Наследник - Кулаков Алексей Иванович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/79
• Следующая

Шшу-у-у!

На мгновение ему показалось, что часть шума раздается не только в его голове, но и снаружи.

«Да нет, ерунда».

Зато вдруг до невозможности остро зачесался нос. Следом резко вернулось обоняние – и до разума тут же дошел неуместно густой запах горячего воска и еще чего-то, смутно знакомого. Опознанного спустя несколько мгновений как запах ладана.

«Не понял, меня что, в церковь притащили? В больницу надо, ироды!»

Уже не обращая внимания на все усиливающуюся резь в глазах, Виктор стал потихонечку раскрывать веки, привыкая к боли и потоку яростного, буквально обжигающего зрачки света. Почему-то с явным красноватым оттенком – слава богу, чем дольше его веки оставались приоткрытыми, тем меньше становилась резь. И тем больше становилось видно – что?.. Что он лежит непонятно где. Нет, на церковь или морг помещение вроде бы не походило (что уже радовало), но и сходства с собственным, изученным до малейшей трещинки и паутинки домом тоже не было, причем целиком. Полутемное помещение с низкими и почему-то серыми потолками, на которых можно было заметить следы легкой копоти. На едва различимой рядом стенке гуляли размытые тени от множества горевших свечей, воздух был спертый, вдобавок на лбу обнаружился кусок ткани. Изрядно, между прочим, затрудняющий обзор. А челюсть вообще оказалась подвязана, на манер старушечьего головного платочка.

«Да что за хрень?..»

Прикрыв заслезившиеся глаза, травник постарался успокоиться. И вспомнить – ну хоть что-то. Если его последний пациент прочитал записку – значит, нашел и завещание. Если нашел завещание…

«Ну хотя бы в нем я не ошибся, и в чистом поле меня не бросили – и то радость. Вот только с какого это перепугу врачи посчитали, что я умер? Нет, надо это дело заканчивать!»

Привычное усилие – и в солнечном сплетении тут же образовался еле заметный комок жизненных сил. Запульсировал, с неохотой подрос… И пропал, сметенный настоящим калейдоскопом странных картин и образов. Серая хмарь, отчаяние, почти эйфория от успеха, вспышка сильного страха… Чужого страха? Своего? Все так переплетено, что уже и не понять, где его чувства, а где чужие. Проходящие прямо сквозь него потоки чего-то такого, чему нет и не может быть названия в привычном языке, ощущение немыслимой скорости и полного покоя одновременно, вспышки белого и черного света… А в конце – чудовищно сильный удар-столкновение с кем-то или чем-то, рассыпавший его сознание карточным домиком. Еще удар, на сей раз слабее, затем падение в бешеный водоворот из обжигающего невероятным холодом пламени, в котором все рассыпавшееся собралось и сплавилось, – а затем темнота, полная и беспросветная…

«С отварчиком переборщил, однозначно. Хм… так, может, у меня обычная галлюцинация?»

Наконец откликнулось и ожило средоточие его сил, непривычно зыбкое и слабое, подросло и… Бессильно угасло. Что ж, и такое с ним бывало – особенно поначалу, когда он только обнаружил у себя странные, но удивительно полезные (и безумно интересные) способности. Вновь небольшая концентрация вместе с ощутимым усилием – и в солнечном сплетении появился теплый огонек силы. Неспешно, даже осторожно подрос – и опять угас, волной слабой боли прокатившись по организму. Еще попытка. Еще одна. Еще.

«Похоже, все, доигрался. Тело как колода, оглох, почти ослеп, да еще и средоточие не отзывается…»

Горло сдавил едкий комок горечи, зрение еще больше расплылось, а потом поживший и многое повидавший мужчина обнаружил, что плачет. Набухли вены на лбу и шее, раскрылся в беззвучном крике рот, по груди пробежала невидимая дрожь почти что агонии – и словно в ответ откликнулась и слабо-слабо запульсировала почти неощутимая искра. Его последняя надежда, последнее средство, последний шанс!.. Холодели ноги и руки, синели губы и бледнело лицо, замедляло свой и так редкий стук ослабевшее сердце – и все больше и больше наливался живительным огнем маленький колючий клубок в центре живота. Тихий вдох, долгий выдох, длинное мгновение полной тишины – и ожившее средоточие пустило по телу первую волну. За ней следующую, чуть слабее, еще одну, и напоследок, совершенно неожиданно – горячим лучом прострелило сквозь сердце в правую руку.

