Заповедь Варяга - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 34
- Предыдущая
- 34/88
- Следующая
Лейтенант понимающе кивнул и быстрым шагом пошел разыскивать священника. Часовенка и впрямь оказалась небольшой. В ней едва хватало места десяти вошедшим. Невозможно было даже перекреститься, чтобы не задеть локтем стоящего рядом. Через пятнадцать минут пришел старик, облаченный в епитрахиль. Одежда сидела на нем так же торжественно, как генеральский китель на пузатом самоваре. И сам он выглядел эталоном благообразия и напоминал породистого ухоженного пса. Длинная седая борода была тщательно расчесана на пробор, и по тому, как он бережно разглаживал ее скрученные концы, было ясно, что она является одним из основных предметов его гордости.
Платон выглядел настолько старым, что представлялся многим едва ли не современником Ермака. В поселке знали, что в молодости он много победокурил и вел совсем не такую праведную жизнь, какая допустима церковным уложением. Поговаривали, что он грабил «черных» старателей. Ремесло, во все времена считавшееся очень прибыльным, а потому люди, им занимавшиеся, были весьма уважаемы. Такой человек всегда был желанным гостем едва ли не во всякой сибирской семье, а во время хмельного пиршества ему первому предлагали сытный кусок мяса.
О себе Платон рассказывал совсем немного, но каждому в поселке было известно, что некогда он учился в Московской семинарии, откуда был исключен за непростительную шалость – однажды привел к себе в келью девицу недозволенного поведения, с которой проспал не только утреннюю службу, но даже вечернюю.
В последние годы Платон отошел от обычной службы: ноги были уже не те, чтобы простаивать по несколько часов кряду в непрерывных бдениях и молитвах. И тогда он решил взвалить на себя очередной духовный подвиг – выслушивать покаяния тюремных сидельцев, и после каждого такого откровения непременно ставил свечи во спасение заблудших агнцев. Заключенные любили отца Платона искренне и доверяли ему такие тайны, от которых у «следаков» повылазили бы глаза. И каждый из воров был уверен, что уста священника так же крепки, как запоры на дверях в камере смертников.
– Кого же мне следует исповедовать в этот раз? – посмотрел Платон на поджидавших его мужчин. – Уж не хозяина ли зоны?
– Вот этого гражданина, – показал подполковник Шунков на примолкшего Варяга.
– Понимаю, – слегка наклонил голову священник, – а теперь давай отойдем, сын мой. – И когда они отступили в противоположный угол часовенки, Платон строго поинтересовался: – Ты и вправду хочешь исповедаться, сын мой? – взглянул он на грешника ясными голубыми глазами.
– Да, отец Платон.
– Похвально, сын мой, – чуть склонил голову священник. – В нынешние времена, когда вокруг столь много грешат, это духовный подвиг, – проговорил он, после чего положил на голову Варяга епитрахиль и быстро, вполголоса, прочитал разрешительную молитву. – Слушаю тебя, сын мой, – снова обратился он к заключенному.
– Вся моя беда заключается в том, что я жил по правде, – смиренно начал Варяг.
– А в чем заключается твоя правда, сын мой?
– Она проста, святой отец. Защищать обездоленных и не давать в обиду слабых, – отвечал вор.
– Ты верующий, сын мой?
– Конечно, отец Платон, иначе мы бы с тобой здесь не встретились, – Владислав был явно удивлен неожиданным вопросом священника.
– Тогда почему ты не чтишь заповеди Христовы? Одна из них гласит – не укради!
– А разве можно считать воровством то, что потом я справедливо распределяю среди неимущих? Разве это не господь говорил о том, что следует беречь свою душу от чрезмерного богатства? – искренне возмутившись, спросил вор.
– Ты противоречишь себе, сын мой, про тебя говорят, что ты очень богатый человек, – возразил отец Платон.
Варяг внимательно посмотрел на Платона, а потом отрицательно покачал головой:
– Это неправда. У меня ничего нет, вот разве что кроме этой одежды. Я всего лишь хранитель кассы, которая принадлежит нашему обществу.
– Вот как ты рассуждаешь. Ты неисправимый романтик или... закоренелый вор. Может быть, я и ошибаюсь, но мне не однажды приходилось встречать людей, у которых органично уживаются эти противоположные крайности. Думаю, сын мой, ты именно из таких бедняг...
