Чудеса в ассортименте - Шумская Елизавета - Страница 68
- Предыдущая
- 68/70
- Следующая
По дороге в свою контору Эрни вновь и вновь прокручивал в голове разговор с Эдом. У него не было уверенности, что он правильно его построил. Оставалось надеяться, что не подведут помощники, если уж приведенные доводы окажутся бессильны. Фаргелон покачал головой. Рискованно. Слишком рискованно. Он фактически получил признание, что Юска связан с Маркусом. Теперь все будет зависеть от того, нужна ли на самом деле Барентону Краусу его жена. Он отчаянный человек. Ради любви может и рискнуть явиться на конспиративную квартиру. Или все же осторожность пересилит? Как сильно Ханна дорога своему мужу?
За этими размышлениями Эрни добрался до дома клиентки. Манихинге Краус открыла ему дверь и молча впустила. Глядя на женщину, будто уставшую, но явно что-то решившую для себя, Фаргелон гадал, что творится в ее сердце, к каким она пришла выводам, узнав про возвращение мужа в город. Ведь Барентон не дал ей ни единой весточки о себе. Что это – равнодушие или забота о ее безопасности? Похитив потрет Идореллы Маядскальской, Краус перешел дорожку слишком опасным людям, и тревога за жизнь жены была вполне обоснованна. Если Краус еще в столице, это косвенно говорит о его чувстве к Ханне, или, может, бывший воздушный разбойник все-таки надеется, что найдет картину? И все же любит ли он свою жену?
Эрни, убедившись, что их не подслушивают, изложил клиентке все, что до этого ей еще не было известно. Она должна понимать, что поставлено на кон, какая опасность ей грозит. В конце сыщик сообщил ей о своем визите к Эду Юске.
– Я ему сказал, что вы будете ждать в условленном месте. Но это вас ни к чему не обязывает. Вы можете пойти туда, а можете не пойти. Все зависит только от того, желаете ли вы увидеть своего мужа. Ежели нет, что вполне понятно в сложившейся ситуации, то лучше не рисковать и не ввязываться во все это. – Эрни говорил очень мягко. – Решать только вам.
– Я пойду, – только и сказала женщина.
Фаргелон кивнул, сам не зная, рад он подобному или предпочел бы другой исход.
В этом деле Эрни столкнулся с очень качественной слежкой. Он до сих пор не был уверен, что ее больше нет. Пару раз ему попадались доказательства обратного, но они не были однозначными. Однако сыщик предпочитал перестраховываться.
Около восьми часов вечера манихинге Краус вышла из своего дома и направилась к Старорыночной площади. Там она поплутала между выставленными на улицу лотками и группами людей вокруг то одного, то другого актера. В этом месте жизнь била ключом, что днем, что вечером, даже ночью не утихала. В светлое время суток тут активно шла торговля, а как спускались сумерки, появлялись и развлечения. Совсем недалеко отсюда стояли два театра, актеры которых частенько подрабатывали уличными выступлениями. Музыканты и певцы тоже не гнушались известной площади. Дети очень любили обмазанных золотой или серебряной краской мимов, которые неподвижно стояли то тут, то там и начинали двигаться, если бросить в коробку перед ними монетку. Разумеется, при таком изобилии развлечений народу здесь было множество. Однако Эрни не рассчитывал, что женщина сможет затеряться в толпе. Чтобы оторваться от слежки, он предложил Ханне провернуть другой трюк.
По его совету манихинге Краус заходила то в один магазинчик, то в другой. В четвертом человек Фаргелона ее и перехватил. Это была девушка, схожего с Ханной типажа. Она шепнула женщине пароль и быстро утащила ее в задние комнаты. Там они поменялись одеждой. Краус надела темный парик, шляпку другого фасона, и из задних дверей соседнего дома вышла наряженная пара, в которой вряд ли бы кто-то узнал Эрни и Ханну, тем более что женщина в ее одежде покинула магазинчик немного раньше через парадный вход.
Фаргелон с дамой еще немного поплутали по городу, но в девять оказались на конспиративной квартире. Эрни был почти уверен, что слежка, даже если была, отстала. Он заварил для женщины чай и ушел, пообещав прийти после двенадцати. Сам же с Ренсом засел в кабаке неподалеку. Леру несерьезно ворчал, что надо было сдать этого Маркуса властям и что Эрни отнимает его законный хлеб.
