Земля воды - Свифт Грэм - Страница 37

• Предыдущая
• 37/89
• Следующая

Большая Уза. Уза. Произнесите-ка это слово. У-уза. Медленно. А как еще? Сей звук сочится неторопливостью. Сей звук предполагает медленную, ленивую, вечно текущую реальность, и не обманывает нас. Сей звук рождает плавный ток вод, минимальный музыкальный темп; прохладное, спокойное, бесстрастное движение. Звук, которому по силам охладить даже и горячую, текущую в ваших жилах кровь. Уза, Уза, Уууууууза…

Давным-давно текла себе река и впадала в другую реку, которую люди назовут впоследствии Рейн. В те времена, однако, не было ни людей, ни имен, ни даже Северного моря, ни даже острова под названием Великобритания, и единственными живыми существами, которые имели представление об этой впадавшей в безымянный Рейн реке, были рыбы, что плавали по ней вверх и вниз, а еще гигантские всякие существа, которые паслись себе на мелководьях и о чьих воистину фантастических пропорциях мы бы, наверное, даже и не догадывались, если бы время от времени им не случалось лечь и помереть в таких специфических условиях, которые сберегли до наших дней их окаменелые кости, так, чтобы миллионы лет спустя они смогли стать предметом ученых наших Штудий.

Потом был ледниковый период, или, если быть точным, несколько последовательных эпох, когда ледники то наступали, то отступали, в каковой период море и втиснулось между тяготеющими друг к другу Узой и Рейном, и земельный массив, известный впоследствии как Великобритания, начал отделяться от континента. И в тот же самый весьма протяженный период первые люди, или же их обезьяноподобные предки, пришедшие бог весть откуда, не то из Африки, не то из Китая, не то и вовсе, следуя окольным путем эволюции, прямо из моря, перебрались через континентальный шельф и начали заселять этот не совсем еще определившийся то ли остров, то ли полуостров, создав тем самым прецедент, коему в дальнейшем следовали неоднократно, хотя в последний раз подобная авантюра увенчалась успехом аж в 1066 году.

Как эти люди, а также их многочисленные, волна за волной, последователи именовали Узу, мы и понятия не имеем, поскольку ровным счетом ничего не знаем об их языке. Как, однако, сама Уза воспринимала (давайте все же примем во внимание точку зрения этих первобытных людей, которые скорее всего видели в Узе Бога и, следовательно, наделяли ее способностью чувствовать и воспринимать) этих двуногих пришлецов, которые, взявшись преломлять предметы в звук, изобрели, сами того не заметив, феномен, называемый в наши дни Историей – уж в этом сомневаться не приходится, – с полным безразличием. Ибо какое значение могла иметь такая новомодная придумка для реки, которая текла себе, лилась себе – как всегда. Что могли все три каменных века, культура чашников, эпоха бронзы, железный век, племена белгов со всеми их кремнями, горшками, топорами, брошками и способами погребения мертвых значить для реки, которая владела неведомым для человека ни в прошлом, ни в настоящем таинственным свойством вечно двигаться и оставаться при этом самою собой.

Потом пришли римляне. Как они называли Узу, мы тоже не знаем, но мы знаем, что Уош у них назывался Метарис. Им же первым и удалось навязать свою волю надменной, вздорной, медленнотекущей Узе. Поелику они использовали несколько миль ее русла при строительстве гигантского водоотводного канала, так называемого Кардайк, который тянулся, и след до сей поры заметен, от Кэма до Уитхэма – из окрестностей Кембриджа и чуть не до Линкольна – вкруг всей западной оконечности Фенов, являя тем самым еще одно доказательство римского инженерного гения и неустрашимости перед лицом природы, коим не устает изумляться наш современник.

Однако в те времена Уза текла иным руслом, нежели теперь. Тот факт, что за недолгий срок более или менее близкого соседства с человеческой историей эта упрямая и капризная река несколько раз меняла направление, срезала углы, закладывала глубокие виражи с пируэтами, узурпировала русла других рек, соглашалась течь по свежевырытым каналам и переносила место встречи с морем, характеризует ее как нельзя лучше. Все вышеизложенное можно рассматривать как победу истории (поскольку в большинстве случаев именно людская изобретательность так или иначе влияла на все эти зигзаги), однако с тем же, если не с большим основанием – и как свидетельство непреходящего презрения реки ко всем как есть человеческим потугам. Потому как если бы не вечная, хоть и неспешная наклонность Узы К бунту, если б не ее не признающая узды тяга течь так, как ей того хочется, то во всех этих отводах, каналах и дополнительных руслах, которые до сих пор копают и благодаря которым извилистая, с рептилией схожая Уза оделась сетью меньших водоводов, попросту не было бы никакой нужды.

