Сборник фантастики. Золотой фонд - Бирс Амброз - Страница 64
- Предыдущая
- 64/184
- Следующая
Он пришел пешком через дюны от самой станции Брэмблхерст, плотно укутанный с головы до ног, и принес в руках, на которых были толстые перчатки, маленький черный саквояж. Из-под полей его мягкой фетровой шляпы, надвинутой на глаза, не было видно ровно ничего, кроме блестящего кончика носа, снег завалил ему грудь и плечи и увенчивал белым гребнем его саквояж. Полуживой он приплелся в гостиницу «Повозка и лошадь» и сбросил на пол свою ношу.
– Затопите камин, ради милосердного Бога, – крикнул он, – дайте мне комнату и затопите!
Он отряхнул с себя снег в общей зале, пошаркал ногами и, отправившись в приемную вслед за хозяйкой, миссис Холл, условился с нею насчет платы, бросил на стол два соверена вперед и без дальнейших околичностей водворился в гостинице.
Миссис Холл затопила камин и покинула гостя, чтобы собственноручно состряпать ему завтрак. Приезжий в Айпинге зимой, да еще постоялец отнюдь не прижимистый – неслыханное счастье, и миссис Холл решила доказать, что она его заслуживает.
Когда ветчина была почти готова и Милли, вечно полусонной помощнице миссис Холл, придано нечто вроде расторопности посредством немногих, но метких презрительных выражений, хозяйка снесла скатерть, тарелки и стаканы в приемную и начала с возможно большей пышностью накрывать на стол. Хотя камин топился очень жарко, гость, к ее удивлению, так и остался в пальто и шляпе и, стоя к ней спиной, смотрел в окно на валивший на дворе снег.
Руки в перчатках он заложил за спину, вся поза его выдавала глубокую задумчивость. Миссис Холл заметила, что остатки снега таяли у него на плечах, и вода капала на ее прекрасный ковер.
– Не угодно ли, я возьму вашу шляпу и пальто, сэр, – спросила она, – и хорошенько просушу их на кухне?
– Нет, – отвечал приезжий, не оборачиваясь.
Миссис Холл, думая, что он, может быть, не расслышал вопроса, хотела было повторить его. Но незнакомец повернул голову и взглянул на нее через плечо.
– Я предпочитаю остаться как есть, – сказал он с расстановкой, и миссис Холл впервые заметила его большие синие очки с выпуклыми стеклами и взъерошенные бакенбарды, выбивавшиеся из-за воротника пальто и совершенно закрывавшие лицо и щеки.
– Как вам будет угодно, – сказала хозяйка гостиницы, – как вам будет угодно. В комнате скоро нагреется, сэр.
Он не отвечал и снова отвернулся, а миссис Холл, почувствовав несвоевременность своих попыток завязать разговор, расставила остальную посуду быстрым staccato и шмыгнула вон из комнаты. Когда она вернулась, приезжий стоял все на том же месте неподвижно, как истукан, сгорбившись и подняв воротник пальто, а поля нахлобученной шляпы, с которых капал растаявший снег, все так же вплотную закрывали его лицо и уши.
Хозяйка с азартом поставила на стол ветчину и яйца и доложила, сильно возвышая голос:
– Завтрак готов, сэр, пожалуйте.
– Благодарю, – поспешно отозвался приезжий, но тронулся с места только тогда, когда она уже затворяла за собою дверь, тут он быстро обернулся и почти бросился к столу.
Проходя через буфет в кухню, миссис Холл услышала там повторявшийся с равными промежутками звук. Чирк, чирк, чирк – доносилось мерное позвякиванье ложки, которой что-то размешивали.
– Уж эта мне девчонка! – проговорила про себя миссис Холл. – А у меня-то и из головы вон! Этакая копунья, право!
И, собственноручно оканчивая затирание горчицы, она наградила Милли несколькими словесными щелчками за чрезвычайную медлительность. Пока сама она, хозяйка, состряпала ветчину и яйца, накрыла на стол и все устроила, Милли (уж и помощница, нечего сказать!) успела только опоздать с горчицей! А еще гость-то совсем новый и собирается пожить! Тут миссис Холл наполнила банку горчицей, не без торжественности поставив ее на черный с золотом поднос, понесла в гостиную.
Она постучалась и вошла тотчас. Незнакомец при ее входе сделал быстрое движение, точно искал чего-нибудь на полу, и ей только мелькнул какой-то белый предмет, исчезающий под столом. Миссис Холл крепко стукнула горчичной банкой, ставя ее на стол, и тут же заметила, что пальто и шляпа сняты и лежат на стуле перед камином, а пара мокрых сапог грозит ржавчиной стальной решетке ее камина. Она решительно направилась к этим предметам.
