Царское дело - Булыга Сергей Алексеевич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/59
• Следующая

– Так, может, она с радости? – спросил Маркел.

– Вот это может, – сказала Параска. – Да только мне все равно, что с горя, что с радости, а хозяйство, скоро неделя, стоит. Сама хожу, помои выливаю, стыд какой! А когда хозяин дома был, он бы ей космы живо выдрал! – Параска вздохнула и добавила: – Замужним много легче. А безмужним одно горе.

– Так ты же говорила, что твой муж скоро вернется, – осторожным голосом сказал Маркел.

– Говорила! – с вызовом ответила Параска. – А что мне еще говорить? Так и мне Лука Иванович уже сколько раз говорил, что ездили наши люди в этот город Венден, в Ливонию, и договорились с тамошним воеводой фон Крюком, и этот их фон Крюк божился, что как только получит добро от своего государя, так сразу начнет менять наших на своих.

– А этих его своих у нас достаточно? – спросил Маркел.

– Как будто да, – ответила Параска и опять вздохнула. – Своих, этих фон Крюковых, у нас двенадцать, а вот сколько наших у него, никто не знает.

– Но твой же есть!

– Говорят, что есть, – нехотя ответила Параска. – Это одни так говорят. А другие говорят, что нет его там! Что он давно убитый и в чужой земле схороненный, без отпевания даже. И мне за него идет каждый год восемь рублей от государя. Ну, и еще взяли в службу.

– Да ты садись, – сказал Маркел.

Параска села к столу, с краю. Маркел тоже сел и положил руки на стол. Но руки мелко тряслись, и он их спрятал. И нарочито бодрым голосом сказал:

– Может, налить по шкалику? Пока соль найдется.

– Я по ночам не пью, – строго ответила Параска. – А Гапка, вот кто пьет! Вот бы сюда Гапку…

– А сколько ей?

– Да сколько нам вместе обоим.

– Ну… – только и сказал Маркел, опять не зная, о чем говорить.

Тогда заговорила Параска:

– Трофима очень жалко, Трофим был душевный человек. И одолжит всегда, и обратно не торопит. И на службе все его любили. Князь Семен как его сегодня мертвым увидел, так чуть не прослезился. А после велел сделать все честь по чести, по-боярски. Как его хорошо обрядили! В князя Семена шубу! И шапку положили новую, гроб красной парчой обили. А какой славный лежит! И улыбается. Ну как живой!

– Где лежит? – спросил Маркел.

– У нас здесь, в домовой часовенке, – ответила Параска. – Ты завтра утром обязательно сходи. Ты ему глянулся. Он никого к себе не допускал, а ты сподобился. – И вдруг спросила: – А за что его зарезали?

– За службу, – кратко ответил Маркел.

– Это понятно, что за службу. А за какую?

Маркел промолчал. Параска покосилась на дверь, а после навалилась на стол грудью и, приблизившись к Маркелу, чуть слышно спросила:

– За царскую, да?

– У нас вся служба царская, – тихо ответил Маркел.

– Это я знаю! – сердито сказала Параска. – А я про то, что за царя? За то, что его извели?

– Кто сказал, что царя извели? – строго спросил Маркел.

– Все говорят, – ответила Параска. – Только каждый говорит по-своему. А Трофим хотел узнать, как оно было на самом деле. За это его и зарезали. Так?

Маркел подумал, помолчал, а после все так же молча кивнул.

– Ага, – тихо сказала Параска. – Я так и думала. А теперь хотят убить тебя. Потому что ты с ним был заодно.

– Э!.. – только и сказал Маркел.

– А вот и «э»! – повторила Параска. – И убьют они тебя! Молодой ты и ничего здесь не знаешь. А мне жалко тебя. Не хочу, чтобы тебя убили. За этим и пришла. А не за солью.

– Ну, это… – только и сказал Маркел и почувствовал, как стал краснеть.

– Ты только у меня смотри! – строго продолжила Параска. – Лишнего не напридумывай! Я женщина серьезная, замужняя, у меня муж, Гурий Корнеевич, сидит в крепости Венден в тюрьме, мы с ним навеки венчаны, и только смерть нас разлучит. А тебя мне просто жалко. Понял?!