– Слушай, а что ты написал Решке?
– Что? – отвлекся от своих размышлений Фаргелон.
– Ну ты сказал, что отдал записку Юске для Решки. Так что было в той записке?
– А-а, это… – отмахнулся Эрни. – Я написал, что знаю, что картина не у него и что ему неизвестно, где она.
– Думаешь, сработает?
– Посмотрим.
Эрни вернулся в квартиру, где его должна была ждать Ханна, как и обещал, после полуночи. Признаться, шел он туда со смешанным чувством. Сыщик редко оставался равнодушным к делам, которые вел. Профессия постоянно сталкивала его с людскими чувствами, счастьем или горем, благородством или предательством. И Фаргелон всегда с замиранием сердца ждал, что же восторжествует на этот раз, искренне надеясь на хороший исход. Не только потому, что счастливые клиенты платили больше. Просто Эрни жизненно необходимо было верить в лучшее. Он и так много видел людской грязи, иногда это его жутко угнетало, поэтому так хотелось другого, того, что не дало бы скатиться до цинизма. Ренс с ним неплохо жил, но Эрни так не мог. Несмотря на все обвинения в наивности и самообмане, он продолжал верить в людей.
Что сейчас предложит ему судьба? Очередное разбитое сердце и аргумент в пользу позиции Ренса или пример любви, которая все преодолевает, все исправляет?
Почему-то это дело вообще сильно волновало Эрни. Не только оттого, что оно вовлекло в свой круговорот даже его Вивьен. Может, потому, что должно было ответить: дано ли преступнику исправиться? Обычно на этот вопрос Фаргелон уверенно отвечал «нет», но ведь бывают исключения. Или все же такое невозможно?
Остановившись у двери квартиры, Эрни поднял руку и замер ненадолго. Что ж, посмотрим. Коротко постучал. У Ханны был ключ, она должна была открыть. Однако в квартире стояла тишина. Фаргелон вдруг с ужасом подумал, что им вовсе не удалось уйти от наблюдения и люди Лаужер-она Маядскальского добрались-таки до Крауса. Более того, он сам привел их к нему. Что они сделали с Ханной? Похитили, как Вивьен недавно, или… что похуже? Эрни отчаянно не хотел иметь на своей совести еще два трупа. Неужели его профессионализма не хватило? Осознание собственной вины буквально сковало частного сыщика. Настолько, что он даже не сразу заметил, что дверь открывается.
Перед ним стояла Ханна Краус. Она быстро метнулась к стене, и Эрни увидел направленный на него револьвер. Его держал Решка Маркус.
– Входите, – приказал он. – К той стене.
Фаргелон поднял руки на уровень плеч, показывая, что ничего не держит в них, и встал где сказано. Маркус, быстро выглянув, убедился в отсутствии других людей за дверью и закрыл ее.
– Это он, – произнесла Ханна. – Это тот сыщик.
– Эрни Фаргелон, – представился Эрни.
Маркус помедлил и опустил револьвер. Оба мужчины долго смотрели друг на друга. Потом лже-Краус кивнул:
– Спасибо.
Эрни, уже опустивший руки, повторил его жест.
– Что вы теперь будете делать? – спросил он после очередной паузы.
Ханна подошла к мужу, и Барентон обнял ее за плечи. Только теперь Фаргелон понял, насколько она красива.
– Уедем, – произнесла женщина. Ее голос дрожал от счастья, пережитого волнения, тревоги за будущее, но в нем слышалась уверенность, которую вряд ли что-либо могло поколебать. – Тканями можно торговать везде. В этом мире или в любом другом полно мест, городов, домов. Да, они чужие. Я с трудом могу себе представить, как буду жить без всего этого, что вокруг. Тут все мне знакомо и все родное. Здесь друзья, родственники, мама с папой… – Она замолчала, справляясь со слезами. – Только счастья не будет. Без Барентона – нет.
Мужчина ничего не сказал, лишь крепче обнял жену за плечи.
Эрни с трудом улыбнулся. Его самого сейчас распирали эмоции.
– Вы правы, чужие города и чужие миры – это ужасно, – произнес он. – Неродное звучит как приговор. Но я убежден, что собственный дом, достаток и любимый человек рядом могут это изменить.
- Предыдущая
- 68/70
- Следующая
