Горбун лорда Кромвеля - Сэнсом К. Дж. - Страница 40

• Предыдущая
• 40/115
• Следующая

Я медленно прошелся по нефу. Вдоль стен стояли раскрашенные статуи святых и маленькие ковчеги, покрытые атласом; перед каждым из них горела свеча. Церковный служка, бесшумно ступая, заменял догоревшие свечи новыми. Я поочередно заглянул в боковые часовни; в каждой из них был свой алтарь, освещенный свечами, а около него стояли статуи. Мне пришло в голову, что каждая из этих часовен, с их алтарями, статуями и гробницами, могла служить неплохим местом для тайника.

В обеих боковых часовнях монахи служили мессу о заказу кого-то из местных жителей. Состоятельные люди, напуганные перспективой долгих страданий в чистилище, отнимали немало средств от своих семей и перечисляли их монахам, в надежде, что монастырская месса поможет избавить их души от грядущих мытарств. Любопытно, на сколько дней сокращает пребывание в чистилище здешняя месса: в некоторых монастырях говорят о ста днях, в других обещают целую тысячу. Увы, столь сильное средство спасения души доступно лишь богатым. А те, кто не имеет денег, чтобы заказать церковную службу, будут томиться в чистилище весь срок, положенный от Бога. Не зря мы, реформаторы, называем чистилище доходным местом. Латинское пение, несмотря на всю свою стройность и благозвучность, пробудило во мне приступ раздражения.

Дойдя до алтарной перегородки, я огляделся по сторонам. Клубы пара, вырывавшиеся из моего рта, ибо в церкви было едва ли теплее, чем на улице, таяли в желтоватом воздухе. По обеим сторонам алтарной перегородки я заметил лестницы, позволяющие подняться на хоры. Еще раз окинув церковь взором, я заметил, что вдоль стен тянется узкая навесная дорожка, огороженная перилами. Над дощатой дорожкой стены образовывали сводчатую арку. Слева на стене, от самой крыши до пола, зияла широкая щель, окруженная темными пятнами сырости. Я вспомнил, что норманнские церкви и соборы, на вид чрезвычайно крепкие и прочные, в действительности такими не являются. Толщина стен подобных сооружений иногда достигает двадцати футов, однако наряду с дорогостоящим камнем здесь зачастую использовались дешевые и ненадежные строительные материалы.

Краска на стене, по которой бежала трещина, облупилась, внизу я заметил груду штукатурки. Закинув голову, я разглядел, что в нишах над навесной дорожкой тоже стоят статуи; все они изображали фигуру святого Доната, склонившуюся над усопшим, ту самую, что я уже видел на монастырской печати.

Трещина пересекла одну из ниш, и статуя, которая прежде стояла там, теперь лежала на досках. Рядом я увидел чрезвычайно сложное устройство из канатов и веревок; веревки, прикрепленные к стене у дорожки, уходили вверх, в башню церковного колокола, где, по всей вероятности, были закреплены их противоположные концы.

На веревках болталась деревянная корзина, способная вместить двух человек. По всей вероятности, в этой корзине можно было двигаться вниз и вверх по стене, следя за состоянием росписи и статуй и убирая те из них, что нуждались в реставрации. Я сразу понял, что это хитроумное приспособление было чрезвычайно опасным; понял я и то, что церковь действительно нуждалась в серьезном ремонте. Если казначей и дальше будет отказывать в средствах на дорогостоящие восстановительные работы, трещина, неумолимо расширяясь под действием дождя и мороза, поставит под угрозу все здание. И в конце концов настанет день, когда прекрасная церковь рухнет, вполне вероятно, погребя под обломками всех обитателей монастыря.

Помимо негромкого пения монахов в боковых часовнях, ни один звук не нарушал царившей в церкви тишины. Однако, прислушавшись, я различил приглушенные голоса и, двинувшись туда, откуда они доносились, оказался у небольшой распахнутой двери, за которой горели свечи. Я узнал приятный глубокий голос брата Габриеля.

– Я имею полное право знать, как он себя чувствует, – гневно произнес он.

– Если вы будете бродить вокруг лазарета, вновь пойдут слухи, – ответил ему грубый голос приора.

Мгновение спустя приор с багровым от злобы лицом выскочил из дверей. Заметив меня, он вздрогнул от неожиданности.

