Граница прилива - Гарт Фрэнсис Брет - Страница 1

• 1/3
• Следующая

Уныло и мрачно болото Дедлоу Марш после морского прилива. Топкая, низменная поверхность, медлительные черные воды, извилистые трясины, ползущие, как угорь, по направлению к заливу — вот что такое Дедлоу Марш. Безрадостны и редкие метелки болотной травы с их резким запахом водорослей и сырости. А если бы вам захотелось предаться игре воображения, — хотя в унылом, плоском однообразии Дедлоу Марш едва ли можно почерпнуть вдохновение, — неровная черта того, что оставило море, говорит об иссякшей силе прилива и напоминает, что его возвращение неизбежно как смерть, навевая мрачные мысли, которых не может рассеять даже яркое сияние солнца. Даже луга, где трава была зеленее, кажется, подавлены той же мыслью и не торопятся расцвести, пока не завершится круговорот смерти и возрождения. Невольно можно подумать, что ягоды брусники были от природы сладкими, но испортились и стали горькими оттого, что их так долго и так бессмысленно затопляло холодной водой.

Голос Дедлоу Марш также печален и уныл. Заунывное уханье выпи, пронзительный свист кроншнепа, резкий крик взлетающей казарки, торопливое брюзжанье чирка, сварливое курлыканье вспугнутого журавля и однообразная жалобная песня ржанки — все это нельзя выразить словами. Да и вид этих пернатых не вселяет бодрости и не радует глаз. Грустно выглядит голубая цапля; она стоит по колено в воде и простужается, не думая о том, что промокшие ноги могут повлечь за собой опасные последствия. Под стать ей и мрачный кроншнеп, и унылая ржанка, и угрюмый бекас — у них такой же вид готового на все самоубийцы, — и бесстрастный зимородок, этот Марий пернатого царства, созерцающий безлюдную пустыню, и черный ворон, все время носящийся взад и вперед над болотом, точно не в силах решить, начался ли, наконец, отлив, и удрученный сознанием того, что все его усилия остались напрасными. Да, птицы Дедлоу Марш не радуют глаз; напротив, с первого взгляда ясно, что угрюмое болото плохо сказывается на них. Они только и ждут наступления перелетной поры — взрослые с чувством облегчения и удовлетворения, молодые и неопытные — в предвкушении чего-то необычайного. Но если болото Дедлоу Марш безрадостно во время отлива, то посмотрели бы вы на него, когда полный прилив неистовствует со всей силой: сырой, пронизывающий ветер дует над холодной, сверкающей поверхностью болота в лицо тому, кто поворачивается в- сторону моря, и кажется, что этот ветер подобен самому приливу. Стальные отблески в низинах и впадинах отмечают извилистую линию трясины: огромные, обросшие раковинами стволы упавших деревьев снова поднимаются кверху, покачиваясь на воде и появляясь то тут, то там в своем печальном и бесцельном плаванье, как легендарный Вечный Жид, пока с отливом морской воды они вновь не окажутся на том же самом месте.

Медленно проплывают лоснящиеся дикие утки, не оставляя на поверхности воды ни ряби, ни бороздники. Посмотрели бы вы на эту картину, когда туман, который пришел с приливом, застилает голубизну в высоте, подобно тому как вода поглощает зелень внизу, а лодочники, заблудившиеся в тумане, беспомощно гребут. Они вздрагивают, когда им кажется, что лодку хватают за киль лапы водяного, или отшатываются от густой травы, плывущей на поверхности воды, как волосы утопленника, и по этим признакам догадываются, что их занесло на Дедлоу Марш и что им предстоит провести здесь ночь — мрачную ночь. Если вы видели все это, вы получили некоторое представление о Дедлоу Марш в часы прилива.

Мне вспоминается одна история, связанная с таким приливом. Она неизменно возникает у меня в памяти, когда мне приходится подолгу охотиться на Дедлоу Марш. Этот случай был коротко описан в местных газетах, но я слышал этот рассказ, во всех его красочных подробностях, из уст главного действующего лица. Боюсь, что не сумею передать эту историю с той выразительностью и своеобразным колоритом, которые так присущи женскому повествованию, ибо рассказчиком была женщина. Постараюсь передать хотя бы суть дела.

