Оберег для огненного мага - Каршева Ульяна - Страница 46
- Предыдущая
- 46/69
- Следующая
Порыв воздуха – и Алекса поняла, что он закрыл ладонями лицо.
Некоторое время она собиралась с силами и мыслями.
– Если твое лицо изуродовано – это не страшно, – медленно сказала она. – Есть целители, которые скажут, можно ли вылечить кожу на лице или придется сделать операцию по пересадке кожи. Если у тебя страх перед мамой… Тебе нужно только понять, что за твои желания тебя никто не убьет. Ты Тиарнак. Ты человек, за судьбой которого с сочувствием следят многие.
– Ты не понимаешь… – чуть приглушенно ответил Ферди. – Я сотни раз пытался сказать это матери – и не сумел. Я не могу себя заставить это сказать. Ты думаешь, я не пробовал себя убеждать такими аргументами? Да я нашел аргументов гораздо больше, чем ты сейчас. У меня было время на это – целых три года… Но я постоянно думаю о том, как мама взглянет на меня, когда я выйду из своего убежища… Она думает, что готова увидеть меня. Но я твердо знаю… Она уверена, что увидит того Ферди, которого знает. И то, что я увижу в ее глазах… Мне хочется умереть, когда я думаю об этом ее взгляде… Она столько вложила в меня, в мою жизнь…
– …Ферди, а нужно ли говорить об этом мадам Тиарнак? – после лихорадочных раздумий спросила девушка. – Может, дождаться, пока ты полностью окрепнешь, а потом Карей увезет тебя к родственникам в провинцию? Он вернется и поставит родителей перед фактом. А потом…
– Та же трусость, – тяжело сказал Ферди. – Ладно. Пойдем. Я провожу тебя.
Но не двигался еще некоторое время, будто забывшись, погруженный в тяжелые мысли. Алекса, притихнув, сидела рядом, слушала и почти не слышала тихое дыхание пойманного в ловушку Ферди. Ей хотелось обнять его, как она обнимала, утешая, заболевшего Люка или простуженную Дэйзи; как обнимала перепуганную Джесмин, когда та однажды вместе с мальчишками спрыгнула из окна второго этажа школы и разорвала школьное платье. Эта дуреха плакала, боясь получить взбучку за испорченную одежду, а Алекса плакала от ужаса, что платье разорвано о верх низкого газонного заборчика под окнами, о который могла пораниться или вообще убиться смелая, но глупая девчонка…
Когда в конце коридора он отпустил ее руку, Алекса сказала:
– Я скажу.
– …Спасибо.
Тихие удаляющиеся шаги. Минуты в темноте – и, наконец, появился свет. Алекса вышла из коридора Ферди во второй коридор, чувствуя, как зачастил пульс. М-да… Если даже ей сказать мадам Тиарнак такое тяжело, как сейчас выясняется, то каково Ферди? С каждым шагом к женщине, которая вырастила послушного, задавленного ее личными желаниями и амбициями сына-марионетку, собственная решимость высказаться давалась с большим напряжением.
Поэтому, едва мать Тиарнаков появилась в маленькой гостиной, где, как обычно, дожидалась Алексу для чаепития, а в дальнем углу девушка увидела Карея, решимость почти улетучилась. Вспомнив, как это сделал Ферди, Алекса вдохнула и выговорила:
– Ферди просил передать. Лично вам. Потому что боится, что не сможет сказать это сам. Он не хочет учиться дальше. Он хочет окончить магический корпус и уехать жить к родственникам в провинцию. Все.
Женщина остолбенело уставилась на Алексу. Девушка виновато опустила глаза (и почему она себя чувствовала виноватой?!) и, вполголоса буркнув: «До свидания!», почти бегом направилась к двери.
И только промчавшись мимо удивленного Карея, только оказавшись вне поля зрения мадам Тиарнак, Алекса остановилась, чувствуя, как колотится сердце. Как после длительной пробежки. Когда рядом очутился Карей, она уже достаточно пришла в себя, чтобы задаться вопросами: «Почему мне так тяжело было всего лишь передать просьбу Ферди его собственной матери? Я ведь думала – это так легко! Почему? Потому что мадам Тиарнак могущественна и богата? А я в сравнении с нею всего лишь мелкая сошка? Нет… Если у меня такая уникальная способность, я уже в чем-то ровня этой женщине! Но почему?! Почему так сложно сказать вслух то, что, я знаю, ей не понравится? Что в ней такого, что говорить такие вещи, глядя ей в лицо, тяжело?»