– Теперь уж, я думаю, можно и просушить их? – спросила она тоном, не терпящим возражений.
– Шляпу оставьте, – отвечал посетитель задушенным голосом, и, обернувшись, миссис Холл увидела, что он поднял голову, сидит и смотрит на нее.
С минуту она простояла молча, глядя на него, до того пораженная, что не могла вымолвить ни слова.
Перед нижней частью лица – чем и объяснялся его задавленный голос – он держал какую-то белую тряпицу, это была привезенная им с собою салфетка, ни рта, ни челюстей не было видно вовсе. Но не это поразило миссис Холл: весь его лоб, вплоть до темных очков, был плотно замотан белым бинтом, другой бинт закрывал уши, и из всего лица не было видно ровно ничего, кроме острого розового носа. Румяный, яркий нос лоснился по-прежнему. Одет был приезжий господин в коричневую бархатную куртку с высоким, черным поднятым вокруг шеи воротником на полотняной подкладке. Густые, черные волосы, выбиваясь как попало из-под пересекавших друг друга бинтов, торчали удивительными вихрами и рожками и придавали своему обладателю самый странный вид. Эта увязанная и забинтованная голова так мало походила на то, чего ожидала миссис Холл, что на минуту она просто окаменела на месте.
Приезжий не отнял от лица салфетки и продолжал придерживать ее обтянутою коричневой перчаткой рукою и смотреть на хозяйку своими непроницаемыми, слепыми очками.
– Шляпу оставьте, – повторил он из-за салфетки.
Нервы миссис Холл начали понемногу успокаиваться. Она положила шляпу на прежнее место перед камином.
– Я не знала, сэр, – начала она, – право, не знала, что… – и запнулась в замешательстве.
– Благодарю, – сказал он сухо, поглядывая то на миссис Холл, то на дверь.
– Так я сейчас же прикажу хорошенько их просушить, сэр, – сказала миссис Холл и понесла платье из комнаты.
На пороге она оглянулась было на забинтованную голову и выпученные слепые очки, но незнакомец продолжал закрывать лицо салфеткой. С легким содроганием затворила она за собой дверь, и на лице ее выразилось недоумение и смущение.
– Батюшки-светы! – шептала она про себя, – ну и дела!
Она совсем тихонько пошла в кухню, до такой степени занятая своими мыслями, что даже не справлялась, что еще набедокурила Милли в ее отсутствие.
А приезжий после ее ухода все еще сидел по-прежнему и прислушивался к ее удаляющимся шагам. Он вопросительно взглянул на окно и потом уже отнял от лица салфетку и продолжал прерванный завтрак. Поел немножко и опять подозрительно оглянулся на окно, поел еще чуть-чуть, встал, придерживая рукою салфетку, подошел к окну и спустил штору до белой кисеи, которой были завешены нижние стекла. Комната погрузилась в полумрак. Незнакомец, по-видимому, успокоенный, вернулся к столу и завтраку.
«Бедняга. Верно, с ним приключился какой-нибудь несчастный случай, или он недавно перенес страшную операцию, или еще что-нибудь, – размышляла миссис Холл. – Задали же мне страху эти бинты, лучше не думать о них совсем!»
Подложив в печь углей, она развернула козлы для платья и разложила на них пальто приезжего. «А наглазники-то! Вот ни дать ни взять водолазный шлем, а не то что человечье существо!» Она развесила шарф на углу козел. «И все-то время, как есть, закрывши рот платком, и говорит-то сквозь платок! Да у него и рот-то, того гляди, изуродован, что ж, мудреного мало».
Тут миссис Холл обернулась, как будто что-то вспомнила, и мысли ее сразу приняли совсем иной оборот.
– Господи Иисусе Христе! Неужели все еще копаешься с блинчиками, Милли?
Когда миссис Холл пришла собирать со стола, она еще раз убедилась, что несчастный случай, которого, по ее догадкам, стал жертвой ее постоялец, изуродовал ему рот. Постоялец на этот раз курил трубку, но во все время, пока миссис Холл пробыла в комнате, он ни разу не взял в рот чубука, для чего ему пришлось бы сдвинуть шелковую повязку, скрывавшую нижнюю часть лица, и поступал он так, очевидно, не из рассеянности, потому что несколько раз поглядывал на подергивавшийся пеплом табак. Сидя в уголке, спиною к занавешенному окну, согревшийся и сытый, он заговорил теперь с меньшею раздражительной краткостью, чем прежде. Огромные очки в красноватом блеске камина как будто ожили.
- Предыдущая
- 64/184
- Следующая
