Рассказы Ляо Чжая о необычайном - Сунлин Пу - Страница 49
- Предыдущая
- 49/99
- Следующая
Толпы лис хотели стрелять, но Ху остановил их. Хозяин подошел, взял его за руку и пригласил войти в его прежнюю комнату. Тут он поставил вина и стал его угощать, говоря ему тихо и свободно:
– Вы, сударь, человек умный и должны меня извинить. При моем к вам чувстве и расположении, неужели я не был бы доволен вступить с вами в брачное родство? Только судите же сами: у вас все – и повозки, и лошади, и здания, большею частью, не те, что у людей. Моей дочери, находящейся в столь нежном возрасте, идти за вас – вы должны же это понять – невозможно. К тому же, знаете, пословица гласит: «Сорвешь тыкву сырой – во рту неприятно». Что вам в ней, сударь?
Ху сильно смутился.
– Не беспокойтесь, – сказал хозяин, – прежняя наша приязнь остается в силе. Если вы не отвергаете еще меня, считая меня мусором, то вот видите, младшему сыну в моем доме уже пятнадцать лет, и я хотел бы дать ему, как говорится в таких случаях, «с распоясанным чревом лежать у кровати»[151]. Не знаю, насколько найдется ему подходящая?
– У меня, – сказал радостно Ху, – есть молоденькая сестренка. Она моложе вашего почтенного сыночка на год, и очень даже недурна. Вот ее дать, как говорят, «в услуженье по выметальной части»[152], – что вы на это скажете?
Хозяин встал и поклонился. Ху сделал ответный поклон. Затем хозяин стал потчевать Ху и был в отличном настроении. Предыдущая ссора целиком была забыта. Он велел поставить вино и другие напитки для угощения тех, что пришли с Ху. И баре и люди веселились и тешились вовсю.
Хозяин расспросил подробнее о местожительстве Ху, желая, как водится, поднести гуся[153], но Ху отказался. Свечерело; зажгли, продолжая пир, свечи, и Ху ушел совершенно пьяным. С этих пор все стало спокойно.
Прошел с чем-то год. Ху не появлялся. Кое-кто уже думал, что его сговор одно вранье, но хозяин был тверд и ждал его.
Прошло еще полгода, и вдруг Ху пришел. Поговорили о тепле и холоде. Затем Ху сказал:
– Сестра моя совсем взрослая. Прошу вас подождать, когда будет счастливый день[154], в который нам послать ее служить свекру и свекрови.
Хозяин был крайне доволен. Тут же уговорились о сроке, и Ху ушел.
С наступлением ночи и в самом деле появились носилки и кони, привезшие молодую жену. Ее приданое было очень богатое, роскошное. Поставили среди комнаты – так заняло почти всю комнату. Молодая жена представилась свекрови. Она была мила и красива на редкость. Хозяин был очень доволен. Приехал проводить сестру Ху и один из младших братьев. Оба они говорили очень тонко и умно. Да и пить умели тоже ловко. Ушли только на рассвете. Молодая жена, оказывается, умела предсказывать урожайные и плохие годы. Поэтому во всех хозяйственных предприятиях с ней считались.
Братья Ху и их мать иногда являлись проведать молодую, и каждый их видел.
ЦАРИЦА ЧЖЭНЬ[155]
Лочэнский Лю Чжунхань был с детских лет туп, но к книгам питал любовь эротомана. Он вечно запирался, предавался своим трудам с остервенением, совершенно не общаясь с людьми. Однажды, когда он таким образом занимался, вдруг до него донеслись какие-то необыкновенные духи, которые наполнили всю его комнату. Еще минута – и послышались звуки дорогих брелоков в самом многообразном хаосе. Лю с изумлением оглянулся и увидел, что к нему входит какая-то красавица, у которой шпильки головного убора и серьги сияют и переливаются всеми цветами. За нею свита – и все, как есть, одеты в придворные платья с украшениями.
Лю в испуге и удивлении пал на землю. Красавица стала его поднимать.
– Как это так, – спросила она, – ты был такой сначала гордый, а потом вдруг стал таким раболепным?
Лю все более и более трепетал и пугался.
