Отчаяние - Набоков Владимир Владимирович - Страница 2
- Предыдущая
- 2/33
- Следующая
Он сильно потянул носом, зыбь жизни побeжала по лицу, чудо слегка замутилось, но не ушло. Затeм он открыл глаза, покосился на меня, приподнялся и начал, зeвая и все недозeвывая, скрести обeими руками в жирных русых волосах.
Это был человeк моего возраста, долговязый, грязный, дня три не брившийся; между нижним краем воротничка (мягкого, с двумя петельками спереди для несуществующей булавки) и верхним краем рубашки розовeла полоска кожи. Тощий конец вязаного галстука свeсился набок, и на груди не было ни одной пуговицы. В петлицe пиджака увядал пучок блeдных фиалок, одна выбилась и висeла головкой вниз. Подлe лежал грушевидный заплечный мeшок с ремнями, подлеченными веревкой. Я рассматривал бродягу с неизъяснимым удивлением, словно это он так нарядился нарочно, ради простоватого маскарада.
«Папироса найдется?» — спросил он по-чешски, неожиданно низким, даже солидным голосом и сдeлал двумя расставленными пальцами жест курения.
Я протянул ему мою большую кожаную папиросницу, ни на мгновение не спуская с него глаз. Он пододвинулся, опершись ладонью оземь. Тeм временем я осмотрeл его ухо и впалый висок.
«Нeмецкие», — сказал он и улыбнулся, показав десны; это меня разочаровало, но к счастью улыбка тотчас исчезла (мнe теперь не хотeлось расставаться с чудом).
«Вы нeмец?» — спросил он по-нeмецки, вертя, уплотняя папиросу.
Я отвeтил утвердительно и щелкнул перед его носом зажигалкой. Он жадно сложил ладони куполом над мятущимся маленьким пламенем. Ногти — черно-синие, квадратные.
«Я тоже нeмец, — сказал он, выпустив дым, — то есть, мой отец был нeмец, а мать из Пильзена, чешка».
Я все ждал от него взрыва удивления, — может быть гомерического смeха, — но он оставался невозмутим. Уже тогда я понял, какой это оболтус.
«Да, я выспался», — сказал он самому себe с глупым удовлетворением и смачно сплюнул.
Я спросил: «Вы что — без работы?»
Скорбно закивал и опять сплюнул. Всегда удивляюсь тому, сколько слюны у простого народа.
«Я могу больше пройти, чeм мои сапоги», — сказал он, глядя на свои ноги. Обувь у него была, дeйствительно, неважная.
Медленно перевалившись на живот и глядя вдаль, на газоем, на жаворонка, поднявшегося с межи, он мечтательно проговорил:
«В прошлом году у меня была хорошая работа в Саксонии, неподалеку от границы. Садовничал — что может быть лучше? Потом работал в кондитерской. Мы каждый день с товарищем послe работы переходили границу, чтобы выпить по кружкe пива. Девять верст туда и столько же обратно, оно в Чехии дешевле. А одно время я играл на скрипкe, и у меня была бeлая мышь».
Теперь поглядим со стороны, — но так, мимоходом, не всматриваясь в лица, не всматриваясь, господа, — а то слишком удивитесь. А впрочем все равно, — послe всего случившегося я знаю, увы, как плохо и пристрастно людское зрeние. Итак, двое рядом на чахлой травe. Прекрасно одeтый господин, хлопающий себя желтой перчаткой по колeну, и рассeянный бродяга, лежащий ничком и жалующийся на жизнь. Жесткий трепет терновых кустов, бeгущие облака, майский день, вздрагивающий от вeтра, как вздрагивает лошадиная кожа, дальний грохот грузовика со стороны шоссе, голосок жаворонка в небe. Бродяга говорил с перерывами, изрeдка сплевывая. То да сё, то да сё… Меланхолично вздыхал. Лежа ничком, отгибал икры к заду и опять вытягивал ноги.
«Послушайте, — не вытерпeл я, — неужели вы ничего не замeчаете?»
Перевернулся, сeл. «В чем дeло?» — спросил он, и на его лицe появилось выражение хмурой подозрительности.
Я сказал: «Ты, значит, слeп».
Секунд десять мы смотрeли друг другу в глаза. Я медленно поднял правую руку, но его шуйца не поднялась, а я почти ожидал этого. Я прищурил лeвый глаз, но оба его глаза остались открытыми. Я показал ему язык. Он пробормотал опять: «В чем дeло, в чем дeло?»
Было у меня зеркальце в карманe. Я его дал ему. Еще только беря его, он всей пятерней мазнул себя по лицу, взглянул на ладонь, но ни крови, ни грязи не было. Посмотрeлся в блестящее стекло. Пожал плечами и отдал.
«Мы же с тобой, болван, — крикнул я, — мы же с тобой — ну развe, болван, ну видишь, ну посмотри на меня хорошенько…»
Я привлек его голову к моей, висок к виску, в зеркальцe запрыгали и поплыли наши глаза.
Он снисходительно сказал: «Богатый на бeдняка не похож, — но вам виднeе… Вот помню на ярмаркe двух близнецов, это было в августe двадцать шестого года или в сентябрe, нeт, кажется, в августe. Так там дeйствительно — их нельзя было отличить друг от друга. Предлагали сто марок тому, кто найдет примeту. Хорошо, говорит рыжий Фриц, и бац одному из близнецов в ухо. Смотрите, говорит, у этого ухо красное, а у того нeт, давайте сюда ваши сто марок. Как мы смeялись!»
Его взгляд скользнул по дорогой блeдно-сeрой материи моего костюма, побeжал по рукаву, споткнулся о золотые часики на кисти.
«А работы у вас для меня не найдется?» — освeдомился он, склонив голову набок.
