Царское дело - Булыга Сергей Алексеевич - Страница 33

• Предыдущая
• 33/59
• Следующая

– Чего ты это так? – спросила у дяди Параска. – Случилось что?

– А то не случилось? – строго сказал дядя. – Государь преставился!

– Это мы знаем, – сказала Параска. – А у тебя что?

– Пока, слава Богу, ничего, – ответил дядя. – Ну, только Степан приходил со своими. Порылись кое-где, понюхались, забрали две бутыли и ушли. И пес с ними, с бутылями! – И, спохватившись, прибавил: – Да вы садитесь.

Параска села на лавку, а Маркел к столу. Дядя глянул на Маркела и спросил:

– По делу или как?

– По делу, по делу, – сказала Параска. – Но не про тебя.

– Да, про меня теперь дел нет, – невесело усмехнувшись, сказал дядя. – Нас теперь всех прогонят и наберут сюда новых. А меня первее всех прогонят.

– Это почему? – спросил Маркел.

– Ну а как же! – сказал дядя. – Скажут: тяжелая у тебя, Тимошка, рука. Государя насмерть запарил.

– Так он же после пара еще жил, – сказал Маркел.

– Жил, конечно, – согласился дядя. – А все равно ведь скажут. Люди же у нас такие. Лишь бы укусить. Как псы!

– А что, – спросил Маркел, – ты его и в самом деле тогда парил?

– А как же! – гордо сказал дядя. – Я! А кто еще? Туда кого попало только допусти, его уже давно бы насмерть запарили. Псы, опять же, говорю. А свое дело надо любить и знать, когда парку поддать, а когда вьюшку приоткрыть.

– А царь пар любил?

– Ох, не то слово! А любил, чтобы не продохнуть. Он, бывало, сидит на полке и только знай кричит: «Наддай еще!» А у тебя уже глаза наружу лезут. А он «наддай» да «наддай»! И наддаешь, а после сам не знаешь, как ты жив остался. А он хоть бы хны. Он только, если совсем жар, даже совсем почти смерть, тогда скажет: «Подай шапку».

– Деревянную?

– Зачем деревянную? Суконную, – сердито сказал дядя. – И рукавицы. Они тоже суконные. Персидского сукна. Га! Скажешь такое! – Дядя хмыкнул. – Царь в деревянной шапке! Может, еще и в деревянной шубе? Так он сейчас в каменной лежит, сам видел. Она ему давно была заказана, и он ходил, смотрел, как ее режут, ну, и указывал, конечно, если было надо. А деревянная шуба и шапка бывают только у шахматного царя – цесаря.

Сказав это, дядя победно усмехнулся. Параска приоткрыла рот. А Маркела будто огнем обожгло! Так вот откуда это все, подумал он, царь в деревянной шапке – это шахмата! Маркел встал и расстегнул ворот, чтобы было легче дышать, повернулся в угол, на иконы, увидел там святого Николу…

И вдруг ему стало все ясно и понятно, как на блюдечке: царь как только взял в руки ту шахмату, а это был шахматный царь, деревянный, так ему сразу стало худо, и он помер. От той шахматы! А где она теперь? Надо ее срочно найти и узнать, на нее что, порчу напустили, или ее ядом вымазали, как Аграфене титьку, или… Ну, и так далее. Маркел стоял посреди горницы и смотрел по сторонам, как зачумленный. Пока Параска не спросила:

– Ты чего?

Маркел сразу опомнился, мотнул головой и ответил:

– Да я ничего. Я просто думаю, что чего мы тут сидим, время теряем. Мы же хотели идти к Родьке.

– А Родька что? – спросил Параскин дядя.

– А Родька пьяный спит, – сказал Маркел. – А нам его хотелось расспросить бы. Может, Родька чего знает, мало ли.

– Э! – насмешливо махнул рукой Параскин дядя. – Какой с него спрос?

– А что, – быстро сказала Параска, – хочешь, чтобы спрос был с тебя? А тут верный человек… – И она кивнула на Маркела. – И вот пошли бы к Родьке, вдруг он чего вспомнит. Про еще кого-нибудь. И тогда твоя беда еще дальше уйдет. А то, вижу, уже собираешься. А вдруг оставят?

– Эх-х! – только и сказал Параскин дядя. – Ну, ладно! Только ты здесь не толкись. Тебя здесь не хватало! Ты иди к своей боярыне. А я здесь пока соберусь, и мы сходим к Родьке. А ты иди, иди! Служба у тебя сейчас или не служба?

Параска ответила, что служба, еще раз посмотрела на Маркела, весело улыбнулась и вышла.

