Флотская богиня - Сушинский Богдан Иванович - Страница 40

• Предыдущая
• 40/89
• Следующая

Едва она добежала до стоявшего почти у самых ворот грузовика, как мимо него проехал открытый армейский «газик», где сидел подполковник Гребенин. Заметив девушку, подполковник беспомощно как-то оглянулся на нее, однако остановить машину на виду у начальника госпиталя не решился.

Зато Евдокимка вернулась на несколько шагов назад и, затаившись у заднего борта грузовика, принялась выжидать. Очень уж хотелось ей знать, заговорят ли эскулап-капитан и Гребенин о ней, но еще больше ее прельщала возможность самой побеседовать с подполковником.

Тем временем начальник штаба поинтересовался, как идет подготовка к эвакуации, пообещал выделить еще две машины и отделение мотоциклистов для сопровождения…

– Они проведут вас километров десять, чтобы обезопасить от нападения десантников, – услышала она грудной, бархатный голос подполковника. – Однако уходить будете на юго-запад, в сторону реки. На запад повернете только в районе Павловки. Да, это крюк, и дорога там не ахти, зато она находится под нашим полным контролем и не простреливается диверсантами.

– Неужели они все еще в городе?! – возмутился Зотенко.

– У нас нет столько людей, чтобы обыскать каждый двор и выбить их из всех тех нор, куда они заползли. И потом, следующей ночью мы так или иначе обязаны оставить город и отойти за Ингулец; соответствующий приказ уже поступил.

– Вот оно как ситуация разворачивается… – многозначительно протянул начальник госпиталя.

– Как чувствует себя ваша новая санитарка Евдокия Гайдук? – сменил болезненную тему начальник штаба.

– Прекрасно служит, – нехотя ответил эскулап-капитан. – И только что даже успела отличиться в боях с диверсантами.

– Еще как отличиться! – тут же включилась в разговор Корнева, старавшаяся дальше, чем на три шага, от своего кумира-капитана не отходить. – Она ведь у нас – заправский снайпер. Пока на рассвете добиралась от дома до госпиталя, двоих диверсантов уложила. Теперь трофейным кинжалом щеголяет.

Выслушав еще несколько восхищенных реплик медсестры, Гребенин уведомил «госпитальеров», что мотоциклисты присоединятся к ним в пути, на выезде из города, и решительно направился к Евдокимке, которая уже поняла, что прятаться бессмысленно.

– Все то, что я только что слышал, правда?

– Похоже, что правда, – пожала плечами девушка, поправляя заброшенный за спину карабин. – Один диверсант был в немецкой форме, а другой – в нашей, красноармейской, но стреляли из засады они вместе, по нашим, и переговаривались тоже по-немецки. Наверное, где-то там, у ограды, и лежат.

– Верю, верю… – сдержанно, с едва уловимой улыбкой на губах, произнес подполковник. – Ты явно не из тех, кто станет приписывать себе чужие подвиги.

Его благородное, с удивительно правильными чертами, лицо… Его голубоватые, с легкой поволокой, глаза… Его гладко выбритый, раздвоенный ямочкой, подбородок, который, даже при разговоре, кажется неподвижным… Как же ее тянуло к этому деликатному, худощавому, но столь великолепно сложенному, крепкому на вид мужчине! Каким совершенным казался он сейчас Евдокимке!

В те мгновения, когда Гребенин стоял перед ней, девушке не хотелось помнить ни о том, что ей только-только исполнилось семнадцать, ни о разнице в возрасте… Она даже не способна была понять, влюбилась ли в этого мужчину. Или же он всего лишь обладал какой-то неизвестной, непостижимой силой притяжения – не только ее, но, увы, и многих других женщин. Вон, даже преданная эскулап-капитану Корнева на какое-то время позабыла о своем кумире и пялилась на подполковника, стараясь уловить каждое его слово, каждое движение…

Гребенин говорил и говорил… Негромко так, по-отцовски заботливо – чтобы старалась быть осторожной, чтобы берегла себя, чтобы оставалась в госпитале, а не рвалась на передовую… Однако Евдокимка плохо воспринимала его слова, а еще хуже соображала, как на них реагировать. Она взирала на «своего тайного мужчину» с таким искренним поклонением, с каким далеко не каждый верующий смотрит на икону святого заступника. Глаза девушки подобострастно ловили каждый встречный взгляд его, всякое, даже самое малейшее, шевеление губ; в собственных глазах ее сквозила только одна мольба: «Говори же, говори! И, ради бога, не уходи!» А если бы он еще и позвал ее за собой; если бы усадил в машину и куда-нибудь увез – не важно, куда именно: на какой-либо тыловой, штабной хуторок или прямо на передовую, в самый ад… Даже пекло рядом с «её тайным мужчиной» казалось сейчас этой девчушке небесным раем.

