Сестра милосердия - Воронова Мария - Страница 38

• Предыдущая
• 38/72
• Следующая

Куда ее ведут? Если с вещами, значит, в лагерь или на этап, думала она равнодушно. С ней не может случиться ничего хуже того, что было вчера.

Пройдя уже изученными коридорами, Элеонора оказалась в кабинете своего следователя. Тот, улыбнувшись ей, как хорошей знакомой, показал на стул. Она села на краешек.

– Что ж, товарищ Львова, рад, что могу вас теперь так назвать, – чекист сделал длинную паузу, приглашая оценить его остроумие, – при рассмотрении вашего дела бесспорных доказательств вашей вины не найдено.

Нужно было как-то отреагировать, и Элеонора сказала: «Спасибо».

– Вы свободны, товарищ Львова. Можете идти домой.

Это было так странно, так неправдоподобно, что Элеонора не чувствовала радости. Да и как она вернется домой, после того что было?

– Мне нужна будет справка на работу. Что я отсутствовала не по своей воле.

Ей показалось или следователь действительно растерялся? Видно, освобождать политических ему приходилось нечасто.

– Справку на работу? Хм… Ладно, посмотрим, что можно сделать.

Он открыл бювар, долго перебирал бланки, наконец, взял один и стал заполнять буковка к буковке, помогая себе кончиком языка. Закончив, он откинулся назад, как делают дальнозоркие люди, и полюбовался на свою работу. Оставшись довольным результатом, он нежно промокнул листочек пресс-папье и подал Элеоноре.

– Будьте любезны. Да, вот что, товарищ Львова, – чекист обошел стол и уселся на его краешек прямо перед ней, – мы знаем, что вы не враг. Но если в вашей жизни вдруг возникнет двусмысленная ситуация, вы всегда можете доложить об этом мне. Достаточно позвонить по телефону, который я вам сейчас напишу.

Элеонора завела руки за спину:

– Не трудитесь. Я не стану вам звонить.

– Да я не собираюсь делать из вас осведомителя! Для вашей же пользы… Вы человек прямодушный, таких всегда делают самыми виноватыми. Возьмите номер, он есть не просит.

Быстро наклонившись, он сунул листочек с номером в ее вещмешок.

– Что ж, прощайте.

Когда она уже подошла к двери, чекист вдруг окликнул ее:

– Я сожалею о том, что случилось с вами, – нерешительно сказал он, – и поверьте, когда я вам обещал, что будет больно, я имел в виду не это.

– Я знаю.

– Скажите, а почему вы их простили? Как вы смогли простить такое?

Она вздохнула:

– Просто я знаю, если пущу ненависть в свою душу, то погибну. Я не простила их по-настоящему. Но надеюсь, что настанет день, когда у меня это получится.

На улице ее встретило очень раннее, очень холодное, но уже по-весеннему светлое утро. Элеонора растерянно стояла, глядя на подернутые инеем темные стены домов. В них только начинали загораться окна. На одиноком дереве, тянувшем в небо голые ветви, расселась стая громко каркающих ворон. В этот ранний час на улице было еще совсем пусто, только тяжело прошла мимо нее лошадь, впряженная в длинную телегу.

Странно было вновь все это видеть. Как жить, когда она уже простилась с жизнью? Но первым делом нужно справиться о судьбе Архангельских. И ничего, что еще слишком рано для визитов! Пока она дойдет, как раз наступит час, когда дядя с тетей собираются на службу. Хоть бы с ними все было хорошо!

Дверь открыл Костров. В нижней рубахе и галифе, с одной намыленной щекой и бритвой в руках.

– Ба! Какие приятные гости! – он широко взмахнул рукой с лезвием, уронив несколько мыльных хлопьев. Элеонора посмотрела на бритву и невольно подумала, что это идеальное орудие для самоубийства. Потом поняла, что на ее один звонок должны были открыть Архангельские, и сердце екнуло.

– Спокойно! Они живы и на свободе! Проходите скорее, я все расскажу.

Элеонора покачала головой:

– Не могу. Я только из тюрьмы. От меня пахнет камерой.

– Как? Вы сидели? – изумился Сергей Антонович. – А почему я не знаю? Но, черт, не в этом суть. Не выдумывайте, а проходите. Возражения не принимаются.

Он почти втащил ее в квартиру и побежал добриваться, крикнув, чтобы она ставила чайник.

Элеонора послушно разожгла примус. Двери в комнаты Архангельских были закрыты.

