Берег черного дерева и слоновой кости (сборник) - Жаколио Луи - Страница 14

• Предыдущая
• 14/107
• Следующая

— А мне в голову пришла другая мысль, — сказал юноша, не обращая внимания на его шутку.

— Посмотрим, что за мысль.

— Положим, что крейсер действительно стоит там на якоре; мы в трех милях от устья реки и через какой-нибудь час я разузнаю, в чем дело. Но в таком случае, не благоразумнее ли будет немедленно разводить пары и поспешить с погрузкой, чтобы уйти отсюда за два часа до восхода солнца? Нет никакой вероятности, чтобы фрегат осмотрел проход до рассвета; следовательно, у нас есть средство ускользнуть от него.

— Вы правы, Девис; в вашей молодой голове много сообразительности. Лучше бросить негров, которых мы не успеем погрузить, чем погибать самим. Отправляйтесь же скорее на наблюдательный пост, и что бы там ни случилось, через несколько часов мы будем готовы.

— Прощайте, капитан.

— Прощайте, дитя мое, — сказал Ле-Ноэль, ласково пожимая ему руку. — Мимоходом скажите Верже, что мне надо видеть его.

Пять минут спустя Девис и трое матросов, вооруженных с ног до головы, плыли вниз по реке в легкой шлюпке по направлению к взморью. Чтобы не возбудить внимания негров, они первое время спускались по течению не гребя и взялись за весла только тогда, когда их всплесков нельзя было слышать с берега.

Ночь была великолепна. Река Рио-дас-Мортес, освещенная луною, показавшейся на горизонте только через четверть часа после их отплытия, змеею извивалась меж берегов, покрытых бамбуком и магниферами. Легкий ветер, пропитанный нежными ароматами тамаринда, черного дерева, освежал жгучий воздух. Нет ничего прекраснее этих тропических ночей, когда спадает зной и природа засыпает в тишине, полной благоухания! Изредка крики хищных зверей нарушают однообразное безмолвие и предупреждают путешественников о необходимости иметь наготове оружие…

Несколько минут спустя после того, как Девис ушел со шхуны, двое людей тихо прокрадывались в высокой траве по едва заметной тропинке между лесом и правым берегом реки. Эти люди были Барте и Гиллуа.

Весь день они наблюдали с живейшим любопытством за меновой торговлей и были проникнуты глубоким состраданием к несчастным жертвам этого гнусного торга. Утомленные печальным зрелищем и испытывая тяжелую досаду от невозможности вмешаться в происходившее на их глазах, они вернулись вечером в каюту и случайно сели у окна под румпелем, откуда ясно услышали весь разговор капитана с Девисом. В ту же минуту план их был готов. Захватив с собой оружие, они вышли на берег и, пока корабельные агенты торопились кончить погрузку, пустились в путь, никем не замеченные.

— Что же мы будем делать? — спросил Гиллуа, первым прерывая молчание, после того как они отошли от шхуны так далеко, что нельзя было ни видеть, ни слышать их.

— Прежде всего, — отвечал Барте, — надо удостовериться в справедливости известия, доставленного неграми Девису.

— Это цель нашей попытки, и мы скоро узнаем, в чем дело.

— В таком случае, ваш вопрос относится к тому, чего нам держаться, если увидим, что военный корабль действительно остановился на якоре неподалеку от берега.

— Именно так.

— Положение наше очень щекотливо. С одной стороны, мы связаны данным словом не искать спасения в побеге и не открывать крейсерам присутствия «Осы»; с другой же стороны, человеколюбие внушает нам долг всеми средствами бороться с преступлением, невольными свидетелями которого мы были.

— Мы дали слово не подавать сигналов только на море, но здесь…

— Разница очень невелика и, по-моему, не снимает с нас клятвы.

— Любезный поручик, — прервал его Гиллуа, — мои понятия о чести не так непоколебимы, как ваши. Как! Этот человек сажает нас на свой корабль, который занимается торговлей неграми…

— Но он не мог действовать иначе, — перебил его Барте, — его арматор обязан был это сделать по контракту с правительством и только исполнял законное требование главного комиссара в Бордо.

— Положим, что так. Но кто помешал бы ему высадить нас на берегу Испании, в Мадере или на Зеленом Мысе? У него было двадцать средств отделаться от нас.