Она жила на длинной песчаной косе, окаймляющей с юго-запада величественную бухту, между огромным болотом Дедлоу Марш и довольно широкой рекой, которая впадает в небольшой залив Тихого океана, в четырех милях выше этого места. Жилищем ей служила бревенчатая хижина на толстых сваях, всего на несколько футов выше уровня болота. Стояла она милях в трех от ближайшего селения, расположенного на берегу реки. Муж этой женщины был лесоруб — выгодная профессия в округе, где занимаются главным образом обработкой древесины.

Стояла ранняя весна. При высоком приливе муж стал сплавлять на другой берег залива обычную партию леса. Стоя на пороге хижины и провожая его, она заметила, что небо на юго-западе зловеще нахмурилось. И ей вспомнилось, как муж говорил своим спутникам, что им нужно добраться до цели раньше, чем разразится шторм. В эту ночь началась такая страшная буря, какой она никогда в жизни не видывала. В лесу у реки повалило несколько деревьев, и ее хижина раскачивалась, как детская люлька.

Несмотря на шторм, бушевавший за окнами, она знала, что ей не угрожает никакая опасность, потому что человек, которому она вверила свою судьбу, сам, своими собственными сильными руками, сколотил их жилище, да он и не оставил бы ее одну, если бы ей угрожала какая-нибудь беда. Уверенная в этом и занятая домашними хлопотами и заботами о больном ребенке, она не думала о погоде и надеялась только, что муж благополучно доберется со своими бревнами до отдаленной Утопии. Но еще днем, выйдя покормить цыплят и присмотреть за коровой, она обратила внимание на то, что вода поднялась до самой ограды садика и рев прибоя на южном берегу отчетливо доносится за несколько миль. Тогда ей подумалось, что хорошо бы с кем-нибудь посоветоваться, и если бы не буря, расстояние и размытая дорога, она взяла бы ребенка и пошла к Рикменам, своим ближайшим соседям. Но тут ей пришло в голову, что если муж вернется в бурю, промокший до костей, некому будет о нем позаботиться, да к тому же ей не хотелось лишний раз подвергать риску здоровье ребенка, который был простужен и кашлял.

В этот вечер, как она потом говорила, ей почему-то совсем не хотелось спать или хотя бы прилечь. Буря немного утихла, но она все «сидела и сидела» и даже пробовала читать. Не знаю, что читала бедная женщина — священное писание или какой-нибудь вовсе не благочестивый журнал, скорее последнее, — только вскоре она почувствовала, что строчки плывут у нее перед глазами и получается путаница. Она бросила чтение и обратилась к более дорогой для нее книге, которая лежала рядом, в люльке, с незапятнанным белым титульным листом, и попыталась мысленным взором проникнуть в ее таинственное будущее. Так сидела она, покачивая люльку, и все думала обо всем и обо всех, а спать ей так и не хотелось.

Было почти двенадцать часов, когда она, наконец, не раздеваясь легла. Долго ли она спала, она не помнит, но проснулась она от страшного удушья и поняла, что стоит посреди комнаты, дрожа всем телом, прижимая к груди ребенка, и «что-то говорит». Ребенок плакал и всхлипывал, она прошлась по комнате, чтобы успокоить его, как вдруг услышала легкое царапанье в дверь. Она с опаской приоткрыла ее и обрадовалась, когда увидела, что это был Пит, их старый пес. Он медленно вполз в комнату, оставляя позади себя лужи воды. Ей хотелось выглянуть наружу, — не то чтобы у нее теплилась надежда на возвращение мужа, а просто посмотреть, что там происходит. Но ветер так бешено рванул дверь, что она ее еле-еле удержала. Потом она немного посидела, потом походила по комнате, потом прилегла. Кровать стояла у самой двери, и раза два или три ей послышалось, как что-то скребется в обшивку хижины. Похоже было, что это сучья дерева. Затем послышалось какое-то бульканье, совсем такой же звук, «какой делает маленький, когда глотает». Послышалось «клик-клик», «клак-клак», и она приподнялась и села на кровати. Только теперь она заметила, как что-то медленно ползет от задней двери к середине комнаты. Это что-то, сначала не шире ее мизинца, расползалось все шире и шире, пока, наконец, не покрыло весь пол хижины. Это была вода.

• 1/3
• Следующая