теологические диспуты. И у кого же ты купил «стволы»?

Леня Картавый положил руки на край стола. «Браслеты» ему слегка жали, и Шибанов видел, что на его запястьях обозначился красный след. Картавый мужественно терпел, полагая, что в последующие двадцать лет его ожидают куда большие лишения.

– На Рижском рынке один бандюга из-под полы предложил, – честно посмотрел Картавый на Шибанова.

Григорий усмехнулся:

– За своего человека, значит, принял.

Улыбка у Картавого получилась широкая. Он явно бравировал своими крепкими зубами.

– Ну, уж на опера я точно не похож.

С левой стороны, на самом краю стола была прикручена настольная лампа. Можно было бы направить лампочку в сто пятьдесят ватт прямо в глаза подопечному и с удовольствием наблюдать за тем, как его лицевой нерв дергается при каждом остром вопросе. Но вряд ли подобная мера сумеет сломать его. Лене приходилось видывать и не такое.

– Значит, идешь в отказ?

Леня Картавый удивленно вскинул ресницы:

– Долг каждого гражданина помочь следствию. Все-таки в детстве я был примерным мальчиком, играл на скрипке и всегда уважал правосудие.

– Обещаю тебе, что пожизненного ты можешь избежать, если расскажешь все, как было.

Картавый неожиданно расхохотался:

– Господин хороший, хоть я и был примерным мальчиком, но моя добрая покойная мамушка всегда говорила мне о том, что весь мир делится на хороших и плохих дядей. А поэтому у меня есть сильное сомнение, с хорошим ли дядей я разговариваю.

– А ты дипломат.

Картавый сдержанно улыбнулся:

– Я не дипломат, господин хороший. Я всего лишь самый обыкновенный еврей.

– Хорошо. Где ты был утром третьего июня?

Леня поморщился:

– Господин хороший, я даже не знаю, какое сегодня число, а ты мне говоришь о прошлом месяце. Хотя могу предположить… Где может находиться в это время благочестивый еврей? Скорее всего я был в синагоге и молился. Вот сам ты, господин хороший, можешь вспомнить, где ты был месяц назад? – И, уловив на лице Шибанова едва заметное смятение, победно добавил: – Вот то-то и оно, а меня пытаешь!

– Ты с Закиром Каримовым знаком?

– Ну ты даешь, господин хороший, – воскликнул Картавый. – Кто же не знает Закира! Только сразу тебе хочу сказать: в приятелях я с ним не был, и мы с ним никогда не пересекались.

– Выходит, параллельным курсом идете? – съязвил Григорий.

Леня Картавый слегка нахмурился:

– Это смотря что ты имеешь в виду. Я со своим прошлым завязал. Не спорю, всякое бывало по молодости, но сейчас я чист, как ангел.

– Ангел, говоришь, – ухмыльнулся капитан. – А как же твои «стволы»? Что-то не вяжется с образом ангела.

– Господин хороший, – Леня Картавый был само негодование, – это чистой воды коммерция!

– Вон оно как, – удивился Шибанов, – нечасто приходится видеть, чтобы блатной еще и бизнесом занимался. Осудит тебя братва-то.

– В первую очередь я еврей.

– У меня же есть сведения, что ты с Закиром ходил в приятелях.

– Я не знаю, господин хороший, кто там тебе стучит, но если я с ним пару раз раздавил где-то в подворотне флакон бормотухи, это еще совсем не значит, что мы с ним по жизни кореша.

– Тебе как там, в хате, не тесно? – участливо поинтересовался капитан. – Сокамерники не обижают? – В ответ Картавый лишь скривил губы. – Все ясно, – облегченно вздохнул Шибанов. – А то я ведь переживать уже начал, мало ли чего… Главное, чтобы компания теплая подобралась. Наверняка тебя там дожидаются, а тут я со своими глупыми вопросами пристаю, что и как?.. Видишь ли, любопытство меня заело. Я тебя, наверное, прервал. Во время интересной беседы сюда выдернул? Мне даже как-то неловко, – и, стиснув зубы, проговорил с откровенной угрозой: – Возвращайся в камеру и крепко подумай, если не хочешь, чтобы мы на тебя два трупа повесили. Мне-то ведь все равно, кто убил. Самое главное, чтобы дело было раскрыто. Конвой! – выкрикнул Шибанов.

В дверях появился круглолицый прапорщик с махонькими колючими глазами. Заключенные прозвали его Хомяк. Действительно, в нем было нечто хомячье: щеки большие, слегка отвислые, такое впечатление, что за каждой из них он таскал по полкило яровой пшеницы.

– Отведи моего гостя в камеру!

– Ты числишься в федеральном розыске, – негромко объявил Федосеев, посмотрев на Закира.

– Я знаю, – слегка кивнул Каримов. – Уже четвертый день. Об этом я узнал практически сразу, через час и пятнадцать минут.

– Быстро, – согласился Иван Степанович, бросив горстку семечек налетевшим воробьям.

– Зря, что ли, я своим «кротам» плачу такие деньги, пускай отрабатывают, – усмехнулся Закир.

Подельник пребывал в хорошем настроении, что было заметно за версту. И это раздражало. У самого Федосеева настроение было паршивое. Его опекали крепко, теперь он был уверен в этом. Едва ли не каждый день во дворе стояла неброская «шестерка», за рулем которой сидел вихрастый парень лет двадцати пяти и с интересом провожал его взглядом. Все это можно было принять за бред его разгоряченного воображения, но машина не принадлежала никому из жильцов дома, да и прежде ее не было! Где-то за углом дома наверняка существовал второй пост, и парень, как говорится, сдавал его с рук на руки.

Несколько раз он замечал интерес к собственной персоне и на улице. Словно бы невзначай. Дважды в разных концах города он заприметил одно и то же лицо. А это явный перебор на многомиллионный город.

Своими наблюдениями Федосеев решил не делиться с Закиром. В последние дни он стал необычайно нервным, не хватало вешать на него еще одну проблему.

– Ты знаешь, зачем я тебя вызвал? – спросил Федосеев, стараясь скрыть подступивший к горлу гнев.

Закир выглядел очень беспечным для человека, которого объявили в розыск. Уже едва ли не во всех пунктах милиции можно встретить его отпечатанную физиономию, а у него еще не пропало желание поглядывать по сторонам.

– Понятия не имею, – спокойно отвечал вор. Он вольготно откинулся, закинув руки на спинку скамейки: одна нога заброшена на другую, а ступня выписывает какие-то замысловатые окружности.

– Раз у тебя есть надежные источники среди ментов, тогда ты должен знать, что «волыны» выплыли, а по ним следакам несложно будет выйти и на нас.

– Ах, ты об этом, – отмахнулся Закир, – пустяки. У ментов против нас нет ни одной наколки.

– А ты думаешь, тебя просто так в федеральный розыск объявили? Ведь цепочка от «стволов» прямо в тебя упирается. Мерзоев-то в твоих приятелях ходил!

• Предыдущая
• 98/121
• Следующая