Последний инка - Свет Яков Михайлович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/39
• Следующая

Но не надо забывать, что в 1537 году испанцы в Перу были неизмеримо сильнее, чем в дни Кахамалки.

В Трухильо, Кальяо, Сан-Мигель ежемесячно приходили из Панамы корабли, и по шатким сходням на перуанскую землю спускались, гремя железными доспехами, сотни ветеранов конкисты. На грязные пристани выгружали мешки с порохом и пулями, фальконеты, пушки, связки копий и алебард. Манко знал, что Писарро непрерывно получает из-за моря новые подкрепления. Манко понимал также, что Альмагро слабее Писарро и что Писарро, владея гаванями косты и получая все время подкрепления из-за моря, рано или поздно сломит хребет мятежному компаньону, после чего победители неминуемо обрушатся на тауантинсуйскую рать. В открытом же поле перевес всегда окажется на стороне испанской конницы и испанской артиллерии.

И если испанцы разгромят тауантинсуйское войско и уничтожат или захватят в плен его предводителей, то они без труда затопчут последние искры восстания.

Риск, спору нет, благородное дело, но рисковать, имея ничтожные шансы на выигрыш, и ставить при этом на карту будущее своей страны и своего народа – такую «роскошь» Манко позволить себе не мог.

За восемь веков до открытия Америки точно так же, как Манко, поступил доблестный испанский рыцарь Пелайо. Когда мавры вторглись в Испанию, он, потерпев поражение в открытом бою, увел свою дружину в астурийские горы. Астурийский пятачок оказался ядром независимого кастильского королевства, которое при дальних потомках Пелайо отвоевало у мавров всю Испанию.

Манко не знал испанской истории, но о Пелайо вспомнили многие спутники Писарро, когда они узнали, что инка увел свое войско в горы Вилькапампы.

Вилькапампа – равнина, где растет дерево вилька. Так с незапамятных пор называли междуречье Апуримака и Урубамбы, самых верхних притоков Амазонки. Только горцы, живущие на поднебесной высоте, могли назвать пампой – равниной – этот вздыбленный, перемятый и перекрученный лоскут перуанской земли.

Совсем недалеко, в сорока – пятидесяти милях к югу от Вилькапампы, лежала поверженная тауантинсуйская столица, но в Андах счет идет не на мили. Ведь только кондоры летают в Андах по прямым и кратчайшим линиям. Кондоры из Куско в Вилька-пампу могут долететь за час, у людей же этот путь отнимает порой несколько дней, порой неделю. Случалось, и при этом нередко, что путники, следующие из Куско в этот забытый богами уголок, исчезали. Иногда находили обглоданные стервятниками кости, но чаще всего следы терялись на каменистых тропах, в шуршащих сухим щебнем осыпях или в снежных сугробах заоблачных перевалов.

Вилькапампа не больно велика. Миль тридцать в ширину – с запада на восток, миль сорок в длину – вдоль течения быстрой Урубамбы.

Но этот клочок высокого нагорья весь изрезан капризными притоками Урубамбы, иссечен бурными ручьями, которые в сезон дождей смывают и уносят огромные скалы. В долинах и у подошвы исполинских хребтов зеленеют непроходимые чащобы, через которые надо прорубаться топором. Повыше – кручи, с которых срываются бешеные каменные лавины, отвесные обрывы, осыпи, клочки сочных лугов на пятачках ровной земли. Еще выше – голые, зазубренные гребни горных цепей, на самых высоких – шапки вечных снегов, голубые языки ледников.

Не то Пачакути, не то Уайна-Капак проложил к Вилькапампе дорогу от Куско. Она шла через Юкай к селению Ольянтаитамбо, лежащему на крутом берегу Урубамбы. Ниже этого селения Уру-бамба входила в узкий каньон. Дорога поэтому отклонялась вправо, в сторону от реки, медленно, нехотя взбиралась на перевал, обходила могучую вершину Пантикалью, поворачивала влево, к Урубамбе, доходила до нее и через шаткий мост Чукичаку перебрасывалась на левый берег Урубамбы. За Чукичакой, собственно, и начиналась Вилькапампа.

Иным путем в Вилькапампу попасть было невозможно. И отрезать этот край от мира не составляло ни малейшего труда. Стоило только разрушить мост Чукичаку, и Вилькапампа становилась неприступной цитаделью.