Маркел кивнул, что понял. Но пока молчал. Смотрел на Параску и думал, говорить ей или нет. Может, все-таки не говорить? Ведь нагадали же ему, что будет у него беда великая через черную московскую вдову! И кто она такая, что он о ней знает, что слышал? И вдруг его как огнем обожгло: а ведь слышал! Да вот только что? И Маркел стал вспоминать. И еще думать: скорее, скорее! Долго же молчать нельзя, а то она сейчас обидится, встанет, развернется и уйдет. И после хоть локти кусай!

И тут он вспомнил: Родька Биркин! Он с царем в шахматы играл и видел, как тот помер. А после, Филька говорил, Родька Параске, а они родня, про это рассказывал! Вот бы сейчас Параску расспросить, вдруг там был кто-нибудь в деревянной шапке? А что? Бояре в куньих шапках, воеводы в железных, а кто-нибудь один вдруг в деревянной! Да вот хоть царский шут! Но об этом не сразу, не сразу, торопливо подумал Маркел и осторожно, даже с придыханием спросил:

– А это правда, что Родька Биркин тебе родней приходится?

– Родька? – удивилась Параска. – Этот рязанский? Из жильцов? Нет, не родня. А ты откуда взял, что вдруг родня?

– Да говорили люди, – уклончиво ответил Маркел.

– А что они еще говорили? – спросила Параска.

– Да вот, – сказал Маркел, – говорили, будто он тебе, вы же родня, рассказывал, как царь преставился.

– Нет, – ответила Параска. – Это не так было. Он не мне, а моему дяде Тимофею рассказывал. Хлопов его фамилия, это мой родной дядя по матушке, и он при государе служит. Старшим постельником. Постели перестилает, в баню водит. И вот ему Родька рассказывал про то, что сам видел.

– И что же он видел?

– А ничего такого. Родька, он же очень ловкий, он что в шахматы, что в тавлеи, что в зернь, в бабки, во что ни возьми. Такой уродился! И государь его за это привечал, любил с ним игрывать. Так было и тогда, к Родьке пришли и говорят: тебя государь кличет. И он пошел.

– И взял с собой шахматы?

– Зачем? У государя есть свои. Станет он об Родькины мараться… И вот Родька пришел, а государь лежит, подушками обложенный, вокруг бояре стоят, и уже короб с шахматами тут как тут. Государь и Родька берут шахматы и начинают расставлять. А государь был очень гневен. Так только глазами и посверкивал.

– Из-за чего?

– А пес его знает. Да он почти всегда такой. Особенно как захворает. А тут крепко хворал, с самой зимы, с Водосвятия. И вот они гребут из короба и расставляют, расставляют… Вдруг государь как вскинется! Как захрипит! И упал с подушек прямо на пол. Все от него отскочили, стоят. Родька думает: свят, свят, сейчас как подскочит и как заорет!.. Но он уже не вскакивал. Потому что преставился. Вот что Родька рассказал. И это все.

– Га! – громко сказал Маркел. – Вот как оно было… Понятно. – И спросил: – И много там было кого?

– Да не очень. Ближние бояре, Родька и, может, кто из прислуги.

– А шут там был? – спросил Маркел. – Царский.

– Нет, – удивленно сказал Параска. – Шута у государя давно уже нет. Так и говорил: не до шутов мне. А что?

– Так, ничего. И Родька это рассказал… Твоему этому дяде, постельнику. А зачем он вдруг рассказывал?

– Так они с дядей давние приятели. А тут еще я пришла на службу, а боярыня мне говорит…

– Какая боярыня?

– Моя боярыня, Аксинья Телятевская, государыни царицы ближняя боярыня. А я у боярыни в постельницах. Потому что мой дядя, государев постельник, когда мой муж Гурий Корнеевич с войны не вернулся, пристроил и меня служить постельницей. Ему там было можно попросить, он попросил, поклонился, и меня взяли. А теперь, вчера я прихожу на службу, а мне моя боярыня и говорит: Прасковья, сходила бы ты на государеву половину да узнала бы там, что к чему, а то мы ничего не знаем, это же срам какой, царя извели, а царице ничего не говорят, а царица, между прочим, мать законного наследника, царевича Димитрия, а Феодор кто? Какой из Феодора царь?..

– Тпрр! – резко сказал Маркел. – Погоди. После про Феодора. А пока ты, как я понял, пошла к дяде, и он рассказал тебе, что ему прежде рассказывал Родька. Ты, получается, пришла…

– Пришла! А дядя сидит грустный-грустный. Я спрашиваю: дядя, ты чего? А он: да как чего? Кто я теперь? Вчера я был царев постельник, а теперь где царь и где его постель?

• Предыдущая
• 30/59
• Следующая