Варяг посмотрел в сторону порога, где с десяток офицеров не без интереса наблюдали за чудачествами смотрящего. Каждый из них много отдал бы, чтобы присутствовать на исповеди законного и хотя бы только самым краешком прикоснуться к воровской тайне. Но она от них была так же далека, как небесные светила.
– Мне ужасно больно, что из-за меня страдают мои близкие, и я ничего не могу поделать с этим! Так сложилось, что я не принадлежу себе, – в голосе смотрящего послышались нотки обреченности.
– И ты не пробовал поменять свою жизнь, чтобы облегчить страдания своим близким и тем людям, которых любишь ты и которые любят тебя? – участливо спросил священник.
Варяг отрицательно покачал головой:
– Это невозможно. Судьба так распорядилась мной, что я не принадлежу себе.
– Кому же ты принадлежишь, сын мой? – продолжал допытываться Платон.
– Братству честных людей, – с достоинством отвечал Варяг. – Мы делаем все, чтобы облегчить участь обездоленных и тех, что находятся в тюрьмах. Именно братство – моя настоящая семья. И я ничего не могу с собой поделать и не могу жить по-другому.
– А ты пробовал?
Варяг отрицательно покачал головой:
– Нет.
Священник участливо продолжал:
– А ты задумывался о том, что тебе следовало бы начать новую жизнь? Может, в этом случае ты тогда не доставлял бы своим близким столько боли?
Варяг печально улыбнулся:
– Даже если бы я захотел, то у меня все равно ничего бы не получилось, я не умею жить по-другому. Наверное, это моя судьба – приносить боль своим близким. Вы прощаете мне мои грехи, святой отец?
Отец Платон печально вздохнул:
– На то я и поставлен господом, чтобы отпускать грехи, – с этими словами церковник накрыл Варяга епитрахилью.
Варяг притронулся губами к кресту:
– Спасибо, отец Платон, за всепрощение.
– А теперь давай поговорим о мирском, – неожиданно проговорил отец Платон. – Я ведь тебя, сын мой, уже вторую неделю здесь дожидаюсь.
– За что такая честь, святой отец?
– Тебе привет от Егора Сергеевича Нестеренко, – почти шепотом произнес священник.
– Вы его знаете? – не сумел скрыть своего удивления законный.
– Мы с ним дружим многие годы, с тех самых пор, как однажды повстречались в лагере на Соловках. Всякое в жизни моей было, – махнул рукой Платон, – чего уж там лукавить... Даже и вспоминать не хочется. Да и Егор Сергеевич настрадался. Эх, если бы не просьба Егора Сергеевича, так давно бы я оставил эти неуютные места и отправился бы к своим пчелам на пасеку.
– Пасека – это хорошо, – ответил Варяг. – Но что же мне хотел передать Нестеренко?
Стоя на коленях, Варяг напоминал скорбящего сына. Никто из офицеров даже не догадывался о том, что в эту самую минуту он с волнением выслушивал инструкции академика Нестеренко.
– Он хотел тебя предупредить, чтобы ты крепился, Варяг. Эта зона куда беспредельнее тех, в которых ты бывал раньше. Опасайся провокаций, не доверяй никому и будь предельно осторожным, – наставительно изрек священник.
– Чем же так страшна эта зона? – спокойно спросил вор. – Или, может быть, здесь заключенные какие-то особенные, не такие, как в других колониях?
– Вот именно, что не такие, – охотно согласился отец Платон. – Даже хотя бы потому, что ты прибыл не в воровскую зону, а угодил в «сучью». А суки, сам знаешь, по своей природе очень продажны. Здесь семьдесят процентов зэков информаторы, они только тем и заняты, что доносят друг на друга. Если они предали один раз, то предадут и второй. Так что тебе тоже не мешало бы об этом помнить.
– Хорошо, учту. Что представляет собой здешний смотрящий?
– Пока ничего конкретного сказать не могу, – ответил священник. – В зоне он сравнительно недавно. Имеет корону законного, сел за кражу, сам бывший майданщик. Его кликуха – Пятак.
- Предыдущая
- 34/88
- Следующая