– О небесная фея, – бормотал он, – из каких ты мест? Я ведь не имел случая ни поклоняться тебе, ни знать тебя! Когда же, скажи, до настоящего времени успел я тебя оскорбить?
– Давно ль, скажи, расстались мы, – улыбалась ему в ответ фея, – чтобы уж так помутнеть и потускнеть воспоминанию? Разве это не ты был тот, который, – помнишь, тогда? – сидя с важным и серьезным видом, точил кирпичину?
И вот разложили парчу и кожу, поставили в яшмовых сосудах напитки, и фея торопливо усадила Лю, стала с ним пить и говорить с ним о делах нынешних и древних. И то, что она говорила, было так глубоко и так метко, до того необычно, что Лю, весь растерянный, смущенный, не знал, что ему ответить.
– Я только что успела, – сказала красавица, – сьездить к Яшмовому Озеру[156], разок там попировать. Через сколько же рождений ты успел пройти, чтобы твой острый ум мог так окончательно отупеть?
С этими словами она велела служанке густо отварить жирный настой из хрусталя и поднести Лю. Лю принял и стал пить. И вдруг, выпив, он почувствовал, как его ум и душа раскрылись и прониклись.
Затем настал уже темный вечер. Все служанки удалились. Фея затушила свечу, разложила постель, и по всем кривым пошла до пределов их радостная любовь.
Еще не рассвело, как девушки свиты уже вновь собрались. Красавица поднялась, но ее роскошный наряд был такой же, как вчера, и прическа оставалась совершенно законченной, так что она и не приводила ее снова в порядок.
Лю, влюбленный, весь приникнув к ней, с неотступным усердием старался выпытать у нее, как ее фамилия, как имя.
– Сказать, что ж, ничего, можно, – отвечала фея. – Боюсь только, как бы не усугубить твоих недоумений. Моя фамилия Чжэнь. Ты же – потомок Гунганя[157], который в те времена из-за меня совершил преступление и пострадал. Этого моя душа, скажу по совести, вынести не могла, и вот наше сегодняшнее свидание вызвано, между прочим, моим желанием отблагодарить тебя моим глупым чувством.
Лю спросил, где теперь Вэйский Вэнь[158].
– Пэй[159], – сказала она, – не более как самый обыкновенный сынок своего разбойника отца[160]. Мне приходилось по нескольку лет бывать среди веселящихся и беспечных людей, принадлежащих к богатой знати; так вот, я иногда встречалась с ним, но не останавливала на нем внимания. Его, видишь ли, в свое время из-за Аманя[161] долго держали в темном царстве[162]. Я ничего более о нем не слыхала. Напротив того, Чэньский Сы[163] стал теперь книжником у Владыки[164]. Раз как-то я его видела.
Вслед за этими ее словами, тут же появилась колесница с драконами, которая остановилась среди дворца. Царица подарила Лю коробку из яшмы, сделала прощальное приветствие и взошла на колесницу. Тучи подняли ее, заволокли туманы… она исчезла.
С этого времени литературная мысль Лю сильно развилась. Однако, охваченный воспоминанием о красавице, он весь застыл в думе и имел вид помешанного. Прошло так несколько месяцев, и он стал все более и более близиться к смертельному истощению. Мать его не понимала, где тому причина, и только горевала.
Дома у них была старуха прислуга. Вдруг она как-то говорит Лю:
– Барин, да нет ли уж у вас кого на мысли, и очень даже?
Ее слова вроде попали в цель, и Лю не мог скрыть.
– Гм! Да, да! – отвечал он.
– Вы, барин, напишите-ка, как говорится, футовое письмецо[165], а я сумею его передать и доставить!
151
«с распоясанным чревом лежать у кровати» – В «Цзиньшу», в жизнеописании поэта и каллиграфа Ван Сичжи (321—379), рассказывается, как один человек послал своего ученика выбрать в семье Ванов зятя. Глава семьи велел ему выбирать любого и пройти в помещение сыновей. Вернувшись, ученик доложил, что все сыновья Вана прекрасны. Но все строго выдержанны и горды. Только один из них лежал себе у кровати совершенно распоясанный, словно ему ничего не известно. «Этот-то и есть настоящий» – сказал тот, кто посылал. «Настоящий» оказался знаменитым Ван Сичжи. Отсюда жених и зять называются в вежливом языке «распоясанными».