Сергей Антонович вернулся очень быстро, вытирая лицо полотенцем.

– Как хорошо, что вы пришли. Я все думал, как мне устроить, чтобы повидаться с вами наедине, а тут такая удача! Нет, ну я все мог предположить, но чтоб вас взяли…

– А я, наоборот, не могла предположить, что меня выпустят, – заметила Элеонора едко. – Прошу вас, расскажите, где дядя с тетей.

– Высланы, – рубанул Костров, – и это все, что я мог сделать. Петра Ивановича взяли неделю назад. Знаете, там что-то серьезное хотели раскрутить, мне пришлось все связи задействовать, чтобы остановить этот маховик. Да и то… Если бы ваш дядя не был гениальным хирургом…

Он махнул рукой.

– В общем, убедил, что трудовому народу больше пользы будет от живого Петра Ивановича, чем от мертвого. Простите… Удалось даже добиться, чтобы они уехали как свободные люди. Просто перевели человека на другое место работы, бросили, так сказать, на усиление. Профессор Архангельский отправился в Архангельск. Такое вот своеобразное чувство юмора у чекистов.

– Спасибо вам!

– Да не за что, ей-богу. Кстати, Ксения Михайловна просила меня передать вам пасхальный рецепт. Она сказала, это очень важно.

– Что?

– Да, она сказала, сейчас это покажется вам глупостью, но потом вы поймете, что это очень важно.

Костров вышел и сразу вернулся с пухлым конвертом. Кроме бумаг в нем обнаружилось еще кольцо, одно из самых ценных среди оставшихся после экспроприаций. Зачем тетя передала его ей? Ведь ясно, что в ссылке им понадобятся средства!

– Они обещали написать, как только устроятся на новом месте. Так что мы с вами их не потеряем. В городской больнице Петра Ивановича уже ждет место хирурга. Я позвонил в тамошний горком, у меня там служит старый боевой товарищ, он обещал принять профессора соответственно его заслугам. Думаю, все у них сложится хорошо, и вы сможете навестить своих родных. Никакой трагедии не произошло. Насколько я знаю Петра Ивановича, его там весь город быстро станет боготворить. Так что не расстраивайтесь так уж сильно.

Элеонора рассеянно кивнула. Во всем плохом можно найти хорошее, так, кажется? Но Архангельские уже немолоды, ослаблены голодом, каково им будет на севере? Как они привыкнут к перемене климата? И, наверное, тонюсенькая нить, связывающая их с дочерью, оборвется совсем. Где Лиза найдет оказию в Архангельск, даже если узнает о переезде родителей? Вся надежда только на нее, Элеонору. Значит, ей необходимо жить…

– Господи, что это у вас на лбу? – вдруг воскликнул Сергей Антонович, прервав ее размышления. – Вас что, били?

Элеонора усмехнулась:

– Немножко, – большим и указательным пальцем она показала «немножко».

– О!

– Ничего. Если это так необходимо для счастья человечества, ничего, пусть.

Сочувствие и боль ясно читались на открытом лице Кострова. Так же, как и замешательство. Он не знал, как ей помочь, впрочем, Элеонора тоже этого не знала.

– Знаете что? Я сейчас нагрею воды и уйду на работу. А вы располагайтесь на половине Архангельских, отдыхайте, сколько хотите. А надумаете уйти, просто захлопните дверь. Хорошо? Ну а потом, когда вы оправитесь, мы с вами все обсудим.

Она пожала плечами.

Ванна не принесла ей облегчения. Элеонора яростно терлась мочалкой, потом долго сидела в воде, пока та совсем не остыла, но чувство отвращения к самой себе никуда не уходило.

Она прошла по опустевшим комнатам Архангельских. Уезжать пришлось в спешке и налегке, поэтому вся мебель осталась на своих местах. В горке стоял сервиз, который чрезвычайно нравился Элеоноре в юности. Рисунок просто завораживал ее. Но сейчас все эти брошенные второпях вещи только усиливали тоску.

Щепетильный Костров сказал, что Ксения Михайловна все просила передать ей, но Элеонора подумала, что это будет сродни мародерству. Она сказала Сергею Антоновичу, что к нему, вероятно, никого не подселят из-за высокого положения, а раз он будет пользоваться комнатами, пусть пользуется и обстановкой, пока у Архангельских не наладится жизнь.

• Предыдущая
• 38/72
• Следующая