Когда наступит вчера - Свержин Владимир Игоревич - Страница 55

• Предыдущая
• 55/88
• Следующая

– Ничего. В башне уютнее будет, – пообещал я. – В конце концов, чего нам бояться? Печати мы не трогали, а про шнур ничего не говорилось – это раз. Два: все, что многоуважаемые покойники могли сделать плохого, – они уже сделали. Если вдуматься, мертвецы самый мирный народ! Ну, идет себе тень, ну стонет – тебе-то что?! Отойди, не стой на пути, пусть себе дальше бредет. В конце концов, собственной тени ты же не боишься?

– Не-а, – живо встрепенулся исполняющий обязанности государя.

– Вот видишь, и здесь бояться нечего! – заверил я, настороженно окидывая взглядом растрескавшиеся камни ступенек крыльца. – Представь себе, что мы три мушкетера в конце третьей серии. Помнишь, они под обстрелом в крепости обедали? Сколько у нас мушкетов? – стараясь походить на гордого Атоса, выкрикнул я.

– Один! – веселея на глазах, провозгласил мой соратник.

– А сколько у нас шпаг? – Я покосился на преображенное мачете Вадима и свою палицу. – Будем считать, что условно две. Однако гугенотов пока не видно.

– Ви-идно-о-о… – ехидно ответило невесть отчего проснувшееся эхо и завыло дуэтом с новым порывом ветра: – О-у-о-уо…

– Знаешь, что я тебе скажу? – Окончательно взявший себя в руки Вадим хмуро покосился в ту сторону, откуда доносились внештатные звуки. – Что бы там дальше ни было, мы уже в натуре здесь. Духи там, черти, хрен с бугра… Вылезут – разберемся. Пошли в дом! Там хавчик оставался, а я еще с полудня жрать хочу!

– О! – Я спрыгнул наземь и стал подниматься к распахнутой двери донжона. – Слышу речь не мальчика, но мужа!

– Оу! Оу! Оу! – одна за другой застонали ступени так, будто я шел по чьим-то рукам.

– Да, с озвучкой у них явный перебор! – брезгливо морщась, процедил я, толкая дверь.

С не меньшим успехом я бы мог толкнуть стену рядом с ней.

– Проклятие! – Я в сердцах пнул сапогом рассохшиеся доски.

– За что?! – надсадно взвыла древесина.

– Задолбала! Открывайся, на фиг!

– Ну, если вы настаиваете! – сплевывая на холодный камень лестничной площадки три ржавые заклепки из тех, что крепили кованые полосы к деревянной поверхности, процедила дверь. – Хотя лучше бы не ходить!

– Я настаиваю! – Последние крохи моего терпения ушли на корм окрестным голубям. – Всякое полено будет меня учить, что делать и чего не делать!

Раздался скрип, точно кто-то пытался распилить тупым лобзиком оконное стекло, и дверь медленно открыла проход в затхлое чрево башни. Правду говоря, оно и в прежние времена не отличалось манящим уютом, сейчас же казалось, что стены дышат, мучимые приступом астмы, и вот-вот начнут заходиться в кашле.

– Клин! – медленно поднимаясь вслед за мной, промолвил могутный витязь. – Я тут так чисто прикинул, мы здесь уже до хренища ошиваемся. Пошли обратно! Если что, скажем, в натуре, что соскучились.

– Утром соскучимся, – упрямо наклонив голову, заявил я. – Но если невтерпеж, можешь возвращаться. Насильно никого не держу!

– Да ладно, я ж не за себя! – тоскливо махнул рукой Ратников. – Я ж типа как лучше хочу. Здесь так здесь. Пошли, хоть нажремся по такому поводу!

Хорошо ли, плохо ли, но время двигалось вперед. Ночной обходчик, устало вздыхая и кутаясь в поточенный звездной молью плащ, тащил вокруг планеты свой пыльный фонарь, и далекая стая, глядя на него с неизъяснимой тоской, уныло тянула песню о той первой ночи, когда черные волки явились в этот мир из тонкой царапины горизонта.

Провиант и вино, возвращенное крестьянами после наезда «правительственной комиссии», с избытком утолили голод и жажду страждущих. Кубок опять был полон, а вокруг громоздилась батарея пустых бутылок. Испытанный дедовский метод! Благодушное спокойствие и даже какое-то веселье овладело нами после недавних страхов. Тотчас же некто, стучавший снаружи в окно верхнего этажа донжона, был разжалован в ночную бабочку, а пламя, строившее гнусные рожи в очаге, списано на плохую вытяжку.

– Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец, – орал благим матом Вадюня, потрясая столь неожиданным сообщением притаившуюся нечисть. – Некислый на все сто! – Его слабомузыкальный рев, умноженный акустическими возможностями высоких сводов, привольно разносился по замку и, вполне возможно, за его пределами. Но вдруг очередная рулада прервалась на полузвуке, и, ошарашенно поглядев на меня, он выдохнул, переходя на шепот: – Кто-то идет.

Это было чистейшей правдой. Куда как чище, чем та бурда, которую мы пили этой ночью. Доносившиеся с лестницы шаги были настолько тяжелы и гулки, что невольно казалось, будто неизвестный ходок силится вбить эту башню в землю, точно гвоздь, по самую шляпку.

– Не бойся, – отвлекаясь от вновь опустевшего кубка и примериваясь к своей условной шпаге, заверил я. – Это, наверное, Каменный Гость. Он шел на ужин к донне Анне, но, наверное, сбился с дороги. Если ты… Если мы – не Дон Жуан, нам ничего не угрожает. Дорогу уточнит и дальше пойдет.

– В натуре? – подозрительно уточнил Вадим.

– Чисто конкретно, – кивнул я.

На последнем слоге моего заявления грохот стих.

– А чем это воняет? – поинтересовался было Ратников, но тут дверь рухнула, а вместе с ней, как мне показалось, выпала изрядная часть стены. Выяснять, так ли это, возможности не было.

– Сфинкс! – надсадно заорали мы с Вадимом в один голос. – Сфинкс!!!

Огромная, колоссальная морда Сфинкса вставилась в образовавшийся проем и мрачно повела глазами из стороны в сторону.

– Привет! – почти не размыкая губ, прогрохотало чудовище. Но судя по тем фрагментам зубов, которые мне все же удалось заметить, их вполне можно было использовать вместо забора сельского домика.

«Это не Сфинкс! – тщетно убеждал себя я, не желая мириться с очевидным. – Не сфинкс и все тут. Сфинкс сюда не поместится. Он огромный… У него тело длиннее этой башни».

– Отчего слова не речете? – должно быть, оскорбившись нашим молчанием, выдохнула жуткая помесь льва и человека. – Не почитаете?!

Мы с Вадюней, замерев, глядели, как в неверном свете факелов обнажаются и исчезают во тьме ужасной пасти штакетины отроду не чищенных зубов.

– А то б молвили что напоследок. – Монстр добродушно вздохнул, отчего ставни, прикрывавшие окна, сорвавшись с петель, умчались в неведомую даль. Возможно, в теплые страны. – Страсть как люблю словечки предсмертные на досуге вспоминать. Иноде такое бают – хохочу, за бока держусь!

Наше молчание было сродни геройству подпольщиков, из-за языкового барьера не понимающих, о чем их спрашивает проклятый буржуин.

– Ну, нет так нет! Тогда я вас сейчас жрать буду.

– А-а-а! – При слове «жрать» Вадюня, ни в коем случае не желающий примерить эту процедуру к своей персоне, оттаял и завопил во все горло: – Получи, фашист, гранату!

Это был обманный маневр: гранаты у Вадима не было. Зато его прославленное копье, воспетый придворными менестрелями и прочими бардами «мосберг», заработал во всю свою мощь, сопровождая каждый картечный залп грохотом, утроенным раскатистым эхом:

– На! На! На!

Когда составители бестиариев смаковали, из каких разнородных частей составлено представшее нашим взорам чудовище, они, вероятно, не подозревали, что кроме туловища льва, крыльев орла и человеческой головы у него еще и язык хамелеона. Мне уже прежде доводилось видеть действие «волшебного копья» на аборигенов этого мира. Для многих оно было плачевным. Но то, что довелось узреть в этот миг, заставило остатки винных паров испариться сквозь ставшие дыбом волосы.

Хлюп! Хлюп! Хлюп! Длинный тонкий язык Сфинкса атакующей змеей выстреливал из пасти, сметая на лету смертоносные картечные заряды. Холодный щелчок, как звук гвоздя, вбиваемый в гробовую доску, с мрачным равнодушием известил незадачливого охотника на сфинксов, что больше подкармливать прожорливую тварь нечем. Последний заряд свинца был сожран на лету.

Оторопевший Вадюня, отвесив челюсть, зачарованно глядел в глаза чудовищу, а оно, словно ожидая добавки лакомства, вопросительно смотрело на нас.

• Предыдущая
• 55/88
• Следующая