Трехглавый орел - Свержин Владимир Игоревич - Страница 42

• Предыдущая
• 42/106
• Следующая

– Так ведь, с позволения вашего величества, он же ж того… ее светлость вновь в девицу превращал. Она ж с вашим величеством одного года…

– Молчи, дурак! – послышался обиженный окрик Екатерины. Это был окрик возмущенной женщины и уж никак не великой государыни. Да и кому приятно сознавать, что одногодка твоя выглядит юной девушкой, когда ты уже не в силах прятать морщины у глаз и отвисающие щеки.

– Прошу прощения, ваше величество, я не хотел…

– А правду ли рассказывают, будто бы Григорий Потемкин на супругу графа глаз положил?

На канале воцарилась гробовая тишина.

– Ну, что молчишь? Язык проглотил? – возмущенно прикрикнула императрица.

– Говорят люди, – с неохотой произнес Безбородко, – да мало ли, что говорят.

– А что они говорят?

– Мол, у Елагина весь вечер он от нее не отходил, а давеча графа с супругой к себе приглашал, как раз в то время, когда воры у того дом шуровали.

– Вот оно как. У Елагина вечер, кажись, позавчера был? Это когда у Потемкина так голова болела, что он из Царского уехал? Экий прохвост! Вот что велю: в аудиенции отказать, Калиостро из Петербурга выслать вместе с супругой. Коли хочет в России быть, пусть в Москву отправляется, тамошних дураков морочить. А как он есть великий магистр масонский, Шувалову скажи, чтоб присмотр за ним учинил, и коли что за ним сыщется, – в острог его немедля.

– Слушаюсь, ваше величество.

– Далее докладывай. Об Орловых что? О самозванке?

Безбородко шумно вздохнул.

– Орловых, ваше величество, покуда не сыскали, но заставы на всех дорогах стоят. Все порты, все границы перекрыты. Да вот слух тут один есть…

– Что за слух?

– В народе говорят, будто Орловы покойного супруга вашего и не убивали вовсе, а, наоборот, бежать ему помогли. Вот я и думаю, коли так, то, видать, Орловы и впрямь к мятежнику подались.

– Измену еще более тяжкой изменой прикрывают, канальи! Изловить и казнить изменников! – Она мрачно замолчала, и могущественный кабинет-секретарь боялся проронить слово, страшась нарушить это молчание. – А что, Камдил уже выехал? – спросила она резко, безо всякого перехода.

– Еще вчера, матушка-императрица. Ваше приказание выполнил в точности.

– Сразу видно, англичанин. А то у наших сегодня это завтра, а завтра на той неделе. Что ж, хорошо. Дай бог дорогу молодцу. А о девке Орловской что?

– Вроде бы граф Александр Иванович ее уже изловил и самолично к вам с докладом собрался. Я лишь знаю…

Связь прервалась, видимо, кто-то посторонний был пропущен за «кавалергарды», лишая возможности Василия Колонтарева далее транслировать утреннюю сводку новостей.

Я удивленно посмотрел на свою спутницу. Глаза на ее тонком лице были какого-то нереально фиолетового цвета, но в остальном с ней все было нормально, и никаких ищеек тайной канцелярии поблизости не наблюдалось, не считая, конечно, Ислентьева. Но его заподозрить было не в чем.

Дальше мы ехали молча, духота в возке становилась все более нестерпимой, и я уже начал клевать носом, убаюканный мерным покачиванием, когда в окошке появилась довольная улыбающаяся физиономия Ржевского. Поручик появился со стороны Лизаветы Кирилловны, и, видимо, потому брови на его лице тут же начали вытанцовывать канкан, и усы вытянулись, словно стрелка компаса. Мадам Орлова по достоинству оценила этот жест, одаривая поручика обворожительной улыбкой.

– Сударыня, а что, господин премьер-майор спит?

– Господин премьер-майор не спит, – внятно произнес я. – Если вы хотите ко мне обратиться, будьте любезны подъехать с другой стороны.

– Вот же змеюка английская, – продолжая улыбаться, произнес Ржевский на «непонятном» мне русском языке. – Зарядить бы тебе в ухо, чтоб не пыжился. – Он тронул поводья, чуть придерживая коня, и через мгновение оказался у моего окошка.

