Медичи - Мединг Оскар - Страница 44

• Предыдущая
• 44/56
• Следующая

– Такая жизнь, как ваша, найдет в себе силы и не будет разбита. Я не хочу подрывать ваше доверие, но вы сами убедитесь в верности моих слов. Об одном только прошу… Когда страдания утраченной и обманутой любви измучат ваше сердце, вспомните, что у вас есть верная подруга, которая сумеет смягчить ваше горе и вызвать в вас мужество и жизненную силу. Поведайте тогда мне о ваших страданиях, не несите их в одиночку, и надежда и вера в будущее опять озарят вашу жизнь.

– Благодарю вас, – с волнением сказал Козимо.

Он поцеловал ее руку, а когда взглянул в чудные глаза, то ему вспомнился грот в Сутрии, и образ Джованны как-то исчез в тумане, а голос Лукреции пел любовные песни Петрарки.

Слуги принесли багаж, Пикколо тоже явился. Козимо сейчас же удалился. Ему тяжело было видеть людей, он жаждал одиночества.

Монтесекко беспрепятственно дошел до остерии; улицы были еще безлюдны, так как весь народ теснился на площади собора, а немногие прохожие стремились туда же узнать о причине слышавшегося шума.

Луиджи Лодини с беспокойством встретил его.

– Что случилось, благородный капитан? – спросил он, видя бледное лицо Монтесекко. – Что означает этот шум и дикий рев в городе?

– Безумцы! – вскричал Монтесекко. – Они хотели свергнуть Медичи и сами себя погубили! Джулиано лежит убитый перед алтарем!

– А Лоренцо? – спросил Луиджи.

– Лоренцо спасен, народ проклинает убийц – они не избегнут своей участи. Джулиано они убили, но власть Медичи будет сильнее и прочнее, чем когда-либо. Меня все это не касается, но мне придется укрыться у вас, пока волнение уляжется. Обезумевший народ не разбирает правых и виновных.

– Здесь вы в безопасности, – сказал Луиджи, и острые глаза его лукаво блеснули. – Ваших солдат здесь уже нет, и никто не подумает искать вас у меня.

– Если спросят обо мне, скажите, что я уехал с охраной кардинала.

Он быстро прошел в свою комнату, а Луиджи злобно посмотрел вслед.

«Я понял из разговоров солдат, что что-то такое готовится. Они глупо взялись за дело, а дураки – плохие союзники. Умный плывет по течению и в волнах всегда найдет чем поживиться», – подумал Луиджи.

Он вышел во двор, отворил дверь в стене, окружавшей всю остерию, прислушался к гулу и пошел к городу, пробираясь возле заборов.

Монтесекко прошел через коридор в свою комнату и застал Клодину совсем одетой в свой мужской костюм. Она тоже слышала шум и, по привычке к походной жизни, приготовилась к каким-нибудь неожиданным событиям. Она испугалась, когда Монтесекко вошел бледный и расстроенный, подбежала к нему и с тревогой спросила:

– Что случилось?

– Большое несчастье, Клодина, – отвечал он, вздыхая с облегчением и плотно запирая дверь, – но оно может принести счастье.

Он вкратце рассказал ей обо всем случившемся.

– Но тебе, Баггиста, нечего бояться, не правда ли? – спросила она. – У тебя нет ничего общего с этими убийцами? Ведь ты не обнажил бы оружие против беззащитных?

– Нет, нет, конечно, хотя они старались втянуть меня в их злодеяния, но я отказался от всякого участия я согласился только охранять порядок в городе. Граф Джироламо тоже уже хотел отстраниться от них. Но все-таки мы должны укрыться, дорогая, пока ярость толпы уляжется, а потом я решил бросить службу у графа я поступить к Лоренцо, которому, конечно, нужен опытный и храбрый воин. Может быть, этот день, стоящий так много крови, принесет нам желанное счастье. Я больше не могу иметь дела с врагами Медичи, а если Лоренцо еще не нужна моя служба, то мы можем прожить пока на то, что осталось от последней вербовки.

Он достал из-под камзола кожаный мешочек и вынул из него два туго набитых кошелька.

– Это золото обеспечивает пока нам независимость, – сказал он, – но я не могу иметь его при себе в такое время.

– Ты никуда не пойдешь, Баггиста, – с испугом вскричала она. – Умоляю тебя, будь хоть один раз в жизни осторожным. Назови это трусостью, если хочешь, но мужество и храбрость тут не имеют ни цены, ни значения.

