Клиника в океане - Градова Ирина - Страница 5
- Предыдущая
- 5/56
- Следующая
– Все это, без сомнения, очень интересно, – сказала я, когда Еленин ненадолго прервался, – но зачем вы все это рассказываете мне?
– Я как раз подошел к сути дела, Агния Кирилловна. Есть один корабль под названием «Панацея». Он ходит под флагом Саудовской Аравии и принадлежит вдове одного из шейхов этой страны, принцессе Сулеме Абдель Азиз ас-Сауд. Судно курсирует исключительно в нейтральных водах и никогда не заходит в порты других стран.
– Что означает термин «нейтральные воды», я не совсем понимаю?..
– Пространства морей и океанов, простирающиеся за пределами вод территориального моря и не входящие в состав территории какого-либо государства, называются «открытым морем», – пояснил Еленин. – Это и есть нейтральные воды. Главным по отношению к ним является принцип «свободы открытого моря», который в настоящее время понимается не только как свобода судоходства, но и как свобода прокладки по дну морей и океанов подводных телеграфно-телефонных кабелей, плюс – свобода рыболовства, полетов над морскими пространствами и так далее. Никакое государство не вправе претендовать на подчинение вод, входящих в состав «открытого моря», собственному суверенитету. Военные корабли и прочие суда – представители государственных некоммерческих служб, – находясь в водах «открытого моря», подчиняются власти только того государства, под флагом которого они ходят. Это называется юрисдикцией флага. Исключением из этого правила является право иностранного военного корабля при наличии определенных оснований остановить и осмотреть чье-либо судно в «открытом море». Я доходчиво объяснил?
– Вполне, только я все равно не...
– Сейчас вам все станет ясно, – прервал он меня. Это прозвучало бы довольно-таки грубо, если бы реплика не сопровождалась доброжелательной улыбкой. Поэтому я решила подождать и выслушать этого странного человека до конца.
– Вы работали в ОМР, Агния Кирилловна, все верно?
Я кивнула, вновь насторожившись:
– Вас прислал ко мне Андрей Эдуардович?
– Лицкявичус? Нет-нет, – покачал головой Еленин. – Он не в курсе дела. Видите ли, Агния Кирилловна, проблема, ради которой я вас разыскал, не просто серьезная, но и секретная, а потому я вынужден попросить: даже в случае, если вы откажетесь нам помогать, этот разговор должен остаться только между вами и мной.
Ох, не нравится мне такое начало... Или я вру – как раз нравится? Я уже и сама перестала понимать, чего хочу в этой жизни – покоя и благополучия или адреналина и приключений! Как бы там ни было, при последних словах Еленина я почувствовала, как по всему моему телу пробежала дрожь ожидания и предвкушения чего-то интересного.
– Хорошо, – ответила я. – Так какое отношение к вашему делу имеет ОМР?
– На самом деле никакого. Совсем наоборот: я обращаюсь к вам именно потому, что вы уволились из этой организации и, как я понимаю, сейчас свободны.
– Ну, не совсем, – возразила я, чтобы Еленин не подумал, что мне совершено нечем заняться. – Я работаю в больнице и...
– И в Первом медицинском университете – я знаю. Я имел в виду, что вы больше не состоите в Отделе.
– Это так.
– Планируете вернуться туда в ближайшее время?
– Только не при Толмачеве!
– Тогда позвольте мне перейти прямо к делу.
Давно пора!
– Так вот, о «Панацее». Это, в сущности, плавучий госпиталь.
– Почему я никогда о нем не слышала?
– Это весьма засекреченный объект. Его владелица не афиширует свою собственность, а все работники на борту судна дают подписку о неразглашении. В случае нарушения подписки им грозят дорогостоящие судебные иски, поэтому еще никто ни разу не рискнул этого сделать.
– А к чему все это? – с недоумением спросила я. – Ну, госпиталь, ну, плавучий – что тут такого?
– Я ведь не просто так рассказал вам о нейтральный водах, Агния Кирилловна. То, что «Панацея» не заходит в порты, означает, что никакие законы, за исключением законов Саудовской Аравии, на его борту не действуют. Вы понимаете, что это значит?
Кажется, до меня начинает доходить...
– Никаких международных конвенций?
– Правильно!