152
… дать… «в услужение по выметальной части» – то есть в жены.
153
… желая… поднести гуся. – По древнему обычаю, одним из предбрачных действий является подарок семье невесты гуся.
154
… подождать, когда будет счастливый день – то ость нанять гадателей, которые, на основании хитрых чертежей и еще более хитрых книг, вычислят и определят счастливый для брака день.
155
«Царица Чжэнь». – В основе рассказа лежит следующий исторический анекдот. Лю Чжэн, по прозванию Гун-гань, знаменитый поэт и генерал Ши, один из семи так называемых цзяньаньских мудрецов, отличался способностью спорить и возражать, отвечая без малейшего промежутка. Дело вышло так, что наследник престола выбрал его вместе с другими в компанию литературных талантов. И вот, сидя со своими учеными друзьями за вином и придя в особое умиление, царевич велел своей супруге, великой княгине, по девичьей фамилии Чжэнь, выйти и поклониться гостям. Большинство гостей пало наземь, и только один Лю посмотрел на нее, как на обыкновенную женщину. Его схватили, хотели казнить, но заменили смерть ссылкой на принудительные работы в качестве гранильщика камней.
На двор гранильщиков зашел как-то сам император, увидел, что Лю сидит с важным, серьезным видом за своей работой. «Что скажешь о камне?» – спросил у Лю государь. Лю, желая воспользоваться случаем, чтобы сказать о себе и оправдаться, стал на колени и отвечал так: «Камень идет с утесов Цзинских гор. Он снаружи отливает всеми пятью цветами, а внутри таит самые знаменитые сокровища. Гранить его – ему сиянья не прибавить, резать его – ему линий-вен не причтешь. Он держит в себе прямой и крепкий дух, который он воспринял от самой природы вещей. Однако его вены кривы и извилисты: они вьются и кружат, и им выпрямиться не удается!» Государь посмотрел направо и налево, расхохотался и в тот же день простил Лю. (Прямой – чжэн – намек на имя Лю – Чжэн. Вены – ли – то же слово, что ли – правда. Извилистый – цюй – то же слово, что цюй – обида, кривда. То есть, переводя эту фразу на явную двусмыслицу, надо передать ее так: «Я, Чжэн, прям и тверд: такова моя природа. Однако моя правда льется причудливой кривизной и все не может дождаться своего выпрямления».)
156
… к Яшмовому Озеру – то есть к местопребыванию царицы фей Сиванму. Слева от дворца – Яшмовое Озеро, справа – Изумрудная Река.
157
… потомок Гунганя – то есть Лю Гунганя (Лю Чжэна).
158
Вэйский Вэнь – то есть государь, называемый посмертным титулом Вэнь (Просвещенный) и начавший собою династию Вэй (220—205).
159
Пэй (Цао Поп или Цао Пи) – так звали государя Вэнь до его возвеличения.
160
… разбойника отца. – Имеется в виду Цао Цао (155—220), отец государя Вэнь, поэт и удачливый воевода, который употребил свое умение и дарование на приобретение для себя и своего рода царского престола. Китайские литература и театр изображают его злодеем.
161
… из-за Аманя. – Амань – прозвание Цао Цао.
162
… в темном царстве – то есть в аду, где Цао Пи судили как насильника и узурпатора.
163
Чэньский Сы – то есть известный поэт Цао Чжи (192—232), третий сын Цао Цао, основателя династии Вэй. Его пожаловали титулом Чэньского Великого Князя, а после смерти ему был присвоен титул Сы (Мыслитель).
164
… стать… книжником у Владыки – то есть личным секретарем и хранителем печати у Высшего божества, понимаемого, впрочем, скорее всего схоластически, как отражение земного порядке на небесах.
165
… футовое письмецо. – Китайцы писали сверху вниз, и их письмо имеет вид продолговатого и узкого четырехугольника. Поэтическое выражение описывает письмо, как «известие в фут длиной».
- Предыдущая
- 49/99
- Следующая
