Сестра милосердия - Воронова Мария - Страница 40

• Предыдущая
• 40/72
• Следующая

В старые времена этому могло быть всего два объяснения: либо страстная любовь и желание заслужить благосклонность предмета своей любви, либо низменная похоть и стремление опутать женщину своими благодеяниями, чтобы потом потребовать расплаты известным способом.

Ни то ни другое объяснение не подходили. Просто она хороший работник, честно выполняла свои обязанности и заслужила уважение сотрудников. Так, может быть, вот оно, то освобождение женщины, о котором постоянно талдычит Катерина? Когда женщину воспринимают не только как объект любви и желания, а как человека, и ценят ее человеческие качества…

Как там говорила парторг: служанка общественного сладострастия? Все, с этим покончено.

Но революция тут ни при чем.

Элеонора надеялась забыться в работе, как многие люди топят горе в вине, но служба в академии не приносила прежней радости и спокойствия.

Она до конца не могла понять, с чем это связано, почему она не чувствует того духа единства и привычной самоотверженности, радости от служения любимому делу, словом, всего того, что было в ее сердце постоянно с той минуты, как она впервые переступила порог Клинического института.

Почему здесь все иначе? Может быть, жизнь стала немного легче и дух от этого ослаб? А может быть, здесь просто безжалостнее прошлась метла ЧК, уничтожив всех благородных людей? Или все еще проще и противнее? Как человек, возвращаясь в дом, где бывал только в детстве, ощущает, что все стало маленьким, так и она повзрослела. И сестры милосердия, казавшиеся ей небожительницами, не вызывают восторга теперь, когда она стала одной из них?

Или совсем просто и грустно: то, что случилось в ЧК, слишком сильно повредило ее душу.

Старшая сестра, под началом которой служила Элеонора, была женщиной молодой и щуплой, из тех, что считаются расторопными. Она всегда при деле, всюду успевает, постоянно занята и на ногах, и даже чай пьет на ходу, выскакивая из-за стола с куском во рту. Все дела всегда в одной секундочке до завершения, но дел этих столько, что просто удивительно, как она справляется. Этот постоянный порыв, бесконечное мельтешение завораживают и восхищают, поэтому мало кому приходит в голову проверить, сколько работы сделано на самом деле, и убедиться, что совсем немного.

К сожалению, Элеонора оказалась среди той малочисленной группы, на кого гипноз суетливых жестов и вечной беготни не действовал. Она прекрасно понимала субординацию и умела подчиняться, но некоторые порядки здесь оказались настолько нелепыми, что мириться с ними Элеонора считала просто преступным. Она очень деликатно, с глазу на глаз, пыталась говорить со своей старшей. О том, что неплохо бы починить автоклав и не сваливать стерильные инструменты в кучу на один стол, а комплектовать типовые наборы. Так же как и материал лучше держать в маленьких биксах. Она могла бы передать старшей еще много секретов мастерства, но та восприняла все советы в штыки, почему-то решив, что Элеонора таким образом хочет заполучить ее место. Самая умная, что ли? Не лезь, куда не просят, – вот единственные слова, которых удостоилась Элеонора.

Вероятно, я действительно проявила навязчивость, решила она и попыталась представить себя на месте старшей. Если бы к ней подошла новенькая подчиненная и стала бы советовать? Вдруг она тоже посчитала бы такую подчиненную выскочкой? Да нет… Человеческий опыт бесценен, и нужно быть очень глупым человеком, чтобы им пренебрегать.

Отнеся такое пренебрежение на молодость старшей сестры и ее неуверенность, Элеонора вела себя подчеркнуто скромно, но мастерство не спрячешь. Доктора быстро полюбили новую сестру и просили ставить ее на сложные операции.

Это вызвало ревность коллег, и Элеонора оглянуться не успела, как стала отверженной в маленьком коллективе операционных сестер. Старшая при виде нее поджимала губы, называя не иначе как «наша аристократка», остальные сестры не отставали от начальницы, а расписание Элеоноры неизменно оказывалось самым плотным.

«Все тебя просят, как я могу врачам отказывать?» – ухмылялась старшая.