При римлянах и в эпоху, известную под названием Темных веков [26], которую, правда, многие, и в особенности фенлендский баснописец Чарльз Кингсли, считали самой блистательной и легендарной эпохой в истории Фенов, Уза текла на север чуть не до Марча, прежде чем встретиться с тогдашней речкой по имени Кем. В те времена, когда король Кнут, который умел останавливать реки ничуть не лучше, чем гнать волны вспять, был как-то раз буквально заворожен пением монахов, когда его везли на королевской барке мимо Или, Уза, присвоивши на сестринский манер воды Кема, впадала в море подле Уизбеча (который стоит теперь в десяти милях от берега).

Однако в Средние века, по милости ряда больших наводнений, Уза сама собой потекла на восток, вверх по одному из своих бывших притоков, и пробила себе дорогу к Кему там, где он и ныне в нее впадает, милях в двенадцати ниже Кембриджа. Примерно в то же самое время она окончательно забила свое прежнее устье неподалеку от Уизбеча мощными наносами ила и нашла себе новое, у Линна. Таким образом, прежняя река пересохла, и появилась новая, огромная, неровная, выгнутая на восток дуга, к вящей радости жителей Или и крохотного поселка под названием Гилдси, которые нежданно-негаданно оказались вдруг не только на торной дороге из Кембриджа в Линн, но и на другой, не менее важной, между Линном и Хантингдоном. И к великому недовольству хантингдонских хлеботорговцев, чьим посудинам приходилось теперь делать по дороге к морю большой крюк.

Потом, как мы знаем, явился Вермуйден, чтоб навести порядок, и выкопал реки Бедфорд и Нью-Бедфорд – две прямые тетивы на выгнутый к востоку лук капризной речки, – и хантингдонцы взыграли духом, потому что у них теперь появился самый удобный за всю историю города выход к морю, жители же Кембриджшира пришли в уныние, ибо их славный, триста-лет-как-отлаженный водный путь сделался с этих пор немногим шире дренажной канавы. И таким вот образом судьба изначальной, природной, теку-где-хочу Узы (именуемой в силу привычки Большой Узой, несмотря на то что большая часть ее вод сбрасывается в море по речной системе Бедфорд) оказалась отныне (ибо теперь мы вступили в пределы периода, который даже и с исторической точки зрения давним никак не назовешь, а уж если исходить из едва ли не беспредельных сроков жизни реки, так это и вовсе вчерашний день) в руках предприимчивого и амбициозного местного люда, а подобных людей на всем этом острове было пруд пруди, и все вместе они составляли костяк нации, которая как раз в это время неудержимо стремилась к звездному часу, к удовлетворению амбиций теперь уже в мировом масштабе – и не последними среди них были Аткинсоны из Норфолка, а впоследствии из Гилдси.

А Уза течет себе и течет, и ей нет дела до амбиций, ни местного, ни мирового масштаба. Она течет теперь по разным руслам, распределяя воды, деля силу на части, все более наклонная к заиливанию и к паводкам. И все-таки она течет – сочится – и течет, как то и должно всякой реке, в море. И, как все мы знаем, солнце и ветер выкачивают воду из моря и рассеивают ее над землей, вечно питая реки. Так что Уза, она, конечно, течет в море, но на самом-то деле она, как и все прочие реки, течет вспять, сама в себя, к собственным своим истокам; и впечатление, что река течет в одну и ту же сторону, – всего лишь иллюзия. И еще одна иллюзия: то, что вы кинули (или столкнули) в реку, река унесет, проглотит навеки, и оно уже никогда не вернется назад. И этой самой максиме, впервые пущенной в обращение две с половиной тысячи лет назад Гераклитом Эфесским, насчет того, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды, тоже доверять не стоит. Потому что мы вечно входим в одну и ту же реку.

• Предыдущая
• 37/89
• Следующая