Лицо Еленина осветилось, словно он был школьным учителем, а я – прилежной ученицей, которой удалось порадовать преподавателя отличным ответом на уроке.
– Вы только представьте себе, Агния Кирилловна: медицинское учреждение с полной свободой действий! – продолжал он воодушевленно. – Никаких законов, запретов, ограничений, только правила внутреннего распорядка – и все! Хозяйка «Панацеи» – и царь, и бог, с правом делать все, что ей вздумается, руководствуясь собственными понятиями об этике. Последнее дело, которое вы расследовали, касалось психиатрических препаратов, если я не ошибаюсь?
– Верно...
Наверняка я выглядела удивленной, ведь даже Толмачев не был в курсе того, чем конкретно мы занимались, а уж как Еленину удалось обо всем узнать – сплошная загадка!
– Думаете, на «Панацее» используют что-то в этом роде? – уточнила я.
– Не исключено, хотя наверняка мы не знаем. Возможно, на борту проводятся закрытые клинические испытания новейших препаратов, и, так как в нейтральных водах законы о лицензировании не действуют, лекарства пускаются в дело, можно сказать, нелегально. Если бы это случилось на твердой земле, к «Панацее» возможно было бы применить соответствующие санкции, а так – сами понимаете! Разрешено все – любые операции, экспериментальное лечение, стволовые клетки, плацента новорожденных, лечебная косметика, не требующая сертификатов, и, возможно, даже врачи, орудующие без лицензий.
– Просто медицинский рай! – мечтательно произнесла я.
– Многие с вами согласны, – вздохнул Еленин. – Попасть на борт «Панацеи» крайне сложно в качестве пациента и практически невозможно – в качестве сотрудника.
– Могу себе представить!
– Вряд ли, Агния Кирилловна, – усмехнулся Еленин. – Много лет агенты Интерпола пытались проникнуть на корабль и выяснить наконец, что там творится, однако почти все эти попытки провалились.
– А почему вообще «Панацеей» заинтересовался Интерпол? – спросила я. – Ну, занимаются они там... чем-то, кому какое дело? Люди, попадающие на борт в качестве пациентов, жаловались на что-то? Или сами врачи были чем-либо недовольны?
– Нет.
Ответ Еленина был исчерпывающим в своей краткости, поэтому я задала следующий вопрос:
– Вы сказали, что провалились почти все попытки проникнуть на судно, я правильно расслышала? Это означает, что какие-то все же удались?
– Вы схватываете на лету, Агния Кирилловна!
Черт, когда мне так говорят, я чувствую себя блондинкой из сериала «Друзья», которой каким-то чудом удалось надеть туфли, не перепутав левую и правую ноги!
– Точнее, – продолжал между тем Еленин, – успехом увенчалась лишь одна попытка, но Интерпол уже праздновал победу. Как вскоре выяснилось, рановато.
– А что произошло?
– Агент пропал – бесследно. С тех пор нам ни разу не удалось внедрить на «Панацею» своего сотрудника. Вы же понимаете, что к нему предъявляется много требований – он должен быть, желательно, и оперативным работником, и медиком, а это – большая редкость.
– Понимаю...
– Не считая нашего агента, за четырнадцать лет на «Панацее» пропали четыре человека.
– Кто же остальные?
– В девяносто девятом исчез кок, португалец Аугусто Матеуш. Двумя годами позже – Мэй Линг, официантка. Далее, в две тысячи пятом, – Джеймс Барроу, стюард, и уже совсем недавно – ваш коллега, врач-кардиолог Петер Ван Хассель, довольно-таки известная в медицинских кругах личность, между прочим.
– Погодите, – сказала я, – но почему же тогда на «Панацею» не напустили тот же Интерпол, не знаю... береговую охрану, наконец, и не выяснили, что там происходит?
– А основания, простите?
– Но люди же исчезли, так?
– К сожалению, они пропали не с борта судна, в этом-то все и дело. Все пропавшие вначале сошли на берег в разных портах мира. О том, что они не вернулись на корабль, каждый раз сообщалось лишь местным органам правопорядка. Те проводили расследование, но, судя по всему, не слишком тщательное, так как никаких следов исчезнувших людей им обнаружить не удалось.
- Предыдущая
- 5/56
- Следующая
