Железный Сокол Гардарики - Свержин Владимир Игоревич - Страница 50

• Предыдущая
• 50/87
• Следующая

– Как сам видишь, войско у Рюрика уже довольно большое – что-то около восьми тысяч копий и сабель.

Я недовольно поморщился.

– Дядя Якоб, мне нужно знать, сколько всадников тяжелой кавалерии, сколько – конных стрелков, и, конечно же, срочно провести смотр пехоте.

– Здесь все непросто, – вздохнул, обмахиваясь платком, «стаци». – Войско очень разношерстное. Избранная дружина Рюрика – три сотни всадников. Насколько я могу судить, отчаянные парни. Все же остальное, как здесь говорят, «с бору по сосенке». Вон там, видишь, – кивнул он, – это шатры новгородской рати. Полторы тысячи пеших и два десятка конных. Все в железе, не люди – танки. Вон, левее, три сотни дворян и детей боярских из полоцких земель. Их привел князь Щенятев – один из немногих уцелевших представителей местной знати. Несколько лет назад Иван Грозный провел здесь то, что в Советской России именовали «раскулачивание», только в этом случае вернее было бы сказать «раскняжение». В одну только Казань он выслал больше сотни представителей знатнейших княжеских родов. Вместо здешних вотчин им там поверстали крошечные наделы, позволяющие едва-едва не умереть с голоду. Разумеется, здесь осталось множество боеспособных джентльменов, недовольных тем, что их земли отданы в опричнину. С каждым днем их все больше, и, как сообщают гонцы, в разных княжествах Руси сейчас формируются отряды для армии Рюрика.

– Все это замечательно, – кивнул я. – Но должен вам заявить, милорд, что это не армия. Это сборище вооруженных людей, вышедших блеснуть удалью.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – огорченно проговорил лорд Джордж.

– Скажите, дядя, как вы отличаете всадника поместной конницы, преданного царю Ивану, от такого же всадника, решившего сражаться за вас?

– За нас, – поправил меня «родственник».

– Хорошо, пусть так. Сути дела это не меняет. Лагерь устроен безобразно. Охранение не выставлено, боевое дежурство не организовано…

– Дорогой мой, вот ты этим и займешься. Сейчас я тебя представлю Рюрику. Я уже давно обещал ему подмогу…

– Милорд, как вы могли? А если бы я не согласился?

– Мой дорогой племянник, я верил, что ты сделаешь правильный выбор.

Я лишь скривил губы. Иногда манера действий Баренса доводила до бешенства.

– Неужели же здесь, среди всех этих князей и детей боярских, не нашлось ни одного достойного военачальника?

– Отчего же? – горько усмехнулся мой собеседник. – Воеводы из бывших есть. Но, во-первых, никто из них не значится среди известных полководцев, во-вторых, все они норовят воевать по старинке, и в-третьих, невзирая ни на что, они грызутся между собой, споря, кому под кем состоять не пристало.

Мы дошли до штабного сруба и, миновав крыльцо, полное гридней Рюриковой стражи, оказались в широкой комнате, едва вмещавшей скопившихся в ней бородачей.

– На Новоград идти надо! – потрясая кулаком, громыхал один из них. – Кто как не он великого князя нашего Рюрика признал да в поход снарядил. Теперь, когда враг копьем в ворота стучит, нешто сын первейший не защитит отца своего?!

– Это Твердислав – сын Гнездилов, пятисотский прусского конца, командующий новгородской ратью, – тихо пояснил мне Якоб Гернель.

– Не время, – перечил ему другой. – У Новограда стены высокие да крепкие, а на стенах – пушки. Царевым войскам тех стен не одолеть, хоть цельный год в ворота копьем стучись. Покуда Ивановы полки в осадном лагере сидят, их сила слабнет, а наша – крепчает. Переждать надо.

– А это сын боярский Глеб Жеребятин, – звучал у меня под ухом тихий шепот «дядюшки». – В былые годы легким воеводой в Северской Украине служил, да только татары его отряд как-то ночью иссекли. За то был сослан в Кемь, а оттуда к Рюрику привел сотню местных ушкуйников.

А чего дожидаться? Когда Ивашка – сын Телепнев – поместное войско супротив нас соберет? Так ведь это тысячи и тысячи. Нашей плетью эдакого обуха не перешибить. Верно Твердислав говорит, сейчас ударить надо, покуда Ивашкины полки дорогой растянулись.

