Записки спортсмена-воздухоплавателя и парашютиста - Полосухин Порфирий Порфирьевич - Страница 2

Мое внимание привлекли сообщения о развертывании дирижаблестроения. Дирижабль! Это слово волновало мое юношеское воображение еще в 1925 году, когда знаменитый норвежский исследователь Арктики Руал Амундсен и итальянский инженер Умберто Нобиле совершили на дирижабле «Норге» 72часовой перелет со Шпицбергена на Аляску через Северный полюс. Теперь я был поражен описаниями воздушных кораблей, имевших длину около четверти километра и высоту десятиэтажного дома. Они поднимали десятки тонн груза и могли преодолевать без посадки огромные расстояния.

Устройство дирижаблей и управление ими, как я мог судить из прочитанного, имели кое-что общее с морским делом. Воздухоплавательные названия: «отсеки», «плавучесть», «снасти», «такелаж», «балласт», «дрейф» - были знакомыми и понятными каждому моряку. Воздухоплавание стало предметом моих мечтаний. И когда накануне демобилизации мне попалось в газете объявление о наборе курсантов в открывавшуюся Московскую Высшую воздухоплавательную школу Гражданского воздушного флота, я понял, что судьба моя решена.

…Как сейчас, помню дождливое осеннее утро, мокрые платформы подмосковных станций, мелькавших за окном вагона. Поезд Владивосток - Москва подходил к столице. Вот и крытый перрон Ярославского вокзала. Огромная шумная площадь. Резкие звонки трамваев, цокот лошадиных копыт, сигналы автомобилей. За пересекавшим площадь железнодорожным мостом громоздились крыши бесчисленных зданий большого, незнакомого, но давно уже родного города.

В тот же день, отворив высокую обитую кожей дверь, я вошел в кабинет одного из секретарей ЦК ВЛКСМ. Перед столом секретаря сидел симпатичный молодой человек в сером костюме. Секретарь указал мне на свободное кресло.

- Присаживайтесь. Значит, хотите в дирижаблисты? Ну что ж, дело неплохое. Вот товарищ Фомин, - кивнул он на посетителя, - тоже решил заняться воздухоплаванием.

Фомин взглянул на меня. У него было приятное открытое лицо, упрямые тонковатые губы и в уголках глаз мелкие, насмешливые морщинки.

После короткой беседы секретарь вручил нам путевки в воздухоплавательную школу и, пожелав успеха, попрощался с нами.

Выйдя на улицу, мы разговорились. Александр - так звали моего нового знакомого - заинтересовался моей службой на флоте. Я вспомнил, как, участвуя в первом заграничном походе советских военных кораблей, побывал в Италии и имел счастье вместе с группой моряков посетить на Капри Алексея Максимовича Горького. Фомин забросал меня вопросами об этой встрече с великим пролетарским писателем.

Потом он немногословно рассказал мне о своей работе. Он был секретарем райкома комсомола в городе Кузнецке Пензенской области. С увлечением говорил Александр о воздухоплавании. Я заметил, как при этом у него блестели глаза.

Мы неторопливо шагали по оживленным улицам столицы. Было радостно думать, что здесь, в Москве, нам предстояло жить и учиться делу, которое казалось мне самым интересным на свете.

В воздухоплавательной школе

В Тушине, неподалеку от железнодорожной станции, есть серое трехэтажное здание, кажущееся невзрачным на фоне выросших по соседству новых домов. Здесь в 1933 году разместился ДУК - Дирижаблестроительный учебный комбинат аэрофлота, который объединил организованный тогда дирижаблестроительный институт и нашу воздухоплавательную школу.

Напротив комбината был пустырь. Сейчас он превратился в широкий зеленый сквер с еще невысокими, но крепкими тополями и кустами желтой акации. По другую сторону пустыря, позади неоштукатуренного кирпичного жилого корпуса, находилось наше общежитие. Несколько дальше, за шоссейной дорогой, развертывалось большое строительство - там выбрасывались первые кубометры земли на этом участке трассы канала имени Москвы.

