Учитесь молиться - Митрополит (Сурожский) Антоний - Страница 4

• Предыдущая
• 4/15
• Следующая

Так что можно в каком-то смысле сказать, что мы не обладаем ничем, потому что мы не вольны ни в чем, что у нас есть. И это могло бы привести нас не к чувству, что мы принадлежим Царству Божию, и к радости об этом, но к отчаянию – если бы мы не помнили, что, хотя ничто не наше – так, что нельзя было бы у нас отнять, – однако всё это у нас есть. Мы богаты, и всё, чем мы обладаем, есть дар и свидетельство любви Божией и любви человеческой, всё – непрерывный поток Божественной любви; и в силу этого (и поскольку мы ничем не обладаем) любовь Божия проявляется с постоянством и полнотой. А всё то, что мы загребаем в собственные руки, чтобы присвоить, бывает тем самым вырвано из области любви. Да, оно становится нашим – но любовь потеряна. И только те, которые отдают всё, получают опыт подлинной, всецелой, окончательной, неизбывной духовной нищеты –и обладают любовью Божией, выраженной во всех Его дарах. Один из наших русских богословов, отец Александр Шмеман, сказал: “Вся пища мира есть любовь Божия, ставшая съедобной”. Я думаю, что это действительно так; и в то мгновение, когда мы стараемся разбогатеть, удержав что-то для сохранности в руках, мы оказываемся в проигрыше, потому что пока у нас в руках ничего нет, мы можем брать или не брать, или делать ими что угодно.

Вот это и есть Царство Божие: мы чувствуем, что свободны от обладания; и эта свобода устанавливает нас в таких взаимоотношениях, где всё – любовь человеческая и Божия любовь.

Так что если рассуждать в таких категориях, можно это перенести на то, о чем я уже говорил раньше. Да, мы богаты; но никогда не должны обольщаться этим достоянием и воображать, будто можно разрушить старые житницы, старые амбары и строить новые для того, чтобы сложить туда еще и еще больше добра (см. Лк. 12: 16-22). Копить ничего нельзя, – ничего, кроме самого Царства Божия. И тогда мы можем отрясать одну вещь за другой, чтобы двигаться вперед свободными – свободными от обладания. Не замечали ли вы, что быть богатым всегда значит обеднеть на каком-то другом уровне? Достаточно нам сказать: “Вот часы – они мои”, и зажать их в кулаке, как мы оказываемся обладателями часов, но лишаемся руки. А если и ум замкнуть на нашем имуществе, если замкнуть и сердце, чтобы уберечь и никогда не потерять то, что в нем хранится, то оно становится таким же мелким, как та вещь, на которой мы замкнулись.

Если всё это верно, то в момент, когда мы канули на самое дно и дальше некуда, когда вся наша нищета зияет перед нами, то мы уже на краю Царства Божия, мы уже почти знаем, что Бог есть любовь и что Своей любовью Он нас держит. И в эту минуту открываются одновременно две возможности: мы можем начать молиться из всеконечного горя, лишенности, нищенства, – и можем ликовать, что такодарены любовью Божией. Но это возможно только при условии, что мы познали то и другое опытно, потому что пока мы воображаем, что богаты, нам не за что благодарить Бога, и у нас нет пути узнать, что мы любимы Им. Наши благодарения Богу – слишком часто благодарность “вообще”, и покаяние, которое мы приносим Богу, часто слишком обобщено.

Я пережил это однажды при очень неромантических и недуховных обстоятельствах. Однажды подростком, я ехал кого-то навестить и тщательно рассчитал время в надежде приехать к обеду: я думал, что если приеду вовремя, то меня не заставят ждать в соседней комнате, чем-нибудь да покормят! Но, как всегда бывает в таких случаях, поезд опоздал, и я приехал после обеда, голодный, как волк. Я был с товарищем, и поскольку мы были действительно слишком уж голодны, мы попросили чего-нибудь перекусить. Нам предложили пол огурца. Мы посмотрели на этот огурец и друг на друга и подумали: это всё, что нам Бог посылает?!.. И тогда мой товарищ сказал: “Давай помолимся”. У меня мелькнуло: это за огурец-то?!. У моего друга было больше веры, он был более благочестив, чем я, и мы прочитали вместе Девятый час, еще несколько молитв, затем молитву перед едой; и всё это время я не мог оторваться мыслью от этой половины огурца, четверть которого достанется мне. Потом мы разломили этот огурец и ели его. И я за всю жизнь никогда не был так благодарен Богу ни за какое количество пищи. Я ел его, как едят священную пищу. Я ел внимательно, чтобы не упустить ни одного мгновения этого наслаждения от свежего огурца, и когда мы кончили, я без колебаний сказал: “А теперь давай поблагодарим Бога”, и мы снова молились в благодарности.

