Тампа (ЛП) - Наттинг Алисса - Страница 50
- Предыдущая
- 50/52
- Следующая
Я ничего не ответила. Чего ему хотелось больше всего, так это чтобы я заговорила.
Он протяжно выдохнул, распространяя крепкий запах джина. Я хотела избежать любого сценария, при котором он начнет плакать. У него не ладилось со слезами, так что он чувствовал необходимость долго их обосновывать. Теперь, когда он в самом деле снова оказался рядом со мной, рассеялись все прежние придумки, которые я воображала: что мы воссоединимся в гармоничном взаимодополнении наших нужд — денег для меня и потрясающей жены для него. Или романтическая идея о том, что его падение даст мне ощущение победы. Он, как всегда, был раздражающим и мне хотелось лишь чтобы он ушел. Вроде он загорел с тех пор, как я его видела последний раз, отчего наружу вылезли его морщинки. Несомненно, после работы он побывал дома и пил успокаивающий ликер, лежа в бассейне. Каждый из его квадратных зубов сделался заметным и смотрелся как отдельная брешь, когда он прищурился в попытке подавить эмоции. Они, несомненно, принадлежали человеку, зато мышцы, коробящие его тонкую V-образную футболку, свидетельствовали о грубой, до неприличия зооморфной, брутальной силе, более подходящей животному, чем человеку. Мне подумалось, что Форд может сейчас сделать со мной что угодно в этой клетке: избить, изнасиловать. Может быть даже убить, если его друзья готовы держать рот на замке и помочь сочинить правдоподобную историю, которая даст ему выйти сухим из воды.
Я бы уже согласилась на любую не смертельную форму побоев. Я не смогу заявить, что это сделал Форд, — как-никак, его семья оплачивает мне адвоката. Так что в суде будет сделан вывод, что это дело рук охранников или сокамерников. Это может стать рычагом, который надавит на сострадание присяжных и медиа и, быть может, позволит мне настаивать на переводе в лучшее место, менее суровое, чем тюремная камера.
«Почему?!» — наконец крикнул Форд. Его кулаки сжались, готовые удариться в бой с самой идеей того что я сделала. Теперь, когда мы оказались в точке, где обман закончился, я больше не видела нужды в притворстве.
«Просто это то, что мне нравится». В этот момент его взгляд обратился на мои сложенные руки. Он, казалось, с нетерпением ждет, когда я уберу их и моя вагина, освободившись от зажимавших ей рот рук, заговорит, признаваясь во всех возможных злодеяниях, совершенных мной.
Мышцы на его лбу пришли в движение, двигаясь в разных направлениях. На протяжении нескольких секунд я наблюдала за тем, как разнообразные складки оживают, будто ряды земляных червей, каждый движущийся в своем направлении. «Ты что-то типа педофила?» — спросил он.
«Я не пробираюсь в начальные школы», — заметила я. — «Они подростки».
«Но ты замужем за мной!» — выпалил Форд. На фоне его отчаяния было сложно понять, взвинтился ли он, или просто набрался перед разговором немного сильнее, чем рассчитывал. «У нас, вроде, не то чтобы не было секса…» — продолжил он. И усмехнулся, словно сама эта мысль казалась ему настолько абсурдной, что не заслуживала быть озвученной; однако усмешка была сухой и неулыбчивой. Он понимал, что произнося это вслух, ему, скорее всего, придется принять это за правду. Но та его часть, которая надеялась, что я брошусь в отрицание с заверениями о безумности этого предположения, заставила его произнести: «То что у нас было — не было притворством».
Думаю, я бы могла дать ему желаемое, попросить прощения, сказать что он ни при чем, во всем виновата моя больная голова. Но квадратные золотые кольца на его пальцах слишком живо напомнили о ночах, принесенных мной в жертву ради его умиротворения. Теперь не было больше ничего, ради чего стоило притворяться, и повторить это было бы уже слишком.
«Тебе лучше пойти домой, Форд», — сказала я как можно мягче. Мной овладел прилив возмущения несправедливой иронией всего происходящего: Форду не было никакого дела до своих неограниченных возможностей по реализации сексуального потенциала, которым он мог насладиться хоть по выходе из моей камеры. Как просто ему пойти в бар и склеить кого-то легального возраста, к которой он почувствует влечение, привезти домой и достичь оргазма. И он не испытывал благодарности за эту свободу. Вместо этого он идет домой, напивается и делает себя несчастным. Еще, может быть, в хмельном угаре сдуру едет в ночной тир. В то время как я отдала бы что угодно за одну пипетку спермы Бойда, с которой я бы играла. Форду никто не мешал насладиться всем спектром радуги Камасутры, но его это не волновало.
