Сны богов и монстров - Тейлор Лэйни - Страница 78

Смотреть на них у нее пока не было сил. Хотя она могла надеяться.

К Иаилу это не относилось.

Акива подошел к императору. Кэроу с клинками наголо и Вирко прикрывали его с двух сторон. Дело было почти закончено.

– Выслушайте меня, – обратился Акива к солдатам. – Эпоха войн завершилась. Для тех, кто вернется и больше не станет проливать кровь, будет объявлена амнистия.

Он говорил, словно имел право и власть давать такие обещания, и, слушая его, Кэроу верила каждому слову – хотя знала, насколько неустойчива ситуация. А Доминион? Трудно сказать. Солдатам не позволяла отвечать муштра, а Иаилу страх – Аксая все еще держала у его горла нож. Только у Разгута причин для молчания не было.

– Эпоха войн? – передразнил он.

Уродец сидел на постели, свесив через край бесполезную ногу. Глаз, в который Кэроу попала локтем, распух и закрылся, но второй был по-прежнему неуместно выразителен, даже красив. Хотя в нем сверкало безумие. Глубокое безумие.

– Да кто ты такой, чтобы что-то завершать? Разве тебя выбрал народ? Разве ты стоял, преклонив колени, перед магами и выворачивал под их пальцами душу? Разве ты топил звезды, словно младенцев в купели? Это я завершил Первую Эпоху, мне завершать и Вторую!

И с этими словами он вытащил нож, который никто ранее не заметил, и метнул в Акиву. Никто не шевельнулся. Просто не успели.

Ни Кэроу, запоздало вскинувшая руку, хотя поймать или отбить нож в полете ей было по силам.

Ни Вирко, который стоял по другую сторону от Акивы.

Ни сам Акива. Ему не хватило доли мгновения.

Разгут получил свое.

Нож. Бросок которого Кэроу заметила боковым зрением. Как ее рука не успела схватить клинок, так и голова не успела повернуться достаточно быстро, чтобы разглядеть, как лезвие входит в сердце Акивы. В сердце, к которому она прижималась ладонью и щекой. А прижаться к нему собственным сердцем, грудь к груди, губы к губам, она еще не успела. В сердце, которое гнало по жилам его кровь, – в сердце, вторую половинку ее собственного. Что-то мелькнуло у края зрения – и все.

Лезвие вошло в сердце Акивы.

Лед. Мгновенный холод, невозможный. Немыслимый. Конец партии. И все твое существо становится криком. На острие брошенного ножа, так быстро. Кэроу. И крик, который никогда не кончится.

Как-то раз ангел лежал во мгле. Он умирал.

И, ни минуты не колеблясь, дьявол ему в этом помог.

Но это не про нее. А если бы она захотела? Кэроу представляла смерть Акивы сотней разных способов. Она даже желала этого в самые свои тяжкие дни в марокканской касбе, когда ее окружала только смерть, случившаяся по ее вине.

Если бы она убила Акиву в тот день на поле Булфинча или даже просто позволила ему умереть, война все тянулась бы и тянулась. Еще тысячи лет? Возможно. Но она решила иначе, и вышло иначе. «Эпоха войн завершена», – сказал Акива, и ошибки здесь не было. И даже сейчас, когда случилось непоправимое, безнадежно непоправимое, а все ее существо собралось в один огромный крик, сердце отказывалось верить. Эпоха войн завершилась, и Акива не мог – не мог!!! – умереть вот так.

Лезвие вошло в его сердце.

Крик в ее груди так и не успел родиться. Она услышала звук. Нож вошел в плоть Акивы, и почти мгновенно – звук. Не стон разрубаемой плоти, а глухой удар. Кэроу смотрела во все глаза, пытаясь осмыслить увиденное.

Акива стоял, стоял неподвижно.

Ни подгибающихся колен, ни крови, ни торчащей из груди рукоятки ножа. Что это?

Кэроу моргнула. Остальные тоже недоуменно озирались. Да, они не испытывали того цепенящего отчаяния, как она секунду назад, или такой же, как у нее, неистовой радости – но все в комнате заметили, что нож вошел не в грудь Акивы, а в стену за его спиной. Произошло нечто немыслимое, это понимали все.

Аксая отреагировала первой.

– Невидим для смерти, – шепнула она, поскольку только так можно было объяснить то, что произошло. Акива не шевельнулся, а нож летел точно в цель.