– О чем вы только что говорили? – осведомился я по-французски.

– Я только хотел сообщить вам, что солнце в зените и пора бы уже делать привал.

– Хорошо, – кивнул я и добавил по-английски: – А желание заехать мне в ухо я тебе, кобелю, припомню при первой возможности.

– Простите, ваше высокоблагородие, не понял?

– Я говорю, что нам необходимо беречь солдат и коней и незачем тащиться по жаре.

– Так точно, господин премьер-майор! – выпалил поручик, глядя на меня с подозрением, и, дав шпоры коню, скомандовал привал.

Пережидая полуденный зной, мы расположились в лесной тени на небольшой поляне. Ислентьев, пользуясь моментом, притащил пару рапир, загодя прихваченных из Петербурга, и мы зазвенели клинками. Действительно, штаб-ротмистру было чему учиться. Он был горяч, суетлив и оттого, к немалому своему огорчению, то и дело ловился на вполне простые приемы.

– Движения короче, – командовал я, – не размахивай руками, как ветряная мельница! Береги силы. – Ислентьев отступал, стараясь пунктуально выполнять мои указания, но через минуту вновь начинал отмахиваться оружием от мух, теряя логическую нить поединка. – Не так, Никита, опять не так! Прочувствуй, проживи каждое движение – оно не должно быть случайным. Фехтование подобно поэтической беседе, говорят, подобные были весьма популярны во времена Франсуа Вийона. Первый, кто не находит достойную рифму к последней строке строфы своего противника, кто не может продолжить состязание своей строфой, проигрывает. Ты снова горячишься! Подумай, что следовало сделать при такой атаке?

– Взять парад квартой? – виновато вздохнул Ислентьев.

– Можно и квартой, – согласился я. – Но лучше соединить кварту с обратным батманом. И вот когда твой клинок скользит по клинку противника, начинай поднимать кисть вооруженной руки вверх по дуге. – Мы проделали все сказанное. – Вот видишь, куда направлен мой клинок?

– В горло, – негромко произнес штаб-ротмистр, казалось, завороженный видимой простотой движения.

– Теперь тебе остается только дослать руку вперед. – Я коснулся острием клинка шеи ученика. – Понятно? Давай попробуй сам. Только, ради бога, не горячись. – Я взял клинок и согнул, проверяя его гибкость. – Вот послушай, что говорил великий испанский учитель дон Хайме д’Астарлоа: «Фехтование – это искусство, а не ссора между простолюдинами. Если настоящий джентльмен вынужден убить, то сделает это самым безупречным образом в защиту своей чести и достоинства». – Я чуть усмехнулся, вспоминая, что знаменитый учитель еще не появился на свет и даже дедушка его, которому суждено будет погибнуть в боях против Наполеона, еще вряд ли получил звание мальтийского рыцаря. – Все понятно? Начали!

В эту секунду прорезалась связь. От неожиданности я отпрянул, заставляя противника на выпаде тянуться за мной, и резким ударом по сильной части клинка от гарды вниз вышиб его из рук Ислентьева. Честно говоря, демонстрировать свое превосходство над учеником в такой манере было признаком дурного тона. Но, черт возьми, кто знал, что Лису придет в голову возникнуть на канале связи именно в этот миг. Нехорошо, конечно, но никак не могу привыкнуть к подобным внезапным вторжениям в мое сознание.

– Опаньки! Это шо, на вас уже напали или ты все еще дуэлируешь? – с места в карьер начал мой напарник.

– Ни то ни другое, – недовольно отозвался я. – Обычный урок фехтования.

– А-а, а я уже было решил, что ты собираешься сэкономить кормовые деньги за счет уменьшения количества едоков в конвое.

– Нет, – вздохнул я. – Но, похоже, к тому идет.

– Давай угадаю! Это из-за той крали, которую ты спер у Катьки? Мне Рассел рассказывал.

– Увы, ты прав.

– Говорят же вам, от ля фам добра не шерш. Ну да ничего, давай я тебе анекдот на эту тему расскажу. К поручику Ржевскому подходят в офицерском собрании, спрашивают: «Поручик, а правда ли, что вы стрелялись из-за женщины?» А он: «Нет. Это князь стрелялся из-за женщины, а я из-за дерева».

• Предыдущая
• 42/106
• Следующая