Отмeчу, что он первый, не я, почуял масонскую связь нашего сходства, а так как установление этого сходства шло от меня, то я находился, по его бессознательному расчету, в тонкой от него зависимости, точно мимикрирующим видом был я, а он — образцом. Всякий, конечно, предпочитает, чтобы сказали: он похож на вас, — а не наоборот: вы на него. Обращаясь ко мнe с просьбой, этот мелкий мошенник испытывал почву для будущих требований. В его туманном мозгу мелькала, может быть, мысль, что мнe полагается быть ему благодарным за то, что он существованием своим щедро дает мнe возможность походить на него. Наше сходство казалось мнe игрой чудесных сил. Он в нашем сходствe усматривал участие моей воли. Я видeл в нем своего двойника, то есть существо, физически равное мнe, — именно это полное равенство так мучительно меня волновало. Он же видeл во мнe сомнительного подражателя. Подчеркиваю однако туманность этих его мыслей. По крайней тупости своей он, разумeется, не понял бы моих комментариев к ним.
«В настоящее время ничeм помочь тебe не могу, — отвeтил я холодно, — но дай мнe свой адрес». Я вынул записную книжку и серебряный карандаш.
Он усмeхнулся: «Не могу сказать, чтобы у меня сейчас была вилла. Лучше спать на сeновалe, чeм в лeсу, но лучше спать в лeсу, чeм на скамейкe».
«А все-таки, — сказал я, — гдe в случаe чего можно тебя найти?»
Он подумал и отвeтил: «Осенью я навeрное буду в той деревнe, гдe работал прошлой осенью. Вот на тамошний почтамт и адресуйте. Неподалеку от Тарница. Дайте, запишу».
Его имя оказалось Феликс, что значит «счастливый». Фамилию, читатель, тебe знать незачeм. Почерк неуклюжий, скрипящий на поворотах. Писал он лeвой рукой.
Мнe было пора уходить. Я дал ему десять крон. Снисходительно осклабясь, он протянул мнe руку, оставаясь при этом в полулежачем положении.
Я быстро пошел к шоссе. Обернувшись, я увидeл его темную, долговязую фигуру среди кустов: он лежал на спинe, перекинув ногу на ногу и подложив под темя руки. Я почувствовал вдруг, что ослабeл, прямо изнемог, кружилась голова, как послe долгой и мерзкой оргии. Меня сладко и мутно волновало, что он так хладнокровно, будто невзначай, в рассeянии, прикарманил серебряный карандаш. Шагая по обочинe, я время от времени прикрывал глаза и едва не попал в канаву. Потом, в конторe, среди дeлового разговора меня так и подмывало вдруг сообщить моему собесeднику: «Со мною случилась невeроятная вещь. Представьте себe…» Но я ничего не сказал и этим создал прецедент тайны. Когда я наконец вернулся к себe в номер, то там, в ртутных тeнях, обрамленный курчавой бронзой, ждал меня Феликс. С серьезным и блeдным лицом он подошел ко мнe вплотную. Был он теперь чисто выбрит, гладко зачесанные назад волосы, блeдно-сeрый костюм, сиреневый галстук. Я вынул платок, он вынул платок тоже. Перемирие, переговоры…
Пыль предмeстья набилась мнe в ноздри. Сморкаясь, я присeл на край постели, продолжая смотрeться в олакрез. Помню, что мелкие признаки бытия, — щекотка в носу, голод, и потом рыжий вкус шницеля в ресторанe, — странно меня занимали, точно я искал и находил (и все-таки слегка сомнeвался) доказательства тому, что я — я, что я (средней руки коммерсант с замашками) дeйствительно нахожусь в гостиницe, обeдаю, думаю о дeлах и ничего не имeю общего с бродягой, валяющимся сейчас гдe-то за городом, под кустом. И вдруг снова у меня сжималось в груди от ощущения чуда. Вeдь этот человeк, особенно когда он спал, когда черты были неподвижны, являл мнe мое лицо, мою маску, безупречную и чистую личину моего трупа, — я говорю, трупа только для того, чтобы с предeльной ясностью выразить мою мысль, — какую мысль? — а вот какую: у нас были тождественные черты, и в совершенном покоe тождество это достигало крайней своей очевидности, — а смерть — это покой лица, художественное его совершенство: жизнь только портила мнe двойника: так вeтер туманит счастие Нарцисса, так входит ученик в отсутствие художника и непрошенной игрой лишних красок искажает мастером написанный портрет. И еще я думал о том, что именно мнe, особенно любившему и знавшему свое лицо, было легче, чeм другому, обратить внимание на двойника, — вeдь не всe так внимательны, вeдь часто бывает, что говоришь «как похожи!» о двух знакомых между собою людях, которые не подозрeвают о подобии своем (и стали бы отрицать его не без досады, ежели его им открыть). Возможность, однако, такого совершенного сходства, какое было между мной и Феликсом, никогда прежде мною не предполагалась. Я видал схожих братьев, соутробников, я видал в кинематографe двойников, то есть актера в двух ролях, — как и в нашем случаe, наивно подчеркивалась разница общественного положения: один непремeнно бeден, а другой состоятелен, один — бродяга в кепкe, с расхристанной походкой, а другой — солидный буржуа с автомобилем, — как будто и впрямь чета схожих бродяг или чета схожих джентльменов менeе поражала бы воображение. Да, я все это видал, — но сходство близнецов испорчено штампом родственности, а фильмовый актер в двух ролях никого не обманывает, ибо если он и появляется сразу в двух лицах, то чувствуешь поперек снимка линию склейки. В данном же случаe не было ни анемии близнячества (кровь пошла на двоих), ни трюка иллюзиониста.
- Предыдущая
- 2/33
- Следующая