Тушино теперь - большой и благоустроенный город, А тогда он имел не совсем обжитый вид. Может быть, поэтому мы еще больше любили наше уютное учебное заведение, его классы, коридоры, вестибюли и сводную аудиторию, помещавшуюся в кубическом выступе второго этажа над входом в здание. У нас соблюдался привычный мне флотский порядок: утренние поверки, строевые занятия, рапорты, суточные наряды. Моя новая аэрофлотская форма, не считая разницы в эмблеме, мало отличалась от прежней: я лишь сменил матросский бушлат и бескозырку на китель и фуражку.

Меня зачислили в группу будущих командиров дирижаблей. Среди моих однокашников были такие же, как я, демобилизовавшиеся из флота. Учеба давалась нелегко. Но у нас имелись все условия для преодоления трудностей. Нам охотно помогали преподаватели. К тому же мы не знали никаких материальных забот: были обеспечены повышенной стипендией и бесплатным питанием.

Интересные, талантливые люди работали в Дирижаблестроительном учебном комбинате. Не более двадцати восьми лет было профессору аэродинамики Николаю Яковлевичу Фабриканту, которого мы в шутку называли «самым бедным в мире фабрикантом». Просто и доходчиво читал он свою сложную дисциплину. Той же простотой и доходчивостью отличался написанный им единственный в нашей стране учебник аэродинамики дирижабля.

Учащиеся обожали профессора Бориса Михайловича Земского - ученика и друга Николая Егоровича Жуковского. Веселый, остроумный, Борис Михайлович читал курс «Воздушные винты» в такой манере, что в аудитории то и дело раздавались взрывы хохота. Однако это ничуть не мешало усвоению его лекций.

Раз в неделю из подъезжавшей к комбинату машины выходил невысокий пожилой человек с туго набитым портфелем в одной руке и воздухоплавательным балластным мешком в другой. Это был ленинградский профессор Николай Алексеевич Рынин, преподававший нам курс «Воздушные линии» и широко известный своим учебником начертательной геометрии, по которому обучалось не одно поколение инженеров. Он еще в молодости увлекался воздухоплаванием и в 1910 году вместе с аэронавтом Кузнецовым на воздушном шаре достиг высоты 6400 метров. В знак своей привязанности к воздухоплаванию профессор и носил вместо чемоданчика балластный мешок.

В институте читал лекции находившийся тогда в Советском Союзе Умберто Нобиле. Он появлялся у нас в сопровождении своей неизменной спутницы - Титины, собаки, которая летала с ним на дирижабле. Об этой небольшой собачонке ходило много любопытных рассказов. Уверяли, например, будто Титина могла по характеру шума моторов почувствовать их неисправность и предупредить об этом лаем.

Однако я несколько отвлекся. Дирижаблестроительный учебный комбинат еще готовился к открытию, когда мы, курсанты школы, уже закончили первое полугодие классных занятий. Нас послали на практику в эскадру дирижаблей, расположенную на подмосковной станции Долгопрудная, где сооружалась дирижаблестроительная верфь.

Мы поселились на летном поле в палатках, раскинутых рядом с эллингом - большущим угрюмым зданием. В эллинге стояли учебные дирижабли, устройство и обслуживание которых предстояло нам изучить.

Сидя в гондоле дирижабля, я любил подолгу рассматривать разнообразное оборудование. Оно было не сложнее того, которое мне приходилось видеть на морских кораблях, но зато имело чудесный смысл: предназначалось для путешествий по воздуху. Я завидовал пилотам, для которых гондола служила местом повседневной работы, и восхищался командиром дирижабля Николаем Гудованцевым, носившим на кителе орден «Красная Звезда» - награду за геройский подвиг.

…Это произошло в Донбассе около города Сталине во время перелета Гудованцева по югу страны. Молодой пилот - штурвальный Людмила Иванова объясняла устройство воздушного корабля вошедшим в гондолу гостям - местным рабочим. Внезапно налетел штормовой порыв ветра. Находившиеся поблизости члены экипажа не успели опомниться, как дирижабль сорвало с креплений и он начал подниматься, унося невольных пассажиров навстречу быстро надвигающейся грозе. Но в самый последний момент к кораблю молниеносно бросился Николай Гудованцев и, крепко схватившись за металлический поручень гондолы, повис в воздухе.