Впрочем, какой «тайный», а главное, для кого именно – этот её мужчина? Вон, почти весь медперсонал глаз с них двоих не сводит. Раненые, из тех, что до сих пор пальцем пошевелить не могли и вообще пребывали в полном беспамятстве, теперь поднимали головы и до бесстыжести откровенно наблюдали за этим, наверное, очень странным для них, неестественным каким-то свиданием.

Гребенин все еще продолжал говорить, когда, по-прежнему не отрывая от него взгляда, Евдокимка вдруг спросила:

– Вы напишете мне?

– Простите, что… вы сказали? – на полуслове запнулся офицер.

– Хотя бы одно письмо, – с мольбой уточнила девушка, ощущая, что и губы, и сознание отказываются подчиняться ей. Казалось, еще одно слово, и она попросту, как в старых «дворянских» романах, упадет в обморок, только не в девичий, притворный, а в самый настоящий.

В ворота госпиталя въехали две полковые машины. И хотя подполковник предупредил Зотенко, что тот может рассчитывать на них только до Кривого Рога, а затем, до темноты, водители обязаны вернуться в часть, тем не менее медики им очень обрадовались: и раненых можно разместить комфортнее, и кое-что еще из хозчасти прихватить. К тому же на каждой машине находилось по бойцу – хоть какое-то да усиление охраны.

– Номер госпиталя вы знаете, почтальонам найти его будет нетрудно, – переведя дух, вновь осмелела Степная Воительница.

Намереваясь сесть в машину, подполковник то ли забыл о ее просьбе, то ли решил не отвечать.

– Вряд ли у меня будет время писать вам, Евдокия, – до обидного сухо, произнес Гребенин уже на ходу. – К тому же в последние годы мне приходилось иметь дело только со штабными бумагами. Да и то, как водится, только подписывать. Но, со временем, обязательно поинтересуюсь у вашего командования, как идет служба, – объявил он, уже сидя рядом с водителем.

Последние слова его долетали до помутненного сознания Евдокимки как раз в те мгновения, когда, пристыженная черствостью мужчины и собственной нескромностью, оскорбленная в своих лучших чувствах, она пыталась взобраться на борт подоспевшего «своего» грузовика. Причем самое ужасное, – что за этими ее попытками, пусть даже издалека, из продвигавшегося к воротам «газика» наблюдал «ее тайный мужчина».

А тут еще оказавшийся рядом солдатик, засмотревшийся на ее стан, на ноги, так что под пристальным взглядом подполковника она окончательно оробела. Вместо того чтобы попросту взять да подсадить девушку, солдатик растерянно суетился рядом с ней и при этом сбивчиво, с крестьянским простодушием, пытался давать полезные, но в то же время совершенно идиотские по форме советы: «Да ты ногу, ногу на него, на борт-то, забрасывай! Да не так, раскарячься посильнее – тогда и забрасывай!»

На берегу Ингульца, у полуразрушенного моста, где возились саперы и местные умельцы, майор Гайдук, под большим секретом, узнал от старшего по переправе, что в трех километрах выше по течению какая-то саперная часть наводит понтонный мост. А еще этот офицер добавил, что только что туда двинулась легковая машина офицера НКВД, вместе с которым ехал некий гражданский начальник.

– Вы документы этого офицера проверяли? – сразу же насторожился Гайдук.

Майор-автомобилист, из запасников, протер грязными пальцами красные от усталости и бессонницы глаза с распухшими веками и тяжело вздохнул:

– Говорю же: он был в форме офицера НКВД, как и вы, представился…

– Старшим лейтенантом Вегеровым?

• Предыдущая
• 40/89
• Следующая