Ставка на любовь - Сэйл Шарон - Страница 54
- Предыдущая
- 54/96
- Следующая
— Итак, друг мой, остался один выход, — пробормотал Дитер себе под нос, отворачиваясь от окна и направляясь к лестнице. — Если ты хочешь вершить месть, сделай это сам!
Спустя несколько часов, когда настала ночь, Дитер лежал нагим в постели, рассеянно глядя, как лунный свет, освещает красивое тело Амалии. Его мозг был занят планами возвращения в Штаты. Амалия была его последним приобретением среди женщин, которым он платил за умелый секс.
Его совершенно не волновало то, что его член безжизненно обмяк, отказываясь реагировать подобающим образом на соблазнительный пушок между смуглых бедер Амалии. Он хорошо платил ей за искусство доставлять наслаждение мужчине.
Амалия была молода телом, но стара душой. Став проституткой в одиннадцать лет, к двадцати двум годам она превратилась в цветущую женщину, в совершенстве постигшую искусство возбуждать и удовлетворять похоть любого старика.
При помощи нежных пальцев и горячего языка она попыталась разбудить его заснувшую плоть, прилагая к этому все свое умение. Увидев первые результаты своих усилий, она вздохнула с облегчением. Постепенно разбухавший под ее искусными ласками член хозяина говорил о том, что сегодня ей не придется выносить его жестокие побои. Она была искренне рада этому.
По мере того как его возбуждение росло, Дитер начал забывать о долгих годах пожиравшей его черной ненависти. Наконец он забыл о калеке, который жил немыслимо далеко, страшась ожидавшего удара судьбы. Сейчас Дитер чувствовал только жаркую волну, исходившую из самого средоточия его существа. Когда струя горячей спермы ударила в руки Амалии, Дитер застонал от наслаждения и облегчения одновременно. Его стон показался ей лучшей музыкой в мире.
Сегодня ночью Дитер был как никогда доволен собой. Удачно завершенный половой акт был для него несомненным доказательством его мужской силы и способности мстить по-настоящему.
Только через три с половиной недели врач согласился отпустить Ника Шено домой. Ник с нетерпением ждал дня, когда его выпишут из больницы. За эти три с половиной недели он пережил так много волнений и боли, что тревожное ожидание стало его постоянным спутником.
Когда Лаки ненадолго отлучалась от его постели, он не находил себе места, ожидая ее возвращения. Его терзал мучительный страх возможного повторения покушения на ее жизнь, пока он, обессиленный серьезным ранением, лежал на больничной койке и не мог прийти ей на помощь. Ник нанял телохранителей и строго-настрого велел им ни на секунду не выпускать Лаки из поля зрения, постоянно сообщая ему о всех ее передвижениях.
Он плохо помнил свои первые дни на больничной койке. Впрочем, это было только к лучшему. К чему помнить о том, что он перенес клиническую смерть?
Зато он помнил голос Лаки, прикосновение ее рук и ее слезы на своих щеках. Даже теперь, когда она была всего в двух шагах от его постели, Ника постоянно охватывало желание подозвать ее к себе и заключить в объятия, потому что последним зрелищем, запечатлевшимся в его мозгу перед тем, как померк весь белый свет, было нацеленное на нее дуло пистолета и ее помертвевшее от ужаса лицо.
Если бы она тогда погибла… если бы он не успел, ему незачем было бы жить дальше. В этом Ник бы, абсолютно уверен. И подобное открытие свидетельствовало только об одном — он любит ее больше жизни именно это не на шутку пугало его.
Еще одним доказательством его полного выздоровления служило вернувшееся к нему неуемное страстное желание близости с Лаки. Теперь Ник с нетерпением дожидался дня, когда он наденет на палец Лаки обручальное кольцо и овладеет наконец ее девственным телом. Кстати, совсем не обязательно, что это будет происходить именно в таком порядке…
За три с половиной недели, проведенные, у постели Ника, Лаки превратилась в собственную тень. От тревожных дней и бессонных ночей она резко похудела. Голубые джинсы болтались на бедрах и, если бы не поясной ремень, вовсе свалились бы с нее. Любимый розовый свитер казался слишком большим и мешковатым там, где раньше соблазнительно обтягивал ее тело. Зеленые глаза казались теперь еще больше из-за похудевшего лица и темных кругов под нижними веками. Распущенные волосы лежали на плечах и спине, словно траурное вдовье покрывало.
Однако Нику она казалась прекрасной, как никогда. И в день выписки из больницы он любил ее крепче, чем прежде, хотя пока ни разу не говорил ей о своей любви.
— Ты готов? — спросила Лаки, в последний раз осматривая палату и заглядывая во все шкафчики и ящички. — Нам пора домой.
— Ты со мной, значит, я готов, детка. Единственное, что мне нужно, это ты…
Лаки остановилась и обернулась. В который уже раз она смотрела на него и никак не могла насмотреться. Ник выглядел похудевшим и побледневшим, но в его глазах снова зажегся лукавый огонек, а в бархатном баритоне слышалась прежняя страсть. Его чудесное исцеление радовало ее до глубины души. Это было больше, чем она смела надеяться.
— Ах, Ник, — едва слышно прошептала она, сжимая руки, чтобы скрыть нервную дрожь, — ты даже представить не можешь, как много для меня значишь.
Она замолчала, не решаясь продолжать. Но сомнения длились минуту-две. Теперь она на собственном горьком опыте убедилась в том, что иногда слишком долгое ожидание не приводит ни к чему хорошему, если не сказать больше. Один раз она уже совершила эту ошибку и чуть не потеряла человека, которого любила, но так и не успела признаться ему в своих чувствах. Настало время сказать Нику правду. Посмотрев ему в глаза, она заставила себя сделать это.
— Я люблю тебя… — Голос Лаки чуть дрожал.
Ее признание в любви оказалось для Ника настоящим потрясением. Ему казалось, он всю жизнь ждал этих слов, но теперь, когда они были произнесены, он смог только обнять ее.
— Иди сюда, — хрипло произнес он и протянул ей навстречу широко расставленные руки.
В следующую секунду она уткнулась лицом в его грудь и крепко обняла руками за талию. Он понял, что она плачет.
— Я тоже люблю тебя, — хрипловатым от волнения голосом ответил он и в ту же секунду почувствовал, как в нем поднялась волна страстного желания. — Только не плачь, детка… не надо плакать…
- Предыдущая
- 54/96
- Следующая