«Ты любишь меня?» — спросил он. Не получив ответ, он попытался утешиться малым. «Хоть какая-то часть тебя любит меня? Любила хоть когда-то?» Его скорбь была слишком внутренней, личной, не отличимой от экскрементов, чтобы иметь с ней дело в приватной обстановке. Но он был здесь, выкладывая ее передо мной и заставляя нюхать.
Его глаза расширились и увлажнились, с выражением неверия они посмотрели на меня, впервые увидев по настоящему, но все еще неспособные сопоставить это со своей памятью. Казалось, он нуждался в подтверждении, что я на самом деле тот самый человек, с которым он прожил несколько лет, что я — его подлинная жена, а не самозванка, играющая роль похищенной кем-то настоящей. Так что я легла на койку, отодвинувшись от него к стене, как делала обычно в то время, когда мы ложились в постель. С видом нормальности, как будто последний вечер мы провели вместе в собственном доме, я произнесла слова, которые так часто говорила в нашей спальне. «Я устала, Форд. Можешь, пожалуйста, выключить свет?» Когда я закрыла глаза, меня стала окутывать ностальгия по моей мягкой подушке, тумбочке для кремов, рассчитанных так, чтобы начать действовать во время сна, ремонтируя все разрушения, нанесенные повседневным воздействием свободных радикалов.
Я напряженно ждала его реакции, мои ягодицы невольно сжались, ожидая его нападения. Вместо этого он продолжал стоять, всматриваясь в мою спину, а я продолжала рассматривать стену. «Блядь!», — наконец воскликнул он. Затем он громко забарабанил по металлической двери, которая отозвалась бесконечно затухающим эхом, создавая эффект присутствия на подводной субмарине. Через пару мгновений дверь загудела, открываясь, а потом все стихло.
С тех пор я больше никогда не видела Форда. Свет в камере оставался включенным всю ночь.
ГЛАВА 19.
Когда обвинение оттарабарило список физических актов, составлявших «непристойное и блудное надругательство», на лице судьи расцвел восхищенный интерес, который мог, по крайней мере, означать, что ему ни капли не скучно на этом заседании. В целом, его заинтересованность выражалась в частых уточнениях деталей. При этом каждый раз его брови поднимались в ожидании, как у путешественника во времени, не знающего чего ожидать в следующую минуту.
К встрече с Джанет Фейнлог он определенно не был готов.
Она была единственным свидетелем моей защиты. Другие учителя не знали меня достаточно хорошо, да и ни за что не согласились бы прийти сказать что-нибудь в мою пользу, опасаясь за свои рабочие места. Джанет, похоже, вообще не волновало, числится ли она еще в Джефферсоне. Незадолго до Рождества, последовавшего за моим арестом, она устроила бранную сцену перед всем классом, в придачу запустив в стену стулом. Почти половина учеников засняли это на видео и к концу дня запись стала вирусной, распространившись так широко, что едва ли остался хоть один социальный медиа-сайт, на котором ее не было.
Весь зал, казалось, застыл, когда она, переваливаясь, поднялась на подиум в черном тренировочном костюме, вокруг воротника которого виднелось что-то, подозрительно напоминающее засохшую зубную пасту. После того как ее усадили на место свидетелей, она схватила стакан бесплатной воды и принялась с пыхтением пить, как будто пробежала марафон. Зато, утолив жажду, она была более чем готова к работе.
Она не стала дожидаться вопросов моего адвоката, предпочтя метод «свободного микрофона», что отняло у нее еще пару очков в глазах судьи. «Селеста — хорошая женщина», — гаркнула она слишком громко, так как вплотную прислонилась к микрофону. — «У мальчишек в эти годы на уме одна грязь». После несколько раз повторенных предупреждений «отвечать только на заданные вопросы», она примирительно извинилась, отчего мое сердце исполнилось теплом: понятно было, что она всеми силами хотела быть эффективным свидетелем в мою защиту.
- Предыдущая
- 50/52
- Следующая