— Все это не так легко исполнить, как вы думаете. Вы сами слышали, как Ле-Ноэль рассказывал, что на Ронтонаках лежало подозрение в торговле неграми, а при таких обстоятельствах малейшая неосторожность или нетактичность была бы роковой для «Осы». Подумайте же сами, какая это была бы неосторожность — высадить нас на первом встречном берегу и таким образом разоблачить себя в самом начале плавания, которое требует не менее трех-четырех месяцев спокойствия. Вы видели, чего ему стоило только направление к мысу Габон… Я понимаю, что по своему положению капитан Ле-Ноэль обязан не отпускать нас от себя.

— Любезный Барте, можно подумать, что вы защищаете этого торгаша человеческим мясом!

— Нимало… я только обсуждаю меры, которые он принужден принимать в интересах своей безопасности.

— Тем не менее я убежден, что слова, вырванное у нас под угрозою отправить нас на дно морское, не имеет никакого значения даже в глазах самой строгой нравственности. Что касается меня, я не намерен держать его. Как! Воры захватили меня и, приставив нож к горлу, взяли с меня клятву не выдавать их, а я буду считать долгом молчать, несмотря на то, что на моих глазах они будут совершать новые злодеяния! Полагаю, что в таком случае моя же совесть обвинила бы меня как сообщника преступлений, допускаемых моим молчанием!

— Может быть, вы и правы.

— Я совершенно прав!.. Вы, как человек военный, воображаете, будто наше положение имеет; некоторое сходство с положением военнопленных, — отсюда и вся ваша щепетильность; но вам следует представить себе, что мы просто попались шайке разбойников, и тогда ваш рассудок придет совсем к другому заключению.

Сознаю, что всякое ваше слово справедливо и, однако, чувствую непреодолимое отвращение к нарушению слова, данного мною даже разбойнику.

— То есть слова, вырванного у нас насилием, а это совсем иное дело… Во всяком случае, если вы не можете преодолеть вашу щепетильность, предоставьте это дело мне, ведь вы не давали слова препятствовать моим действиям, а я-то уж сумею в данном случае принять меры, соответствующие положению.

— Тише! — прошептал Барте, схватив его за руку.

— Что такое?

— Смотрите и слушайте! — продолжал поручик шепотом, указывая по направлению к реке.

Товарищи остановились и среди неопределенного смутного гула морских волн ясно различили звук весел, исходящий от черной точки, которая скользила по воде в трехстах-четырехстах метрах от них.

— Тут некому быть, кроме Девиса и его людей, — сказал Гиллуа, — но почему вышло, что они не ушли дальше?

— Вероятно, что-нибудь задержало их по дороге; а теперь смотрите, с какою быстротою они уходят вперед.

— По-видимому, они направляются на тот берег; для нас это большое счастье, потому что таким образом мы не попадемся им на глаза.

После этого они молча продолжали дорогу, на каждом шагу вступая в борьбу с трудностями, которые одолевались только тяжелым усилием.

То вставала перед ними непроходимая, чаща кустарников, бамбука и корнепуска, заставлявшая их делать значительные обходы; то вдруг ноги уходили в тянувшееся от реки до самой опушки леса болото, в котором можно двадцать раз утонуть, прежде чем перейти его наполовину. Изредка доносился внезапный треск сухой травы или поломанных ветвей, а потом словно что-то тяжело шлепалось в воду, — это они нарушали покой крокодила, отдыхавшего на берегу.

Иногда же они прислушивались с невольным трепетом к реву львов и пантер, которые, казалось, вызывали друг друга зловещими проклятиями. Не сознаваясь друг другу в своих впечатлениях, оба мысленно задавались вопросом, не безумное ли дело они задумали, пустившись по берегу неизвестной реки, окруженной болотами и лесами?

Вдруг на небольшом от них расстоянии пронесся странный звук, не похожий ни на трубный голос слона, ни на рыканье льва, ни на визг шакала или гиены, и вслед за тем захрустели ветви бамбука, как будто кто-то раздвигал их руками. Оба разом остановились, предчувствуя опасность, хотя и не понимали, какого она рода.

• Предыдущая
• 14/107
• Следующая