– Я ищу ризничего, – сообщил я. – Надеюсь, он не откажется показать мне церковь.

Приор кивнул в сторону распахнутой двери.

– Брат Габриель там, сэр. Думаю, в такой холод он будет только рад возможности оставить свой стол и немного размять члены. Всего наилучшего.

Он торопливо поклонился и удалился прочь, шаги его отдавались эхом под гулкими сводами.

Войдя в дверь, я оказался в маленькой комнате, заставленной книжными полками; брат ризничий сидел за столом и проглядывал какие-то ноты. В комнате царил пронизывающий холод, а прислоненная к стене статуя Пресвятой Девы с отбитым носом производила удручающее впечатление. Брат Габриель сидел в теплом плаще, накинутом поверх сутаны. Его изборожденное преждевременными морщинами лицо выражало тревогу; бесспорно, это было лицо сильного человека, удлиненное, с резкими и мужественными чертами. Однако уголки тонкого рта были печально опущены, а под глазами темнели мешки. Заметив меня, брат Габриель встал и растянул губы в улыбке.

– Сэр, господин Шардлейк. Чем могу служить?

– Я надеюсь, брат ризничий, что вы покажете мне церковь. И прежде всего алтарь, подвергшийся осквернению.

– Как вам будет угодно, – без большого желания произнес брат Габриель, но все же встал и направился к дверям.

– Брат Габриель, вы ведь отвечаете не только за поддержание церкви в должном состоянии, но и за церковный хор?

– Да. И еще за монастырскую библиотеку. Если желаете, я могу показать вам наше книгохранилище.

– Благодарю вас. Я слыхал, что послушник Уэлплей помогал вам работать с хором.

– Да. До того как его сослали в конюшни, мерзнуть и надрываться, сгребая навоз, – с горечью ответил брат Габриель. Потом, словно спохватившись, он добавил более мягко: – Он очень талантливый юноша, хотя порой относится к делу с излишним пылом. – Взгляд беспокойных глаз монаха устремился на меня. – Простите, сэр, но я знаю, вы остановились в лазарете. Возможно, вам известно, как себя чувствует послушник Уэлплей?

– Брат Гай надеется, что скоро он пойдет на поправку.

– Слава Богу. – Брат Габриель осенил себя крестом. – Мне так жаль бедного мальчика.

Когда мы с братом Габриелем вновь оказались в нефе, монах немного оживился; он с воодушевлением рассказывал мне об истории той или иной статуи, архитектуре здания и способе производства цветных витражных стекол. Казалось, в разговорах о столь близких его сердцу предметах он позабыл о своих тревогах; мысль о том, что я, убежденный реформатор, могу не разделять его восторгов, ему и в голову не приходила. Первое мое впечатление о брате Габриеле как о человеке простодушном и бесхитростном лишь подтвердилось после беседы с ним. Но именно из таких людей зачастую выходят религиозные фанатики. Окинув взглядом высокую, крепко сбитую фигуру брата Габриеля, я вновь убедился – у него достаточно сил, чтобы нанести удар мечом. Правда, пальцы у него были длинные и тонкие, зато запястья – широкие и мощные.

– Скажите, брат Габриель, а вы давно поступили в монастырь? – осведомился я.

– Я принял постриг в возрасте девятнадцати лет. Никакой другой жизни я не знаю. И никогда не желал узнать.

Брат Габриель остановился у ниши, где возвышался пустой каменный пьедестал, покрытый черной тканью. У стены я заметил целую гору палок и костылей, которые обычно используют калеки; тут же валялся корсет из тех, что обычно надевают на горбатых детей пытаясь их выпрямить; я сам носил такой, хотя он и не принес мне ни малейшей пользы.

– Здесь находилась длань Раскаявшегося Вора, – со вздохом сообщил брат Габриель. – Утрата чудодейственных мощей – это большое несчастье для нашей обители. Благодаря этой святыне множество недужных обрели исцеление.

При этих словах он не удержался и скользнул взглядом по моей горбатой спине, потом поспешно отвел глаза и указал на груду костылей.

– Все это оставили люди, которых исцелило прикосновение к святым мощам. Они более не нуждались ни в костылях, ни в палках и оставили их здесь в знак благодарности.

• Предыдущая
• 40/115
• Следующая