Впрочем, работа не тяготила. Так же как и мелочные придирки старшей. Гигиена и санэпидрежим – это для Элеоноры было святое, она выполняла все требования, в том числе и те, которые не слишком чистоплотная старшая и не подумала бы проверять.

Отчужденность сестер тоже ее не огорчала. Все это были девушки не ее круга. Элеонора никогда не была снобкой, но тут столкнулась с таким убогим мировоззрением… Бесконечные разговоры о любовниках, бывших, будущих и потенциальных, оскорбляли ее, и она только радовалась, что можно не принимать в них участия. Все девушки были комсомолками, и Элеонора заметила одну странную закономерность. Они очень охотно и радостно занимались своими комсомольскими делами, не жалели ни сил, ни времени на всякие субботники, собрания, шествия и представления, но к прямым обязанностям относились спустя рукава. Хирургия – это такая область человеческой деятельности, где всегда требуется известная доля самопожертвования, даже при самой лучшей организации дела. Известно, что тяжелейшие случаи поступают в стационар именно за полчаса до конца рабочего дня, а когда идешь с мыслью «вот сейчас сделаю аппендицит – и домой», будь готов, что банальный аппендицит окажется заболеванием поистине космической сложности. Словом, ни одно из помещений не видело столько событий, противоречащих здравому смыслу и всем законам природы, сколько операционная.

Элеонора была шокирована, когда сестра потребовала заменить ее посреди резекции желудка, потому что, видите ли, у нее закончилось рабочее время. И хирурги стояли, ждали, пока произойдет замена.

В бытность свою старшей Элеонора тщательно следила, чтобы все переработки ее подчиненных были учтены. Если сегодня тебе пришлось задержаться, то завтра приходи попозже или накопи несколько часов и возьми отгул. За подобные вольности она несколько раз получала нагоняй от Бесенкова, который считал, что в нынешние непростые времена все должны работать на износ. «Я тоже нахожусь на службе в свое свободное время!» – патетически восклицал он. «Это ваш выбор», – сдержанно отвечала Элеонора.

Очень давно, когда они с Сашей еще не отдалились друг от друга, она заглянула к Шварцвальдам на чай, и завязался разговор о полномочиях руководителя. Элеонора заметила, что настоящий начальник не имеет права требовать от подчиненных больше, чем от себя самого. Услышав эту догму, барон не на шутку разгневался и погрозил ей пальцем: запомни, будущая главная сестра, раз и навсегда: начальник не имеет права требовать больше, чем записано в должностных обязанностях. Если он не может решить проблему теми силами, что у него есть, грош ему цена!

Но это не отменяет личной ответственности человека и его профессиональной гордости. Почему можно забыть приготовить лед, чтобы положить на рану в конце операции? И, наоборот, не подогреть растворы для промывания брюшной полости при перитоните, мол, и холодные сойдут. А то, что у больного от этого возникает вагус-рефлекс, подумаешь, важность… И еще тысяча мелочей, из которых и складывается работа операционной сестры…

Как все это понять? Почему свобода женщины воспринимается как распущенность, свобода труда – как халтура, а борьба за светлое будущее сводится к пафосным лозунгам, позволяющим начальству не заботиться об условиях труда сотрудников?

Она была очень подавлена и очень одинока. Из всех сестер она не нашла никого близкого по духу. Могла бы подружиться с докторами, но соблюдала дистанцию. С отъездом Ксении Михайловны прервались и светские знакомства. Ее бы принимали и одну, без тетки, только Элеонора чувствовала себя оскверненной и недостойной.

Иногда ей целый день не с кем было словом перемолвиться. Элеонора знала, что у Саши ей будут рады, и товарищ Катерина тепло ее встретит, но сторонилась этих женщин. Сашу – инстинктивно, на уровне подсознания, а Катерину – потому что та стала теперь партийным руководителем всех медиков Петрограда. Еще подумает, не дай бог, что Элеонора хочет к ней подлизаться. Да и компрометировать большевистскую мадонну знакомством с княжной нехорошо…

• Предыдущая
• 40/72
• Следующая