Все лорды Камелота - Свержин Владимир Игоревич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/106
• Следующая

В таких грустных мыслях мы двигались неведомо куда в ожидании рассвета, автоматически отстраняя низкие ветви деревьев, норовящие хлестнуть по лицу, объезжая завалы буреломов и время от времени спешиваясь, чтобы пересечь встречавшиеся на пути глубокие овраги.

– Огонек, – внезапно произнес Лис, когда мы выкарабкались из очередного буерака, хранившего на дне, невзирая на сухую погоду, изрядные запасы многолетней грязи.

– Где? – спросил я, оглядываясь вокруг.

– Вон, впереди. Видишь силуэты двух скал? В распадке между ними, ближе к правой.

Чтобы рассмотреть то, что мой друг именовал «огоньком», нужно было обладать обостренным зрением прирожденного лучника, которым природа наградила Лиса, но, увы, обделила меня. Сколько я ни вглядывался, ничего похожего на обещанный Рейнаром свет мне узреть не удалось.

– Может быть, тебе показалось?

– Я тебе повторяю, это огонь. Причем не светлячок, а именно огонь. Рубь за сто.

– Ладно, – пожал плечами я. – Давай посмотрим. Надеюсь, ты прав. Лишь бы не духи водили.

– Угу. Лихомань болотная.

– Не поминай всуе, – отмахнулся я, невольно воскрешая в памяти знакомство с этой невиданной никем нечистью.

– Не боись, Капитан. Я, конечно, так сразу не могу сказать, чей там костер в тумане светит, но отличить голубовато-белый духовский огонь от нормального пламени – шо тебе отличить корону английского барона от обруча барона немецкого.

Я молча кивнул и пришпорил коня к видневшимся вдалеке скалам. Минут через пять я тоже увидел то, что заметил Лис, а еще спустя четверть часа у меня не оставалось ни малейших сомнений, что перед нами не просто огонь, а очаг, освещающий жилище убогого отшельника.

– О, я знаю! – возбужденно зашептал Лис. – Здесь живет братец Тук и у него наверняка можно разжиться куском жареной оленины. Сначала он начнет ломаться и предлагать сушеных кузнечиков, типа у него уже пятый год Великий пост и он с него никак смениться не может. Но ты его дожимай, потому как я точно читал, шо ему приятель – лесной сторож носит оленей.

– Лис, это было в другом месте и в другое время, – отмахнулся я.

– А шо, разве эти отшельники друг от друга чем-то отличаются? – пожал плечами Лис, демонстрируя явно преувеличенную наивность.

Я прильнул к окошку, затянутому бычьим пузырем, пытаясь получше разглядеть обитателя или же обитателей неказистого жилища у подножия поросших буроватым мхом черных скал. Сквозь узкую щель, оставленную для вентиляции, мне едва были видны грубое каменное распятие, кусок очага, освещавшего его, да тощая фигура в темном одеянии, молитвенно согбенная перед крестом.

– Лис, похоже, здесь нас все-таки ожидают сушеные кузнечики.

Напарник тоскливо потянул воздух своим перебитым носом, напоминавшим латинскую букву S, и изрек патетически, воздевая руки к небесам:

– Господи, за что ты опять заслал меня в эту глухомань!

Произнесено это было громко, со слезой в голосе, но ни театральное причитание моего друга, ни фырканье наших коней, казалось, не могли отвлечь отшельника от возвышенных мыслей.

– Слышь, Капитан, – возмутился подобному невниманию Лис, – а шо это он ухом не ведет? Может, слегонца подыздох от своей кузнечиковой диеты? Может, ему первая помощь требуется?

– Нет, кажется, дышит, – с сомнением покачал головой я.

– Да?! Тогда было бы невежливо заставлять себя так долго ждать.

Лис толкнул дверь, сколоченную из грубых досок и обтянутую от сквозняка полосками бересты. Дверь, едва припертая колом от ветра, поддалась без труда, и мой напарник, склонившись в шутливом полупоклоне, провозгласил:

– Добро пожаловать, милорд!

Казалось, наше появление не произвело на хозяина уединенного жилища ни малейшего впечатления. Он ни на дюйм не сдвинулся с места и, даже не повернув головы, продолжал шептать едва слышные слова молитв.

– М-да, – озираясь, вздохнул Лис, – так и запишем: с гостеприимством в Северной Англии слабовато. Ау, дедуля! Будь так добр, сделай богоугодное дело, помоги сбившимся с дороги путникам.