Дядя немного помолчал, прислушался, но ничего особенного не услышал и, повернувшись к Маркелу, спросил:

– Так, говоришь, у Трофима живешь? У Прасковьи за стенкой?

Маркел кивнул.

– Давно?

– Третий день.

– Ох ты! Во как вовремя приехал… – с усмешкой сказал дядя. – И служишь там же, где и он служил?

Маркел опять кивнул.

– А за что его зарезали?

– Нас часто режут, – просто ответил Маркел. – Служба у нас такая.

– Ну а все-таки?

– Нам о таких вещах говорить не велят. У нас с этим строго.

– Ладно, – сказал дядя. – Пусть так. Ну а сам-то ты откуда будешь?

– Рославльский я.

– Дрянной городишко, – сказал дядя, выпятив губу. – Знавал я одного рославльского. Ух и скользкий же был человечишко!

Маркел усмехнулся и сказал:

– Люди везде разные бывают. Вот как вы с Родькой. Оба рязанские, а вот…

– Ты между нами клин не вбивай! – строго сказал дядя. – А сам ты кто? Чего к Прасковье прилепился?!

– Я не лепился.

– Я вижу! – грозно сказал дядя. И даже привстал. Но вовремя одумался и сел. Помолчал и сердито сказал: – Горе у нее. А бабы, когда у них горе, мягкие. Легко их обвести. Но ты у меня смотри! Я такого очень не люблю. Меня, может, отсюда и выпрут, но я тебя все равно везде найду! Сестра, как помирала, мне наказывала: «Тимоха, смотри за Прасковьей, она тебе как дочь. Нет у нее больше никого». И это когда Гурий еще здесь был. Ну да этот Гурий – тьфу! Может, это даже ее счастье, что он пропал.

– Прасковья говорила, он в тюрьме сидит, – сказал Маркел. – В Ливонии.

– Ага! В Ливонии! – передразнил его дядя. – Слушай ее больше. Да и что баба еще скажет? Страшно ей без мужа, вот что. И тут вдруг ты!

Дядя замолчал и стал рассматривать Маркела. Тот не сдержался и сказал:

– Мы люди известные. Нас в Рославле все знают. Мой родитель, Петр Косой, дослужился до полусотенного головы и выслужил поместье. А меня оттуда сюда взяли, и князь Семен говорит, что если я буду справно служить, то он возьмет меня вместо покойного Трофима стряпчим. А после, может, дойду и до стольника.

– Если, конечно, тебя тоже не зарежут, – ядовито сказал дядя. – Га!

– А вот смеешься ты зря, – медленно проговорил Маркел. – А то я сейчас не удержусь и запорю тебя!

И быстро вынул нож из рукава. Дядя также быстро отшатнулся и сказал:

– Какие вы в Разбойном приказе все разбойники! Вот уж воистину, с кем поведешься, от того и наберешься.

Маркел в ответ только хмыкнул и, не спеша, убрал нож. Дядя пожевал губами и спросил:

– Зачем тебе Родька?

Маркел подумал и сказал:

– Лекарь говорит, что не мог государь так быстро преставиться. Помогли ему преставиться, вот что!

– Какой лекарь?

– Какой надо! А что?

– А то, что никаких лекарей государь к себе давно уже не допускал, – строго сказал дядя. – И никаких зелий, снадобий ни от кого не брал. Может, конечно, оттого и помер, что не брал.

– Как он помирал, ты видел?

– Нет.

– А Родька видел! Вот я и хочу его порасспрашивать.

– Да рассказывал он мне! – сердито сказал дядя. – Слышал я все это! Ну и что? Да Родька сам же говорил, что он даже понять ничего не успел. Позвали его, он пришел, государь сидит, подушками обложенный, и говорит: «Давай!» Бельский подал Родьке короб, Родька стал выгребать из него шахматы…

– Бельский подал? – быстро уточнил Маркел.

– Бельский, – уверенно ответил дядя. – И Родька стал выгребать из него. А государь вдруг захрипел и повалился.

– Так только Родька выгребал из короба? А государь?

Дядя подумал и честно признался:

– А пес его знает. Не помню. Да и разве это важно?

– Важно, дядя, очень важно! – строго сказал Маркел. – Вставай, пойдем. Сведи меня к Родьке. И я ему зла не желаю. Да я на него и не думаю.

– А на кого?

– Еще не знаю. А надо узнать! Не узнаю, мне князь Семен голову свернет. И твою вместе с моей.

– А мою за что? – спросил дядя.

– За то, что мне не помогал, – сказал Маркел. – Я так и скажу ему: пришел я к этому Тимохе, а он как начал вилять! Так что, скажу, может, и не зря на него думают, что он государя нарочно запарил.

• Предыдущая
• 33/59
• Следующая