– Будь покойна, Клодина, – с улыбкой отвечал он, – меня самого не тянет в свет, который внушил мне сегодня глубокое отвращение, и теперь мое оружие будет служить только честному, благородному делу. Дай-ка мне стакан сиракузского. Оно весьма недурное у Луиджи, а мне надо подкрепиться. Все, что я видел сегодня, подействовало на меня сильнее, чем самый утомительный переход или самая жаркая схватка.

Клодина налила ему стакан вина, он выпил и прилег на диван.

– Я устал, – сказал Монтесекко, – у меня глаза слипаются, дай мне поспать немножко. Может быть, в скором времени нам предстоит много труда и забот.

Клодина поправила ему подушку, и он скоро заснул. Она же сложила руки и тихо молилась, со страхом прислушиваясь к усиливающемуся гулу голосов, доходившему из города.

Прошло около часа. Крики приближались, слышались отдельные грозные возгласы, и Клодина не знала, будить ей Монтесекко или нет.

Из города действительно шла буйная толпа, направляясь к гостинице. Из толпы, шедшей к воротам, как тень выскользнул Луиджи и пробрался вдоль заборов к боковой двери. Он прибежал в комнату Монтесекко, проснувшегося от шума.

– Они идут сюда, капитан! – вскричал Луиджи. – Я не могу не впустить их, если они потребуют… Может быть, они и не будут вас искать здесь, но приготовьтесь к опасности.

Монтесекко встал с выражением полного спокойствия и решимости.

– О Боже, Боже, помоги нам! – простонала Клодина, ломая руки.

Луиджи впился глазами в кошельки с золотом.

– Это надо убрать в безопасное место, да, кстати, и синьору, скрывающуюся под мужским костюмом, – я это давно понял, а теперь не время скрытничать. Я позабочусь о ней. Пусть выйдет в соседнюю комнату, а за золото я отвечаю.

Он отнес кошельки в соседнюю комнату и подтолкнул туда упиравшуюся Клодину.

– Он прав, Клодина, – сказал Монтесекко, – спрячься туда, я так хочу. Я и не в таких переделках бывал и буду спокойнее, зная, что ты в безопасности. Иди, я приказываю тебе… Повинуйся, время не терпит.

Уже слышно было, как стучали в ворота, и в то же время раздался звонок.

– Я должен им отворить, капитан, – сказал Луиджи. – Может быть, еще удастся их успокоить.

Он поспешно запер дверь в соседнюю комнату, где Клодина упала на колени, и побежал к воротам.

Монтесекко надел шлем и взялся за рукоятку шпаги.

Шум внизу все усиливался. Через минуту распахнулась дверь, дикая толпа ворвалась в комнату, засверкали окровавленные кинжалы и мечи, направленные на Монтесекко. Он вынул шпагу, левой рукой взялся за кинжал и крикнул громовым голосом:

– Назад, не подходить! Кто сделает шаг вперед, того я уложу на месте. Подло убивать невинного человека. Я дешево свою жизнь не отдам, и вы за нее мне заплатите немалой кровью!

Он размахивал шпагой перед собой; нападавшие отступили, но со всех сторон раздались угрожающие возгласы:

– Коли его мечом!.. Выбейте у него оружие!.. Это наемник проклятого кардинала!.. Он должен был охранять убийц!..

Монтесекко отбил несколько направленных на него мечей и закричал:

– Я не имею ничего общего с убийцами… Это вы убийцы, если хотите пролить кровь невинного человека. Ведите меня на суд… Я дам ответ и докажу мою невиновность… Назад! Или я буду рубить!

Толпа опять отступила, но голоса гудели, как рычание хищника, готовящегося к прыжку.

Высокий, плотный мужчина из цеха чесальщиков выступил вперед, говоря:

– Капитан прав, его вина не доказана, хоть он и имел сношения с преступниками… Благородный Лоренцо сам предостерегал нас против незаконного возмездия. Если он хочет предстать перед судом, то наша обязанность свести его в синьорию и передать совету.

Кое-где раздались слова неудовольствия, но толпа все-таки послушалась мастера из такого почтенного цеха. Шум стал утихать.

Монтесекхо вложил шпагу в ножны и сказал:

– Я подчинюсь решению совета… и верю вашему слову, – добавил он, обращаясь к чесальщику.

• Предыдущая
• 44/56
• Следующая