Источник вечной жизни - Градова Ирина - Страница 38

• Предыдущая
• 38/53
• Следующая

– Он был врачом?

– Нет. Он был инженером, всю жизнь проработал на заводе.

– Как же тебя занесло в медицину?

– Моя мать – пластический хирург, ей принадлежит несколько клиник в Питере – может, слыхала про «Медею»?

– Сеть «Медея» принадлежит твоей матери?!

– Угу.

– Господи, да ты ведь мог тоже стать пластиком и зашибать кучу денег! А твой родной отец кто?

– Финансист – ничего общего с медициной. Богатый человек, живет один, как выяснилось. Так и не встретил никого после матери.

– Почему же они...

– Почему расстались? О, ты не знаешь мою мать!

– Она такая ужасная? – недоверчиво спросила Лиля.

– Хуже, чем ты можешь представить.

Лицо Кая выглядело совершенно серьезным, и девушка подавила желание улыбнуться. Ей странно было слышать такие слова о собственной матери от взрослого мужчины. Подростки, особенно мальчишки, частенько ненавидят матерей – за то, что они слишком строгие, или слишком слабые, на их взгляд, или по каким-то еще причинам. Однако Кай – не подросток.

– Она что, била тебя? – неуверенно предположила девушка, широко раскрытыми глазами глядя на Кая. Она до сих пор держала его руку в своей – это доставляло ей удовольствие, хотя перевязка была давно закончена.

– Била? Моя мать?!

– Ну, ты так о ней говоришь...

– И поэтому ты решила, что она меня избивала?

Запрокинув голову, Кай расхохотался. Лиля не знала, что и подумать: кажется, она выставила себя полной дурой. Успокоившись, Кай сказал:

– Нет, подруга, моя мать никогда не поднимала на меня руку. Просто она никогда не позволила бы кому-то занять главенствующее положение в семье, не смогла бы выпустить из рук бразды правления.

– Она такая властная?

– Именно. Ни за что на свете моя мать не согласилась бы уехать в другую страну, где она никого не знает и где ее дальнейшая жизнь во многом зависела бы от мужа. Как уроженец этой страны, он был бы успешнее, состоятельнее нее, а такого мать просто не допустила бы, понимаешь?

– А твой отчим... в смысле тот, кого ты считаешь отцом?

– Он был просто хорошим человеком. Очень мягким, покладистым – такие люди редко встречаются. Он не мешал матери руководить, и они жили душа в душу.

– А ты видел настоящего отца?

– Время от времени мы встречаемся. Раньше мать и слышать об этом не хотела, но после смерти... Он тоже неплохой человек, но мы совершенно чужие.

– И ты был в Сеуле?

– Несколько раз. Когда первый раз приехал, у меня появилось странное ощущение. Тебе этого, конечно, не понять, а я вот с детства знал, что отличаюсь от остальных детей – во всяком случае, от большинства.

– Ты о чем?

– Да ладно, брось! Глаза у меня узкие, кожа другого цвета – да сама знаешь, что я тебе рассказываю?

Лиля хотела сказать, что у Кая очень красивые глаза, и цвет его кожи ее вполне устраивает, но прикусила язык, боясь спугнуть его неожиданное желание поделиться сокровенным – такого шанса узнать побольше о Кае могло больше никогда не представиться!

– Когда я оказался в аэропорту Сеула, – говорил он между тем, – и увидел всех этих людей... Они были как я, понимаешь? Впервые в жизни я смешался с толпой, и это ощущение было просто невероятным!

– А почему ты там не остался?

– Возможность всегда остается – отец только обрадовался бы, но... Я вырос здесь, воспитанный точно так же, как ты, как большинство моих друзей и знакомых. Я не ем собак, не хожу в храм молиться Будде, не соблюдаю корейских традиций. Как ни смешно это прозвучит, я – русский человек, и, наверное, уже ничто этого не изменит! Ты, по-моему, закончила?

Лиля неохотно выпустила руку Кая.

– Ну вот, столько добра попортил, – вздохнул он, глядя на разлитый по полу кофе и темно-коричневые сгустки, налипшие на плиту.

– Я уберу, – вскочила Лия и схватилась за тряпку.

Через несколько минут от грязи не осталось и следа, и она вновь водрузила отмытую турку на огонь.

– Значит, ты не согласен с обвинениями насчет взяток? – уточнила она, усаживаясь напротив него, подперев рукой подбородок в ожидании, пока закипит вода.