И ничего не случилось.

В тот миг Кэроу поймала взгляд возлюбленного. Ступор и помрачение. Она хотела спросить: это ты сделал? Ведь ты? Никто не знал, на что он способен, даже сам Акива.

Разгут сжался, подвывая и колотя себя по лицу. Два шага, и Кэроу оказалась рядом, сдернула уродца с кровати, раскидывая простыни в поисках другого оружия. Но Падший словно вообще не заметил ее присутствия.

Воины Доминиона смотрели испуганно и ошеломленно. Похоже, на удар они сейчас не способны. Однако тревога не отпускала. Жизнь Акивы на острие ножа. И если план не исполнится…

Наконец, дошел черед и до плана.

Акива посмотрел на дядю. Иаил молчал, его лицо побледнело еще сильнее, изуродованные губы тряслись. Перед лицом такой силы он не смел даже насмехаться.

Акива так и не вынул меч, поэтому его руки были свободны. Он протянул руку и положил ее на грудь императора. Жест казался почти дружеским, и глаза Иаила снова заметались: он не понимал, что происходит. Недолго.

Кэроу смотрела на руку Акивы и вспоминала Париж, то мгновение, когда она подошла к двери в лавку Бримстоуна, сгибаясь под тяжестью слоновьих бивней, и первый раз увидела выжженный в дереве отпечаток ладони. Она обвела его пальцем, и пепел отслоился и закружил в воздухе. А еще вспомнила, как умирал в ее руках обгоревший, обуглившийся Кишмиш, как бешеный стук его сердечка замедлялся, замедлялся… замер. Как вывел ее из оцепенения и скорби вой пожарных сирен – и поверг в скорбь еще большую. Как она выскочила из квартиры и мчалась по городским улицам к двери Бримстоуна. И что там увидела. Синее адское пламя, и в его ореоле – силуэт крыльев.

В один и тот же миг по всему миру занимались одним и тем же сверхъестественным огнем десятки дверей, помеченных отпечатком ладони.

Это сотворил Акива. Все серафимы – создания огненной стихии, но даром воспламенять метки издалека обладал он один; все двери Бримстоуна – все до одной – занялись пламенем в один и тот же момент, разя врага без предупреждения.

Когда Кэроу увидела вздувшийся ожог на теле Тен, в нем ясно проступал отпечаток руки Лираз.

Из-под ладони Акивы появился дымок. Вероятно, Иаил сначала ощутил запах паленого и только потом почувствовал, как жар проникает сквозь его одежду. А может, и нет: ведь на нем были не доспехи, а пышная церемониальная одежда, которой он так надеялся потрясти человечество. Что бы ни было сначала, дымок или боль, Кэроу увидела в глазах императора вспышку понимания, панику… Он рванулся, пытаясь стряхнуть руку. Кэроу надеялась, что Аксая успеет отдернуть клинок и не раскроит ему горло.

Император завыл, а Акива отступил на шаг. На груди Иаила – черный, обуглившийся, воняющий паленым, с отваливающимися клочьями кожи и обгорелым мясом под ними – теперь красовался отпечаток ладони.

Убедительный аргумент в дискуссии.

– Отправляйся домой, – сказал Акива, – или я его подожгу. Где бы ты ни был, где бы я ни был. Если ты не сделаешь то, что сказано, я сожгу тебя дотла. Даже пепла не останется.

Аксая отпустила императора. В ее ноже больше не было необходимости, и она вытерла лезвие рукавом церемониальной одежды Иаила. Он сполз по стене: ноги его не держали, в глазах плескались боль, гнев и бессилие. Он не мог поверить, что проиграл.

– А дальше что? Я вернусь в Эрец с твоей меткой, и в чем разница? Ты сожжешь меня не здесь, а там. С чего мне делать то, что ты требуешь?

Акива ровно ответил:

– Я даю тебе слово. Отправляйся сейчас домой. Забери своих солдат. Не устраивай хаос. Просто уйди, и я никогда не зажгу знак. Обещаю.

Иаил недоверчиво фыркнул.

– Обещаешь? Ты оставляешь мне жизнь просто так?

Кэроу смотрела на Акиву. С того мгновения, когда Иаил ворвался в комнату, он сохранял спокойствие, не позволяя выйти наружу той ненависти, которую вызывал у него собеседник.