А это и есть князь Щенятев, – едва слышно продолжал пояснения лорд Баренс. – В прошлой Ливонской войне он у Курбского полком командовал. Лихой кавалерист, отчаянная голова. Кто знает, не будь он в прежние годы в большой дружбе с Курбским, может быть, сейчас эти самые полки к Новгороду и вел бы. А вот просидел три года на цепи острожной в Великом Устюге, и царь для него уже Ивашка.

– И что, здесь все стратегические вопросы так решаются? – Я кивнул на орущую и потрясающую кулаками и шестоперами войсковую старшину.

– А что поделать? – все так же тихо проговорил Гернель. – Конечно, последнее слово остается за Рюриком. Вон он, видишь, во главе стола, но, по сути, у каждого отряда свой голова.

– И свои ноги, – горько усмехнулся я. – В случае чего могут развернуться и уйти.

– Именно так, – грустно подтвердил мой «дядя».

Я глядел на предводителя этого сумбурного воинства и с тоской осознавал, что в данный момент мало чем могу ему помочь.

Рюрик сидел насупившись в золоченом кресле и, созерцая этот военизированный клуб по интересам, молча катал желваки на скулах. Можно было похвалить выбор Якоба Гернеля. Если бы я был режиссером, снимающим фильм о храбром витязе, освободителе народа, то лучшего претендента на главную роль можно было не искать. «Восставший от многовекового сна викинг» поразительно хорошо сохранился. Он был широк в плечах, статен, могуч. Из-под высокого чела глядели пронзительно синие глаза. Решительная складка губ немного смягчалась светлыми усами, которые вместе с такой же светлой бородой делали его старше, чем он был на самом деле. На первый взгляд, ему было что-то около двадцати пяти, хотя я мог и ошибиться.

– С этим войском выступать в поход нельзя, – едва слышно прошептал я. – В любой момент оно может разбрестись по местным лесам.

– Что же ты предлагаешь?

– Бить врага его же оружием. Мне кажется, опричники не зря жгут деревни под самым носом у повстанцев и в то же время демонстрируют марш на Новгород. Сил для штурма стен у них действительно маловато, но расчет верный. Новгородцы первые, кто поддержал Рюрика, и оставить их без защиты тот просто не сможет. А стало быть, за мятежниками не надо будет гоняться и искать их среди дремучих лесов. Они сами придут в приготовленное для них место расправы. Но у этого плана есть изъян. Имя этому изъяну – Генрих Штаден.

– Отменный мерзавец, – не замедлил отозваться Баренс.

– Несомненно, – согласился я. – Хотя справедливости ради замечу, что он трижды спасал мне жизнь. Так вот Штаден спит и видит, как бы подороже продать царя с присными его и улизнуть в империю. Я полагаю, если ему предложить хорошие деньги и возможность получить место при дворе Максимилиана, он сам приведет царские полки в западню. И тогда на нашей стороне будет и внезапность, и удобная позиция, и численный перевес. Скажите, лорд Джордж, ваши связи при здешнем императорском дворе позволяют провернуть такую сделку?

– Позволяют, – усмехнулся Баренс. – Но кто сделает Штадену то самое предложение, от которого он не сможет отказаться?

– Я. Ни с кем другим он просто не станет разговаривать.

– А как ты объяснишь всем остальным свое возвращение?

– Очень просто: изменник Никита увез меня под угрозой оружия. Слуги, вероятно, это видели. И если кто-то из них выжил, то сможет подтвердить. При первой же возможности я освободился и вернулся под знамена царя Ивана. А уж когда мы с Генрихом останемся наедине, я напою ему песен, как выражается Лис.

– Что ж, это звучит разумно, – согласился мой наставник в науке классической интриги. – Но приготовься, еще не время песен, пока, увы, придется драть горло здесь. Сейчас я тебя представлю, а дальше – сам знаешь, не в первый раз.

Чтобы заставить местных воевод замолчать хоть на пять минут, нам с Баренсом действительно пришлось драть горло. Но едва смолкли мои слова, как их крики возобновились с новой силой, и я пожалел о бессмысленном насилии над голосовыми связками.

• Предыдущая
• 50/87
• Следующая