Но и эти слова, судя по всему, были обращены к шумевшему за стеною хижины девственному лесу. Однако вот последнее слово молитвы было произнесено, и отшельник, с кряхтением поднявшись с колен, обернулся в нашу сторону.

– Мир вам, добрые люди, – выдохнул он хорошо поставленным голосом, словно декламируя с церковной кафедры.

– Доброе утро, папаша, – недовольно хмыкнул Сергей, приподнимая козырек отсутствующей кепки. – Это вы всегда дремлете в такой неудобной позе? Или в связи с теплым сезоном тюфяк в стирку сдали?

Сам того не заметив, мой друг скинул возраст обитателя сего неуютного местечка с «дедули» до «папаши» и, несомненно, был прав. Безусловно, отшельник был немолод, но, невзирая на любовно запущенный вид, вряд ли ему можно было дать более пятидесяти лет. И хотя подпоясанная грубым вервием холщовая сутана, весьма нуждающаяся в штопке, длинные засаленные волосы и седоватая щетина неумолимо свидетельствовали о его нищенском существовании, гордая осанка и взгляд, устремлявшийся прямо в глаза собеседника в те секунды, когда очи не были потуплены долу, свидетельствовали о том, что, вероятно, этот человек знавал и иные времена.

– Я вас знаю, – неожиданно, без всякого перехода, произнес отшельник, окидывая меня оценивающим взглядом с ног до головы. – Вы сэр Торвальд аб Бьерн, брат-близнец принца Эстольда Трехрукого и приходитесь племянником покойному королю Лоту Оркнейскому.

Я обескураженно посмотрел на Лиса, но он лишь пожал плечами, не зная, что и ответить. Конечно, несколько лет тому назад мы с ним весьма недурственно прошлись по горам и восточному побережью Каледонии, охотясь на особо злостного короля скоттов Шнека Хеттена и разваливая созданную благодаря козням его очаровательной супруги и нашей «двоюродной сестры» Каледонскую империю, не угодившую руководству нашего Института. Результаты были вполне ощутимы: древний императорский венец, презентованный мною королю Артуру, и великий меч Катгабайл, преподнесенный мне, тогда еще не Торвальду, а, так сказать, брату-близнецу Эстольду феей Сольнер на заповедной поляне примерно такого же леса. Меч этот, выкованный для отважнейшего из асов, однорукого Тюра, давал владельцу весьма изрядные преимущества в бою, но, впрочем, это особая история, рассказывать которую сейчас мне недосуг.

Итак, мое имя было довольно известно. В благодарность за императорский венец Артур и причислил меня к рыцарям Круглого Стола. Но здесь, в непролазной глухомани, где в новолуние и медведю-то грозит поломать себе лапы, никому не ведомый отшельник с легкостью узнает во мне оркнейского принца, правда, семнадцатого по праву наследования, но все же…

– Прошу простить меня, святой отец, мы с вами, – я замялся, подбирая слово, – знакомы?

– Увы, – печально вздохнул тот. – Видимо, время и терзания души моей до неузнаваемости изменили телесный облик, ибо в тот миг, когда вы преклоняли колено, дабы стать уже рыцарем Круглого Стола, не кто иной, как я читал над вами священные слова мессы.

Я поперхнулся на вдохе и стал пристальнее вглядываться в лицо хозяина.

– Да, да. Вы не обознались. – Отшельник печально склонил голову. – Рваное рубище и убогое жилище, где даже алчный разбойник не найдет себе добычи, ценнее этого вервия, служащего мне поясом, вот все, что нынче составляет удел Эмерика, архиепископа Кентерберийского.

– Капитан, не волнуйся, – поспешил успокоить меня Лис, очевидно, встревоженный ошарашенным выражением моего лица. – Наполеон с Нельсоном еще не родились, вот мужик и мнит себя архиепископом Кентерберийским. Ничего страшного, небольшая шизофрения.

– Ты знаешь, Лис,– вглядываясь в глаза стоявшего передо мной священника, передал я, – похоже, это не сумасшествие. Он действительно преосвященный Эмерик, архиепископ Кентерберийский.

– Оба-на! – неизвестно чему обрадовался мой друг. – Вот он, образец истинно христианского среброненавистничества! До каких высот, в смысле, наоборот, низин, опустилась церковь не стяжающая! Отрадно видеть главного попа Англии, пекущегося о деле Божьем, а не о той части денария, которую хорошо бы оставить себе вместо того, чтобы отдать кесарю.

• Предыдущая
• 3/106
• Следующая