– Что случилось? – вполголоса спросил Карей, закрывая за собой дверь в гостиную. – Ты так бежала, будто мать тебе сказала какую-то гадость.
– Нет. Боюсь, что гадость ей сказала я.
Алекса машинально взяла его под руку и чуть не сама повела его к выходу. Бегом… Бегом отсюда.
– Не поделишься? Гадостью?
Девушка помялась, но коротко проговорила слова Ферди. Они уже выходили на крыльцо, так что негромкий присвист Карея: «Ого!» – заставил ее лишь нехотя усмехнуться. А когда он сажал ее в машину, Алекса решилась спросить:
– Почему я, посторонний человек, так струсила, всего лишь передавая слова Ферди? Прости, Карей… Я знаю, что она ваша мать, но… – Девушка беспомощно пожала плечами. – Я не понимаю!
– Подспудный страх перед ядовитой змеей, – ответил Карей так сразу, словно давно обдумывал испуганное изумление девушки. – Забудь. Не думай об этом. Передала – и передала. Не зацикливайся.
– Хорошо. Только… Когда вернешься, скажи Ферди, что я выполнила его просьбу. Для него это важно.
– А то сам не знаю, – буркнул Карей.
Странные интонации заставили Алексу взглянуть на него, но Карей уже закрыл дверцу и обошел машину, чтобы сесть рядом. Прислонившись к спинке сиденья, он некоторое время смотрел в ветровое стекло, а потом положил руки на руль.
…У калитки парень спросил:
– Ты очень торопишься домой?
– Нет, не очень, – настороженно сказала Алекса.
Он, наверное, хочет поговорить о старшем брате? Но Карей сказал другое, несколько неожиданное:
– Алекса, если время терпит, посидим в твоей беседке?
Девушка хотела ответить, что беседка не ее, но сообразила – только затянет ситуацию. А если Карей хочет ей что-то сказать? Но когда спустились вниз, в овраг, в беседке Карей как сел на скамью, так и замолчал – намертво, по впечатлению Алексы. Посидев немного в неловком молчании (Карей, кстати, явно неловкости не ощущал), Алекса нерешительно спросила:
– Ты говорил с Региной?
– Нет.
– Но…
– Алекса, мне их разговоры неинтересны. Это их жизнь, их отношения.
– А что тебе интересно? Твой баскетбол?
– В данный момент, – сухо сказал он, – мне интересно посидеть рядом с тобой.
Она озадаченно посмотрела на него, а затем чуть слышно фыркнула.
– Что?
– Знала бы, принесла бы сюда термос с горячим кофе и мамины пирожки.
– Ты можешь быть серьезной? Хоть иногда!
– Хм… Вообще-то я на полном серьезе. Но если хочешь, могу помолчать.
Он сердито посопел. Кажется, и молчание ему не понравилось. Но Алекса заупрямилась: если ему что-то нужно, пусть выскажет словами, а не сопением. Кстати, не простыл бы… Наверное в расчете на машину, он вышел из дома в слишком легкой для позднего вечера курточке. Не-эт, все-таки не зря она подумала о термосе… И снова улыбнулась. А вот интересно… Алекса прикусила губу. Интересно, каким бы мужем был Карей? Он бы, наверное, не захотел питаться дома. Домашняя еда ведь простая, а он привык… Нет. Ее кексы ему, кажется, понравились. А уж мамины пирожки – точно.
Хорошо, что о нем можно думать легко, не рассчитывая на будущее. Вот закончит она с Ферди… Перестанет ходить – нет, приезжать… Нет, перестанет Карей… Нет, не так. Карея рядом больше не будет. Улыбка медленно исчезала… Карея рядом не будет. Говорят, когда сомневаешься в необходимости присутствия рядом с тобой какого-то человека, надо представить, что его никогда больше не будет в твоей жизни. И все встанет на свои места.
…Ему-то хорошо. Если Ферди добьется своего и сбежит к родственникам, родители будут надеяться на второго сына… Господи, о чем она думает…
– О чем ты думаешь?
Маленький фонтанчик еле слышно журчал перед ними, и Алекса раздумывала и в самом деле всерьез: а что будет, если сказать это вслух?
– Только не подумай, что я смеюсь.
– Постараюсь.
– В этом году ты заканчиваешь учиться. Найдешь работу. Втянешься в нее. Когда-нибудь задумаешься о семье. (Вроде он ничего не жевал. Откуда впечатление, что он поперхнулся?) Ага… Не забудь, что я говорю серьезно. Вот представь – ты женился. Что для тебя будет важней? Дом или работа?
- Предыдущая
- 46/69
- Следующая