Это важно, потому что невозможно жить молитвенной жизнью, невозможно двигаться вперед, к Богу, если мы не свободны от обладания: обе наши руки должны быть открыты свободно, сердце должно быть абсолютно открытое – не как кошелек, который мы боимся оставить открытым, чтобы из него не выпали деньги, но как кошелек открытый и пустой, – и ум должен быть совершенно открытый, “пустой” к неизвестному и неожиданному. Вот так мы одновременно и богаты, иполностью свободны от обладания. И тогда можно говорить о том, что мы еще вне Царства Божия – но так богаты; или внутри его – и так свободны.

Так бывает, например, когда мы постимся. Я не говорю о том посте и воздержании, которое сосредоточено только на желудке, но о той трезвости, которая делает нас способными – а то и понуждает нас – ничем не быть порабощенными. Это для нас вопрос всей жизненной установки. Прежде всего это относится к воображению, потому что грех начинается в воображении. Один из православных писателей IX века сказал, что грехи плоти это грехи, которые дух совершает против плоти. Ответственна не плоть, – и, я думаю, в этом смысле мы должны научиться владеть своим воображением. Пока воображение нами не овладело, всё вне нас; раз воображение вплелось в вещи, мы уже к ним прилипли. Вам, например, известно, что существует еда: мясо, овощи, сладкое и т. д. Вы знаете, что это объективный факт. Если вы усядетесь и скажете: “Я не очень голоден, но здесь столько заманчивой снеди, – чего же мне хочется?” – то через пять минут вы уже протянули щупальцы ко множеству вещей. Вы будете, как Гулливер, привязаны к земле одним волоском, и еще одним, и еще одним; каждый волосок – пустяк, а все волоски вместе будут держать вас крепко привязанным к земле. И как только вы вполне дали своему воображению разгуляться, всё становится гораздо труднее. В этом смысле нам надо быть трезвыми и бороться за свободу. Существует очень большая разница между любовью и привязанностью, между голодом и жадностью, между живым интересом и любопытством – и т. д. У каждой из наших естественных наклонностей есть зараженный злом двойник; он-то и есть один из путей к нашему порабощению. Это то, что я имел в виду, когда говорил о протянутых щупальцах; их надо убрать, втянуть назад. Если не сказали “нет” вовремя – не миновать борьбы. Но тогда будьте беспощадны, потому что ясность ума и независимость более драгоценны, чем то удовлетворение, которое вы получаете через порабощение.

И вот, если то, что я сказал – справедливо, то дальше мы должны стучаться в дверь. И тут некоторые проблемы становятся особенно обостренными. Если бы речь шла о двери того или другого храма, то было бы просто: мы бы пошли и постучались. Но беда в том, что чаще всего мы не знаем, куда стучаться. Часто человек хочет молиться, и встает перед ним вопрос: где же средоточие молитвы? Куда обратить свой взор, свое сердце?.. Если вы мусульманин, то это просто: вы повернетесь к Мекке. Но даже и тогда, повернувшись к Востоку – что же дальше? Нельзя сосредоточиться ни на чем меньшем, чем Бог. Как только вы стараетесь сосредоточиться на Боге воображаемом или на Боге, Которого можно себе представить, возникает риск, что между собой и подлинным Богом вы поставите идола. Эту мысль еще в IV веке выразил святой Григорий Богослов, который говорит, что как только мы ставим перед собой нечто видимое – будь то распятие, престол, икона – или незримый образ Бога, Каким мы себе Его представляем, или Христа, Каким мы Его видели на изображениях – и сосредотачиваем на этом свое внимание, то между собой и Богом мы поставили преграду, потому что тем образом, который мы себе составили, мы подменили Личность, к Которой обращаемся с молитвой. А делать нужно вот что: собрав всё наше знание о Боге для того, чтобы предстать в Его присутствие, помнить затем, что всё мое знание о Нем – это мое прошлое, оно как бы за моей спиной, а я сам стою лицом к лицу с Богом во всей Его сложности, во всей Его простоте, таким близким и таким непостижимым. Только если мы стоим совершенно распахнутыми к неизвестному, это неизвестное, Этот Неизвестный сможет открыться нам, как Сам захочет, – нам, таким, какие мы есть сегодня. В такой открытости сердца, в такой открытости ума мы должны стоять перед Богом, не стараясь придать Ему какую-то форму или втиснуть Его в понятия и образы, – и тогда постучаться.

• Предыдущая
• 4/15
• Следующая