После войны (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 40
- Предыдущая
- 40/68
- Следующая
Думай, думай, гвардии-обермастер, ты ж не дурак!
Чего-то недостаёт для образа благополучного дома, без чего этот образ…
Чернух побери! Нет, кажется, и вправду дурак.
Домовой! Я не чувствую присутствия здесь домового. Вот что мне не понравилось! С детства я привык к мысли, что без домового дом не дом, и порядка в нём не будет. Точно так же считали почти все, а уж в деревне — без «почти». Сложно в деревне без домового, он и скотину от болезни оградит, и амбар от мышей, и поможет, если что по мелочи. А здесь домового нет, и нет очень давно; настолько давно, что я даже не могу понять, что с ним случилось. Что вообще может случиться с домовым, если его дом цел?
Кто бы ни жил в доме, этот дух его не покинет. Он просто физически не способен, для этого ему нужна помощь очень сильного мага, причём неважно, какой стихии: я же смог забрать домового от погибших хозяев.
Здесь же домового нет, и будто никогда не было. Значит, либо дом построили и не пригласили в него духа, либо ему помогли отсюда выселиться. Либо кто-то унёс, либо… либо его уже нет в живых. А убить домового, не разрушая дом — это, мягко говоря, задача не из лёгких.
— А что вы говорили про лешего? В чём его озорство заключается? Можно попробовать призвать к порядку, — между прочим поинтересовался я, пока хозяйка возилась с самоваром.
— Ой, да стоит ли возиться? — отмахнулся хозяин дома.
— А всё-таки, озорство лешего может привести к неприятностям, так что лучше перестраховаться, — продолжил настаивать я.
— Да водит он, зараза, — мужик вздохнул. — Кто в лес ни сунется, плутает. А через час-другой обратно к деревне выходит, ровно на то место, где вошёл. Даже если по дороге идти, всё равно то же самое получается. Но, с другой стороны, насмерть ещё никого не заплутал, все к дому выходили. Вот мы и решили с ним не воевать… вдруг, наконец, смилуется?
— Так что, никто не может из деревни выйти? — опешил я.
— Ну, нет, не совсем, — рассмеялся он. — Иногда всё-таки получается.
После чая (кстати, действительно именно чая; я не стал уточнять, откуда такое богатство) хозяин распрощался и ушёл по каким-то своим делам, жена его возилась в огороде. Чтобы не мешать и не маячить над душой, я для начала отправился на прогулку по деревне.
Если бы не комментарий тени, заставивший меня насторожиться, я бы никогда в жизни не заподозрил, что в этой деревеньке что-то неладно. Ну, относятся ко мне неожиданно хорошо; так кто знает, что у них случилось за войну? Может, вот такой офицер вроде меня всю деревеньку спас, они с тех пор и бояться перестали. Про домового я бы и не вспомнил, леший… да Чернух его знает, что на уме у этого природного духа! Мало ли, почему он деревенских невзлюбил.
В общем, за время прогулки, как ни старался, ничего хоть сколько-нибудь подозрительного и позволяющего судить об обрушившихся на деревню неприятностях я не заметил. Я уже склонен был смириться, что тени померещилось, или он поиздеваться решил. Это не в его духе, но вдруг он мне так за обиду мстит?
Не найдя, к чему придраться, я немного отошёл от деревни к опушке редкого перелеска, за которым виднелось поле и, усевшись на какое-то поваленное дерево, принялся рыться в вещмешке. «Всё своё носи с собой» — очень удобный принцип, ещё ни разу не подводивший.
Стоило рассеянному дневному свету попасть на резную фигурку идола, рядом со мной бесшумно возник домовой. Я протянул ему половину по-братски разделённой последней лепёшки, оставшейся от позднего ужина в лесу. После сытного обеда в доме старосты во рту был гадостный привкус, а живот недовольно ворчал. Домовой лепёшку взял с королевским достоинством и принялся аккуратно её грызть.
— Послушай, у меня к тебе возник вопрос, — задумчиво начал я. — С какими видами нечисти или нежити домовой не может ужиться? Причём до такой степени, что покинет дом, в котором живёт. Ну, или какая живая или мёртвая тварь настолько не любит вашу братию, что первым делом вас изводит? Да, ещё леший их очень не любит.
