Медичи - Мединг Оскар - Страница 39

• Предыдущая
• 39/56
• Следующая

– По крайней мере, я отомстил ему! – злорадно воскликнул Бандини.

Он повернулся и хотел уйти, но Антонио подбежал и схватил его за ворот.

– Ты не уйдешь от меня, негодяй! Для тебя еще найдется место в окнах синьории, где Сальвиати и Пацци уже висят в назидание всем изменникам!

Бандини выхватил кинжал. Антонио отступил и обнажил шпагу.

– Ты не уйдешь, несчастный, хотя мне и противно пачкать свое оружие твоей кровью.

Он стал наступать, но Бандини в одно мгновение перекинул кинжал в другую руку и выхватил шпагу. Завязалась ожесточенная борьба, но Бандини был опытнее. Ловким приемом он поразил Антонио в правую руку и выбил шпагу.

– Тебе не удержать меня! – насмешливо крикнул он. – Твоя рука, очевидно, лучше владеет циркулем и линейкой, чем оружием.

Фиоретта стояла, как мраморное изваяние, ничего не видя и не сознавая, но когда Бандини хотел бежать, она вдруг ожила, бросилась на бандита и повисла на нем.

– Стой, убийца моего Джулиано, ты не уйдешь!

Бандини хотел стряхнуть ее, но отчаяние придало Фиоретте невероятную силу.

Антонио тем временем взял шпагу в левую руку и громко позвал слуг.

– Черт возьми! Так следуй за своим Джулиано, если лучшего ты не захотела. Я не пожертвую из-за тебя жизнью! – крикнул Бандини и нанес ей сильный удар в грудь кинжалом.

Фиоретта повалилась на землю, все еще крепко цепляясь за него. Он резко оттолкнул ее и, прежде чем подоспел Антонио со слугами, спешившими из дома, убежал.

Улица была пустынной. Бандини бросил шпагу, спрятал кинжал в камзол, надвинул шляпу на глаза и скрылся.

Собор, ставший ареной неслыханного происшествия, скоро опустел, и народ бросился на улицу преследовать изменников.

Священники увели кардинала Рафаэлло в старую ризницу, а сторонники Медичи поспешили охранять их дворец от возможного нападения.

Раньше всех выбрался из собора маркиз Маляспини. Бледный, без шляпы, с искаженным лицом, он проталкивался через толпу, а так, как все знали его как друга и родственника Медичи, то народ расступался и приветствовал его криками «Палле! Палле!». Таким образом, он беспрепятственно добрался до своего дворца и, задыхаясь, вбежал в комнаты жены…

Лоренцо, грустный и серьезный, сидел в ризнице; Торнабуони разрезал его камзол и наложил повязку на руку. Рана от скользнувшего кинжала была неопасной, но боль и потеря крови ослабили и без того не очень крепкого Лоренцо.

– Чем я заслужил такую ненависть? – грустно говорил он. – Кажется, я, как и все мои предки, старался делать только добро моему городу и его гражданам. Я не так ощущаю эту рану, как эту неблагодарность, и готов от всего отстраниться, даже если восстание будет подавлено.

– Оно уже подавлено, – сказал Козимо, отворяя дверь, – но вы не имеете права бросать родину из-за преступных действий нескольких людей. Сейчас вам следует идти домой, надо успокоить домашних, они наверняка сильно волнуются.

– Козимо прав, – сказал Полициано. – Пойдемте, благородный Лоренцо. Донна Кларисса с нетерпением ожидает вас. Она, конечно, уже знает о случившемся. Здесь имеется боковая дверь, через нее путь к вашему дворцу будет короче.

– А Джулиано? – с тревогой спросил Лоренцо. – Где он? Как спасся?

Все присутствующие молчали, опустив глаза перед взволнованным взором Лоренцо.

– Ты мужчина, Лоренцо, и глупо было бы скрывать истину, которую ты все равно скоро узнаешь, – сказал Торнабуони. – Джулиано убит Бандини и Франческо Пацци, которого я не считал способным на такое злодейство.

– Убит? – вскричал Лоренцо. – Мой Джулиано, которого я любил, как сына? Безжалостно убит в полном расцвете сил и молодости! О, почему он не спасся, почему меня не поразила смерть, если уж одному из нас нужно было погибнуть! Пусть бы я был убит, я и так чувствую в себе зародыш смертельной болезни и все равно долго не проживу!

