Железный Сокол Гардарики - Свержин Владимир Игоревич - Страница 44
- Предыдущая
- 44/87
- Следующая
– Э нет! Ты мне – свое, я тебе – свое. А ручкаться – чур меня!
Лицо «покупательницы» мигом помрачнело, но, не в силах отвести взор от вожделенной забавы, она хлопнула в ладоши, и пейзаж, открывавшийся перед нами, мигом изменил свой вид. То есть на самом деле и сочная зеленая трава, и редкие деревца, и бегавшие кулики – все осталось на местах. Но то там, то здесь словно из воздуха начали проступать темные контуры уродливых, по-старушечьи сморщенных существ с руками, похожими на лапы, огромным зубастым ртом и широченным хвостом-ластом. Существа, должно быть, недоумевая, за какой надобностью их вызвали на поверхность, хлопали круглыми, подернутыми пеленой глазами, пытаясь укрыться от солнечных лучей.
– А ну спрямите-ка мне гать! – властно скомандовал Никита, упирая руки в боки.
– Как он велит, так и делайте, – прошелестела Вирова полюбовница, и ее мрачные чернавки в гнетущем молчании принялись за дело.
– Вот, получай!
«Коробейник» бросил болотной хозяйке отполированную пластину, и та, схватив ее на лету, исчезла под водой.
– Фу-ух! Кажись, обошлось, – подходя ко мне, перекрестился Никита.
– А могло не обойтись?
– Еще как могло. Зря, что ли, трясины чертовыми окнами именуют. Оттуда до самой преисподней рукой подать. Ну да теперь уж сладилось. Вишь – шишиги мостки ровняют. Ты ж только гляди, когда пойдем, уши да глаза коню прикрой, а то на гати нас эти твари не тронут, но неровен час шаг мимо ступишь – и поминай как звали. Шишиги-то на своих гатях завсегда в засаде сидят. Идет, бывало, путник по такой вот тропке и беды, его подстерегающей, не чует. Ступит он на чарусу – вроде как твердь земная под ногами, а то не земля вовсе, а западня. Шаг, другой, десятый, и вдруг – плюх! И под воду с головой. А сверху – тварь зубастая хвостом накроет. Из-под того хвоста никто еще жив не выходил.
Никита приложил руку козырьком к глазам. На болоте кипела работа. Морщинистые уродицы ныряли под воду за склизкими топляками и снова выныривали, чтобы перевести дух. Их лупоглазые головы то здесь, то там возникали среди травяной зелени и молча таращились на нас отнюдь не ласково.
– Ну вот, кажись, готово, – удовлетворенно проговорил опричник, указывая на шишиг, ровным строем, будто вокруг обеденного стола, рассевшихся по обе стороны гати. – Смотри ж, – еще раз напомнил знаток местных реалий, – что бы там ни случилось, и сам иди, и коня веди ровнехонько посередке. Упаси тебя Бог свернуть.
– Да уж можешь не сомневаться, – кивнул я, крепко беря скакуна под уздцы.
Ноздри коня гневно раздувались, совсем близко он чуял хищных тварей, но воля хозяина жестко и неумолимо гнала вперед. Когда б не кушак, плотно закрывавший глаза благородного английского скакуна, вряд ли мне вообще удалось бы сдвинуть его с места.
Вопреки моим ожиданиям гать не просела под сапогом, обдавая голенище зловонной жижей, – под ногами была обычная поляна. Не видь я своими глазами, что происходило здесь всего несколько минут назад, и помыслить бы не мог, что шагаю по болоту.
– Щас пужать начнут, – обернулся ко мне идущий впереди Порай.
– Ух! – глухо, как из бочки, выдохнула ближайшая шишига слева.
– А-ха-ха-ха! – визгливо захохотала та, что сидела справа, и грохнула по воде широким, как лопата, хвостом.
Кони попытались вздыбиться, вырывая узду, но были принуждены к повиновению и нервно затанцевали на месте. Все пространство вокруг гати в один момент заполнилось хохотом, рычанием, утробным воем, заунывными стонами и плеском от ударов ластами по воде.
– Быстрее, быстрее, – торопил Никита, буквально волоча за собой упирающегося коня.
Когда наконец все стихло, я невольно оглянулся в недоумении, ощущая подвох. Слишком внезапной была эта тишина. За нашими спинами лежала замечательно красивая опушка, над которой меж редких березок вились бабочки и, заинтересованно крутя головами, бегали кулики. Мой конь, лишенный импровизированных шор, вырвался и возмущенно заржал, вздымаясь на дыбы.