Домовой крепко задумался.
— Вот так вот, ежели сходу, даже на ум ничего не приходит, окромя умёртвий. А ежели не сходу… Ты ж про деревню эту что-то заподозрил? Не ведаю я, Росом клянусь! Есть там что-то нехорошее в этом месте, а вот что — не знаю, — дух печально вздохнул. — Может, оно спит сейчас, а ночью проявляется, оттого и непонятно ничего?
— Дурак твой хозяин, — вздохнул я, стряхивая крошки с коленей. — Мне такая простая мысль в голову не приходила, а она многое объясняет. Правда, всё равно непонятно, с чем мы имеем дело.
— Всё сразу знать и обо всём догадываться только боги могут, — философски заключил домовой. — Одна мелкая ошибка не повод сразу себя в дураки записывать. Береги себя, хозяин. Если гадость эта света белого боится, и леший её терпеть не может, стало быть, она из худших тварей, какие только топчут землю. Солнца тот боится, чья суть черна и убога настолько, что и светилу небесному смотреть нестерпимо.
С этим напутствием мой бездомный домовой исчез. Завернув идола обратно в платок, я спрятал его в мешок и задумался. Вначале тщетно перебирал в памяти все возможные варианты, но так ничего и не вспомнил. Правда, один вывод сделал; это не было похоже на нежить. Из не-мёртвых света по-настоящему боятся только самые слабые. Это явно что-то куда более экзотическое.
Причём настолько, что я о подобном никогда раньше не слышал, если не считать всё того же Ловца Душ. Там я точно так же не мог отличить мёртвую деревню от живой, и, не знай твёрдо, что никого живого в тех местах нет, тоже бы не заподозрил странного. И, опять же, Тень явно что-то знает.
Но при всём сходстве, отличий множество.
Чернух побери, опять мысли по кругу пошли!
Усилием воли оставив бессмысленную игру «угадай-ка!», я попытался решить, что лучше — ночевать в деревне, или остаться здесь, в лесу. Или, ещё лучше, уйти от деревни подальше и наблюдать со стороны.
Привлекать внимание к собственной персоне и давать знать, что я подозреваю неприятности, не хотелось. Знать бы ещё, как должна была на меня подействовать местная еда!
В итоге, решил рискнуть и остаться в доме. Спать вполглаза в полном обмундировании война приучила уже давно, риска пропустить что-нибудь интересное не было. К тому же, под крышей и ночевать куда приятнее, тем более в такую погоду. Остаётся придумать, чем заняться до вечера. С лешим бы поговорить, но днём он со мной на опушке разговаривать не будет, а искать его по буеракам долго; проще уж после заката пойти.
Ещё немного побродив по окрестностям, так и не найдя ничего хоть сколько-нибудь примечательного, я вернулся в приютивший меня дом. Он оказался достаточно большим, чтобы нашлась комнатка, выделенная в моё личное распоряжение; как сказала хозяйка, в ней раньше жили старшие дочери, которые уже успели выйти замуж. Воздух в комнате оказался спёртый и неживой, поэтому я первым делом настежь распахнул единственное окно, и только после этого завалился на предоставленную мне тахту поверх застилающего её лоскутного одеяла. Даже разуваться не стал на случай непредвиденного бегства, из тех же соображений положил под голову вместо подушки вещмешок и скрутку с шинелью.
Ближе к вечеру в комнату тихонько зашла хозяйка — видимо, хотела пригласить к ужину, — но, найдя меня спящим, передумала. Я же проявлять активность не стал; ради горсти угля прерывать сон, пусть и чуткий, поверхностный, было верхом глупости. Поесть я ещё успею, а вот голову на случай беды лучше иметь ясную.
Несколько раз я выныривал из полусонного состояния оглядеться. В окружающем мире, насколько можно было судить, даже с закатом не произошло никаких изменений. Точно так же тикали ходики в соседней комнате на стене, иногда где-то раздавались шорохи и тихие скрипы — обычный набор звуков деревенского дома, не настораживающая абсолютная тишина. Впрочем, обольщаться я не спешил: пик активности всевозможных ночных тварей приходится часа на два пополуночи, и времени у них было предостаточно.
- Предыдущая
- 40/68
- Следующая
