Мой (ЛП) - Эванс Кэти - Страница 15

      К тому времени, как мы падаем на кровать, заставить себя двигаться является для меня задачей. Я — бескостная масса под ним, все еще пытающаяся привести в норму свои легкие.

      Скользкий от пота, он ложится на спину, одной рукой притягивая меня к себе. Наши потные тела блестят от наших упражнений. Моя грудь полна любви, а тело так хорошо выжато, что я одновременно чувствую себя мертвой от истощения и живой, как солнышко. Я растягиваюсь на нем и охватываю ладонями его твердую челюсть.

      — Здесь болит? — я слегка касаюсь порезов и небольшого фиолетового пятна на виске. Прежде, чем он ответит, оставляю поцелуй на каждой ссадине и задаюсь вопросом, целовали ли его когда-нибудь раненого. Так что я целую каждую царапину, а потом одну из его губ, немного задерживаясь на ней.

      Отстраняюсь, и с улыбкой поглаживаю его твердую челюсть.

      — Ты думал обо мне, когда я не была твоей? Интересовался, существую ли я? Какой я должна была быть?

      Он заправляет прядь волос мне за ухо, изучая мое лицо.

     — Нет.

      — Никогда не думала, что полюблю кого-то. А ты?

      — Никогда, — отвечает он, показывая свои ямочки во всей красе.

      Перемещаю пальцы к виску, играя с его волосами.

      — О чем ты думал, когда рос?

      — Я просто принял то, что должен и был доволен. — Он убирает мои волосы назад и гладит мочку моего уха. — Но если бы знал о твоем существовании, я бы охотился на тебя, поймал и забрал себе.

      — А разве ты этого не сделал? — спрашиваю я, улыбаясь.

      — Именно, — он касается своим носом моего, а в его голубых глазах отражается смех. — Это я и сделал.

      Вздохнув, я кладу голову ему на плечо и вожу пальцами по его соскам.

      Он — самая лучшая кровать. Лежит на спине, одна его рука под подушкой, другая обнимает мою спину, и я, распростертая на нем. Мой живот на его прессе, моя грудь на его нижних грудных мышцах, моя голова на его плече, идеально расположена, чтобы утыкаться ему в шею. Каждый раз он пахнет другим мылом из-за множества отелей, где мы побывали, но в то же время, он всегда пахнет собой.

      Я плавно провожу пальцами вверх к его бицепсу и легонько массирую его.

      — Так лучше? — спрашиваю его, глубоко работая с мышцей, осознавая, что она повреждена. Черт бы его побрал.

      Но он говорит "Да", как будто ничего страшного, и перекатывается на мою сторону. Внутри я мгновенно становлюсь гиперготовой, когда он начинает перемещать меня. Он притягивает меня ближе, и глубоко в горле я издаю тихий стон, а мое влагалище набухает, потому что я понимаю, что он собирается делать. Поворачивает меня на бок и подвигает, чтобы ласкать, его массивное теплое и сильное тело за моей спиной. Убирает мои волосы назад и облизывает меня, а я содрогаюсь, когда он своей тяжелой рукой медленно начинает ласкать мои изгибы.

      Он лижет меня, ласкает, проводит своей рукой по моему телу, а его язык блуждает по моему уху, затылку, изгибу плеча, упиваясь и пробуя меня.

      Реми преуспевал без любви, даже родительской. Он преуспевал даже, борясь с расстройством настроения каждый день своей жизни. Он преуспевал и поднимался каждый раз, когда падал. Единственные случаи, когда я по-настоящему пала - на Олимпийских отборочных соревнованиях и когда он проиграл бой в прошлом сезоне. И я спотыкалась, чтобы вновь вернуться к ходьбе. Он же мгновенно встает и готов бежать.

      Он настолько сложный и непредсказуемый. Боюсь, что даже, когда я отдала всю себя этому мужчине, я всегда буду принадлежать ему, но он никогда не будет по-настоящему моим.

      — Я проголодался, — говорит он мне на ухо, слезает с кровати и надевает свои пижамные штаны.

      — О нет, я хочу спать . . . — стону я и хватаюсь за подушку, когда он за лодыжки тянет меня с кровати.

      — Поешь со мной, маленький фейерверк.

      — Неееееет . . . — я беру с собой подушку, когда он стягивает меня с кровати и в последней попытке остаться в постели, пинаюсь в воздухе. — Из-за тебя я становлюсь жирной! — смеясь, пищу.