– Стой, стой, – закричал я, ловя узду.
То ли мой крик, то ли безумная пляска разгневанного скакуна всполошили прятавшегося в кустах зайчонка. Он выскочил из своего укрытия и опрометью пустился через «поляну», по которой мы только что прошли. Его куцый хвост мелькнул в высокой траве. Десяток ярдов зайчишка мчал как угорелый, выпрыгивая высоко над землей, прижимая к голове длинные уши…
«Чвак!» – раздался знакомый уже хлопок.
– Э-эх, душа окаянная, побег, – устало опускаясь на землю, вздохнул Порай. – Жаль зайчишку. – Он махнул рукой. – Все, привал.
Спорить с опричником было глупо, да и усталость давала себя знать.
– Никита! – укладываясь наземь и забрасывая руки за голову, начал я. – Все хочу тебя спросить, а куда мы, собственно, идем?
– Теперь уж, почитай, совсем пришли, – глядя в небо, промолвил мой провожатый, переходя от стиля эпических сказаний к своей обычной немногословности.
– А все же?
– На Яжий остров, – так, будто это название что-то могло мне сказать, пояснил опричник.
Название ничего не говорило, но слово «остров» почему-то не радовало.
– Что, интересно, мы здесь забыли?
– Можешь не сомневаться. Что забыли, то вспомним. – В голосе Порая зазвучала уже знакомая мне стальная нота. – Якоба Гернеля здесь ждать будешь.
– Отчего же вдруг здесь?
– А оттого, мил друг, что куда ни кинь – не в лад у тебя выходит. Вроде все так, да не так. Было дело, сказывал Якоб Гернель, что за ним человек прийти должен. А только про родного-то племянника он и словом не обмолвился. И насчет трактата по оружному бою тоже упредил, а вот про чародейства твои – запамятовал! Да только вот в чем закавыка получается: в Москве ты великим кудесником прослыл, а тут выходит, что простейших вещей не знаешь?!
– Кто сказал, что не знаю? – попробовал было возмутиться я, принимая самый напыщенный вид, который только можно принять, лежа на острове посреди болот.
– А чего ради гребень зубьями к трясине держал?
– А… – Я развел руками, признавая свою несостоятельность.
– То-то же. Да ты пока о судьбе своей не печалуйся. Побудешь до поры до времени в тихом месте, а я покуда за Гернелем отправлюсь.
– Ты что же, с ним в сговоре?
– Дотумкал наконец. – Никита скривил губы. – Вестимо. Я тебе, коли хошь, более скажу. И шапку мономахову я вынес за час до того, как родич твой истукана глиняного оживил; и Софью Федоровну оповестил о твоем прибытии; и сено запалил; и княгинюшку из гернелевых покоев утренней зорькой вывел… И когда б она хоть бровью повела, что ты непотребства какие умышлял, – не сидел бы ты нынче тут. Сообразил? Ладно, кудесник, вставай, пошли.
Твердь, на которой мы по милости Никиты оказались, действительно была островом, пожалуй, самым необычным из тех, что мне доводилось видеть. В поперечнике он был не более ста ярдов, однако с самого берега его поднимался вал, явно рукотворный, за валом тянулся ров, а за ним еще один вал, выше первого. Кому и для чего пришла в голову идея укреплять и без того неприступный клочок суши, похоже, было загадкой даже для моего конвоира. На мой вопрос он лишь пожал плечами и бросил, словно недоумевая:
– Издревле так было.
В середине островка красовалась довольно большая изба, казавшаяся буро-зеленой из-за мха, что покрывал бревна и торчал из щелей. Вокруг этого дома, точно зеваки, собравшиеся послушать сказителя, сгрудились еще несколько хижин куда меньших размеров.
– Яжья Весь, – с улыбкой на устах объявил кромешник. – Вот и добрались.
Из крошечной деревеньки послышался оглушительный собачий лай, и к нам устремилась изрядная свора огромных псов, каждый из которых, судя по внешнему виду, способен был отнять лакомый кусок у матерого волка.
– Не шелохнись, – кратко приказал опричник. Завидев гостей, лохматые стражи радостно завиляли хвостами и бросились облизывать Никиту. Правда, это не мешало им подозрительно коситься на меня, обнажая мощные желтые клыки. На шум из домов вывалил местный люд. Впереди шел бодрого вида старец с развевающейся по ветру бородой и волосами, схваченными кожаным ремешком.
- Предыдущая
- 44/87
- Следующая