– Разумеется, нет! – фыркнул Кай. – Во-первых, это уголовщина, а во-вторых, я никому не позволю смешивать собственное имя с грязью.

– Это правильно, – закивала Лиля. – Надо бороться, а то мне показалось, что ты лапки сложил! Кстати, как насчет твоей мамы – она не может помочь, напрячь какие-то связи...

– Да ни за что на свете! – перебил ее Кай. – Мать ничего не должна знать! И вообще... Знаешь, что: я тебе, конечно, благодарен за заботу и все такое, но, пожалуйста, не пытайся мне помогать, потому что в моем случае это может плохо закончиться. В том, что касается смерти Павла, пусть работает тот следователь, Карпухин. Он, кажется, не из тех, кому лишь бы обвинить, а там хоть трава не расти.

– А комиссия? – с беспокойством спросила Лиля. – Ты же понимаешь...

– Я понимаю все даже лучше, чем ты, – в конце концов, они по мою душу землю роют. Это – не твоя проблема! Ты можешь сделать только одно, и это касается твоего рассказа о жалобах пациентов на обезболивающие.

– Скажи, что я должна сделать?

– Постарайся достать использованные ампулы или хотя бы шприцы.

– Зачем?

– Сама посуди, если медикаменты «паленые», то анализ ампул это покажет. Если же дело не в этом...

– А в чем тогда?

– Просто принеси несколько ампул и шприцов. У меня есть один приятель, который может сделать анализ препаратов, и тогда мы точно будем знать, права ты или нет.

– Ну что, Агния Кирилловна, похоже, я был прав насчет вашего протеже! Поверьте, это не доставляет мне ни малейшей радости, но теперь у меня имеется веский повод для задержания нашего хирурга.

– На каком основании?

– На том основании, что у доктора Кана был мотив для убийства.

Агния сама зазвала майора к себе, пользуясь отсутствием Шилова: он укатил в Москву по делам клиники, и она осталась сама себе хозяйкой на целых четыре дня. Все это время она не готовила, обходясь, чем придется. «Что придется» представляло собой греческий салат, йогурт и фрукты, но в честь прихода Карпухина Агния расстаралась, нажарив блинов и сварив так любимый майором борщ. Памятуя о том, что в прошлый раз они расстались не очень хорошо, она решила сделать все, чтобы сгладить острые углы, потому что ей нужна была помощь друга, а не просто следователя. Однако после этих слов Карпухина сердце у Агнии упало: она-то надеялась, что самое страшное уже позади, а главное, о чем следует беспокоиться, это работа Комиссии по этике и излишнее рвение Толмачева в этом вопросе.

– Вы узнали что-то новое? – спросила она.

– К сожалению, да, – кивнул майор. – Вы, полагаю, так и не узнали о причине драки Кана с Дмитриевым, происшедшей в день гибели последнего?

Агния отрицательно мотнула головой.

– Насколько я понимаю, вы уже успели поболтать с нашим безутешным мужем, с Вакуленко?

Агния виновато опустила голову, ковыряясь в своих блинах. Конечно же, она не имела никакого права делать этого, да еще и прикрываясь ОМР, ведь Андрей решил не вмешиваться, справедливо рассудив, что парню может только повредить, если его, Лицкявичуса, имя всплывет рядом с именем Кая!

– Он не сказал ничего такого...

– Вам – не сказал, – усмехнулся Карпухин. – Зато сказал мне. Вы, Агния Кирилловна, слишком озабочены тем, чтобы оправдать вашего приятеля, поэтому, возможно, задаете не те вопросы.

– И что же вам рассказал Вакуленко?

– Знаете, кто натравил Комиссию по этике на Кана?

– Наверное, сейчас узнаю?

– Наш покойник, Дмитриев!

– Вы шутите, да? Какое отношение Дмитриев имеет к...

– Самое что ни на есть прямое! Вы ведь в курсе, что Вакуленко раньше была пациенткой Дмитриева?

– Правда?

– Дмитриев не любил безнадежных случаев, а потому сбагрил ее Каю под предлогом того, что у него есть связи в Институте радиологии, и того, что Кай согласен работать с любыми больными. Так что Павел Дмитриев – персонаж в нашей истории отнюдь не положительный, но это не означает, что не нужно расследовать его смерть, верно?

• Предыдущая
• 38/53
• Следующая