      Издав низкий сексуальный смешок, он поднимает меня, будто я весила, как подушка, отбрасывает подушку в сторону и целует меня.

      — Ты прекрасна.

      — Каждая прекрасная женщина в мире — прекрасна, потому что она спит, — слабо протестую я, уткнувшись ему в шею.

      Он хватает одну из своих футболок из чемодана и вручает мне. Я надеваю ее, когда он приводит нас в жилую площадь пентхауса, затем он усаживает меня на стул и вытаскивает еду. Приносит две тарелки: одну наполненную доверху и другую, с более нормальной порцией. Затем плюхается напротив меня и похлопывает по колену с выразительным взглядом.

      Я откидываюсь на спинку кресла, и начинаю есть стебель спаржи.

      — У нас очень плохие привычки в еде. Если ты возьмешь меня в ресторан, я не смогу есть, сидя у тебя на коленях, как какая-то канарейка. Люди подумают, что у нас проблемы.

      Он берет жареную цветную капусту в рот и жует.

      — Ну и что?

      — Превосходно подметил, — съедая стебель спаржи, я наблюдаю за ним напротив меня, с этими татуировками на руках, с восхитительным беспорядком в волосах и этими мерцающими голубыми глазами. Боже. Он. Это все, что мне нужно. В этом мире. Прямо в этом кресле. — И признаю, что ты удобней этого, — подчеркивая это, ерзаю на кресле.

У него понимается бровь, и по-дьявольски сверкают глаза. 

      — Хватит играть в труднодоступную, Брук. Ты уже моя, — бросает в меня бумажной салфеткой. Я хватаю другую, комкаю её и бросаю. Он опускает вилку и протягивает длинную руку, достигая края моего кресла. Тянет его по полу и я взвизгиваю в момент, когда он обвивает рукой мою талию и перемещает меня.

      — А теперь успокойся. Мы оба хотим, чтобы ты была здесь, — он берет в ладони мое лицо, поворачивая меня, на губах его ласковая улыбка, когда он проницательно изучает моё лицо. — Теперь у нас все хорошо?

      Переплетая пальцы у него на затылке, я встречаюсь с ним взглядом.

      — В основном, я просто зла на себя. Мне больно и я ревную . . . В моей голове это не имеет никакого смысла, но вся остальная часть меня не слушается. Я просто не ожидала, что будет так трудно выяснить, как с этим справляться.

      — Ты справишься, зная, что я люблю тебя, вот как. Я чертовски в тебя влюблен, — шепчет он. — Больше всего мне бы хотелось сказать тебе, что этого не было, — продолжает он, выглядя измученным. — Для меня существует только одна женщина, и я убил бы самого себя за тебя, — говоря это, он прижимается лицом ко мне, затем смотрит на меня своими умоляющими голубыми глазами. Клянусь, мне кажется, что я никогда не любила его так сильно, как в этот момент.

      — Прости меня. Я простил тебя, маленькая петарда. Я простил тебя еще до того, как ты смогла просить у меня прощения за то, что ушла от меня. Я не был собой, когда ты оставила меня, детка, какие бы кусочки меня не остались . . . это был не я.

У меня сжимается сердце, когда я смотрю на него. Беру жареную цветную капусту двумя пальцами, как в знак мира, и подношу к его губам, кормя его.

Сверкая глазами, он берет ее в рот, включая часть моих пальцев, облизывая их. Все еще лакомясь моими пальцами, следует моему примеру и тоже хватает кусок цветной капусты и кормит меня. И когда ароматное растение и оливковое масло тают в моем рту, я тоже присасываюсь к его пальцам. Люблю вспышку в его глазах, когда я так делаю.

      — Я люблю тебя, но никогда нарочно не позволяй избивать себя, как сегодня, — говорю я хриплым эмоциональным голосом, проводя влажными кончиками пальцев по его губам, чувствуя их движение под моим прикосновением, когда он шепчет:

      — Не буду, пока ты не вынудишь меня.

Через окно крадется солнечный свет. Ремингтона в постели нет. Поворачиваюсь, чтобы осмотреть наш милый маленький коттедж, но нигде его не вижу. Заставляю себя выскользнуть из кровати, затем запрыгиваю в тренировочные штаны, спортивный лифчик и топ.