Манко уничтожил этот мост.

Отныне Вилькапампа становилась надежным оплотом тауан-тинсуйских воителей. Царство Манко было в сто раз меньше империи Уайна-Капака и Атауальпы, но пока горели сигнальные огни на рубежах Вилькапампы, надежда жила в сердцах всех тауантин-суйцев.

А под стенами Куско шла битва. После долгих и бесплодных переговоров Альмагро объявил войну маркизу и его братьям.

8 апреля 1537 года Альмагро внезапно ворвался в Куско. Он мгновенно овладел всеми опорными пунктами писарристов. Ор-гоньес штурмом взял резиденцию Эрнандо и Гонсало Писарро.

Братья сопротивлялись упорно и яростно и сдались на милость победителя лишь в тот миг, когда над ними запылала крыша. Ор-гоньес умолял Альмагро немедленно казнить знатных пленников. «Муэрто но мордиа» – «мертвый не кусается», внушал он Альмагро. Однако тот не решился умертвить братьев Писарро и приказал заключить их в один из казематов полуразрушенной Кориканчи.

Старый тигр, еще не зная о падении Куско, послал для расправы с мятежниками сильный отряд под командой одного своего испытанного соратника.

На реке Абанкай, неподалеку от Куско, Альмагро наголову разбил этого военачальника и захватил в плен почти весь его отряд.

Чаша весов, казалось, склонилась к Альмагро. Но Писарро не пал духом. Сидя в Лиме, он готовился к походу на Куско. Ему во что бы то ни стало надо было выиграть время. Он знал, что время работает не в пользу Альмагро, что его соперник отрезан от внешнего мира и не может рассчитывать на свежие пополнения, что в самом Куско его хитроумные братья, пусть и лишенные свободы, делают все, чтобы посеять смуту в рядах сторонников Альмагро.

И вот, чтобы оттянуть неизбежную встречу в открытом поле, Писарро послал в Куско одного из своих приближенных.

Посол юлил и изворачивался, вел с Альмагро длинные и бесплодные беседы, а время шло, и Альмагро терял в пустых разговорах драгоценные дни и недели.

В конце концов Альмагро прогнал писарровского лазутчика.

– Что толку в словах, – сказал он, – если я чувствую себя победителем!

– Что ж, – ответил посол, – в добрый час. Но не забывайте старинную поговорку: «Порой побежденный побеждает, а победитель гибнет»…

Эрнандо и Гонсало не теряли даром времени. Братьям разрешено было принимать гостей, а гости из стана Альмагро охотно посещали их узилище – братья день и ночь играли с визитерами в карты и кости, играли отнюдь не для развлечения. Каждый проигрыш и каждый выигрыш в этом игорном доме за семью замками был ходом в хитрой игре, которая велась против Альмагро.

Однажды, например, братья выиграли в одного из наиболее влиятельных советников Альмагро восемьдесят тысяч песо. Когда убитый горем советник вручил счастливым игрокам долговую расписку, те немедленно разорвали ее в клочья.

– Вы достойный рыцарь, и мы с легким сердцем отказываемся от выигрыша, – сказал Эрнандо.

Оргоньес вновь потребовал от Альмагро казни братьев Писар-ро. Альмагро готов был уступить Оргоньесу, но осчастливленный братьями советник грудью стал на их защиту, и Альмагро после мучительных колебаний отказал Оргоньесу.

– Пеняйте теперь на себя, – с горечью сказал ему Оргоньес. – Люди из рода Писарро не прощают обид, а вы им достаточно досадили. Придет день, когда она расплатятся с вами, и эта расплата будет жестокая.

Пророчество Оргоньеса стало сбываться очень скоро.

Альмагро выступил в поход на Лиму и взял с собой Эрнандо. Гонсало и других знатных писарристов он оставил в казематах Куско.

Но братья недаром проигрывали своим стражникам десятки тысяч песо. Через несколько дней после ухода Альмагро из Куско Гонсало Писарро и другие пленники сбежали и благополучно добрались до ставки Франсиско Писарро.

Но у старого тигра руки были связаны, пока другой, самый расторопный его брат, Эрнандо, находился у Альмагро.

Эрнандо это отлично понимал и всеми силами стремился вырваться из плена. С этой целью он предложил Альмагро свои услуги в качестве посредника.

• Предыдущая
• 19/39
• Следующая