Он закрыл лицо руками и весь дрожал от судорожных рыданий.

– Такова воля Провидения, – сказал Торнабуони. – Благодари Бога вместе с нами, что Он сохранил нам тебя… Твоя жизнь нужнее отечеству, чем жизнь Джулиано.

– Вы не знаете, как я его любил! Где он? – спросил Лоренцо, вскакивая. – Ведите меня к нему, я хочу видеть его… Может быть, он не умер… Может быть, удастся спасти его…

– Он умер, и никакой надежды нет! Кровь его вытекла из многих ран, он погиб геройской смертью за отечество… Это должно утешать нас и сделать его память священной. Не смотри на него теперь, когда он лежит в жалком и обезображенном виде. Мы позаботимся, чтобы у тебя о нем, даже мертвом, осталось отрадное впечатление… Не задумывайся о прошлом. Ты принадлежишь семье и родине, и на тебя возложены великие обязанности, требующие всех твоих сил.

Лоренцо все еще стоял молча, потом выпрямился и провел руками по глазам. Твердая решимость вновь появилась на его бледном лице, во взгляде выражалась непреклонная воля.

– Это правда, я не имею права думать о себе. С этой минуты все силы мои принадлежат родине, пока Господь позволит мне трудиться и работать! Теперь надо утешать и охранять живых, а не оплакивать мертвых.

Он взял под руку Торнабуони, а Полициано накинул на него плащ, чтобы прикрыть рану.

Козимо пошел вперед, и они скоро дошли до боковых ворот дворца Медичи, у главного портала которого собралась толпа. Лоренцо отвели в его комнаты, а Полициано поспешил известить донну Клариссу и детей. С радостным возгласом бросилась Кларисса в объятия мужа, которого уже считала погибшим. Пьетро поцеловал руку отца, а маленький Джованни, улыбаясь сквозь слезы, протянул ему ручонки. Он не понимал, что случилось, но видел, что мать прежде плакала, а теперь чувствовал, что произошло что-то радостное.

Лоренцо недолго позволил себе пробыть с семьей. Вскоре он велел оставить себя одного и известить немедленно мать, донну Лукрецию, о своем спасении.

Холодно и спокойно он спросил о кардинале, а на сообщение Торнабуони, что тот укрылся с духовенством в ризнице, велел его арестовать и держать под строгой, но подобающей его положению охраной.

– Не думаю, чтобы этот мальчик был причастен к такому неслыханному преступлению, – сказал он, – но судить его надо, и если он окажется виновным, то кардинальская мантия не спасет его от наказания за преступление, совершенное не против меня, а против республики.

Потом Лоренцо поручил Козимо немедленно усилить караул у городских ворот, отдал приказ никого не впускать и никого не выпускать из города и, по возможности, сдержать неистовство народа, чтобы невинные не пострадали, а виновные не избегли суда. Козимо повиновался без промедления, Он, конечно, всем сердцем рвался к Джованне – сообщить ей, что остался жив, но в эту минуту все личные чувства смолкли перед долгом к родине, пример чего подавал сам Лоренцо.

Только отдав все распоряжения, Лоренцо позвал ожидавшего его врача для осмотра и перевязки раны. Врач, сразу же объявивший, что рана хоть и глубока, но не опасна и скоро заживет, накладывал повязку, когда дверь отворилась и вошла сестра Лоренцо, Бьянка, только накинувшая плащ на роскошное, надетое для торжества платье. Она вела за руку своего мужа и опустилась на колени перед Лоренцо.

– Он не виновен, клянусь тебе, Лоренцо! – воскликнула она. – Он ничего не знал об ужасном нападении… Сжалься… спаси его ради меня!

А Гульельмо, мертвенно-бледный, встал на колени, говоря:

– Клянусь тебе, Лоренцо, я не виновен в этом преступлении, хотя оно, к сожалению, исходит из моего дома…

Они не посмели сказать мне об этом, зная, конечно, что я был бы на твоей стороне.

Лоренцо серьезно взглянул на них.

– Что сделано против меня, то я должен и хочу простить, но я не имею права прощать преступление перед родиной. Я поверю тебе, Гульельмо, ради Бьянки, мой дом будет тебе убежищем, но если твоя вина будет доказана, то и я не смогу тебя спасти. Идите туда, – Лоренцо указал на дверь в соседнюю комнату, – и оставайтесь в моих личных покоях, пока все не успокоится.

• Предыдущая
• 39/56
• Следующая