– Схха-а!!!

Сама по себе дернулась и расширилась грудь, глубоко вбирая тяжелый, стоялый и такой живительный воздух. Сбрасывая неприятное онемение, шевельнулась левая нога, потом неконтролируемо дернулись щеки и губы, а затем уже и правая рука слабо-слабо приподнялась – убрать изрядно раздражающую тряпку со лба. Приподнялась и замерла – потому что вместо нее Виктор увидел переливающийся разноцветными красками контур человеческой фигуры, заполненной чем-то вроде разноцветной сеточки-паутинки.

– Ох!!! Господь мой вседержитель!!!

Где-то за головой что-то с шумом и звоном упало, раздался гулкий всхлип-вздох, а затем и невыносимо громкий топот удаляющихся шагов. А шестидесятилетний травник сморгнул раз, другой, окончательно возвращая себе нормальное зрение, и незамедлительно впал в полнейший ступор. Потому что рука, которую он с большим усилием удерживал перед лицом, была чужой. Но притом вполне знакомой. На тыльной стороне ладони мелкий шрамик, полученный от уголька, длинные тонкие пальцы с изрядно отросшими ногтями, тонкий ободок серебряного колечка… В голове опять зашумело, странными рывками закрутился потолок, а запах ладана стал просто невыносим.

«М-малыш?!»

В жаркое лето года семь тысяч шестьдесят восьмого от Сотворения мира[1] по длинным и сумрачным переходам Александровского кремля торопливо шагал высокий и широкоплечий мужчина двадцати девяти лет. Отмахиваясь, а то и вовсе не обращая внимания на низкие поклоны служек, совсем не оглядываясь на ближних бояр, топающих в легком отдалении, божией милостью Великий государь, царь и Великий князь всея Руси – удивительно легким шагом мчался в хорошо известные ему покои. За спиной осталась прерванная на середине соколиная охота и отложенное заседание «Избранной рады», а также прячущий взгляд гонец, принесший тяжелую весть. Затем долгая скачка, запаленный жеребец, тяжелые мысли и бессильная злоба пополам с тоской – вначале сильно занедужила любимая жена, потом умер первенец. Его любимец, его наследник! Многочисленные молитвы о ниспослании исцеления, усилия сразу двух иноземных лекарей, обильные пожертвования матери-церкви – все было бесполезно, и чем дальше, тем было понятнее, к чему все шло. Но надежда – надежда и вера в лучшее – еще теплилась, до последнего мига… И вот уже на виду белоснежных стен Александровской слободы его встретил второй гонец. За невероятную новость с ходу обласканный крупным перстнем, да прямо с царской руки. Большая честь!.. Иные годами о такой мечтают.

– Говори!

Человек, уже давно осознавший и принявший тот поистине прискорбный факт, что быть личным лекарем царственных особ не только почетно, но (временами) еще и смертельно опасно, – этот человек согнулся в низком поклоне еще до того, как прозвучало негромкое повеление. Затем, старательно контролируя лицо и интонации голоса, подтвердил все надежды московского властителя – а также, вполне возможно, и собственный смертный приговор:

– Царевич Димитрий жив, государь.

Глаза царственного родителя, еще недавно тоскливые, а затем готовые полыхнуть испепеляющим гневом, застыли в радостном неверии. После чего рука великого князя будто бы по собственной воле троекратно перекрестила высокое чело, а четко очерченные губы шевельнулись в начальных строках молитвы.

– Очень слаб. Очень! Но ему явно лучше, он даже смог сам поднять руку и явственно пытался перевернуться на бок! Езус явил нам истинное чудо, и я…

Лекарь вспотел, и одновременно его бил озноб. Так ошибиться! Одно утешает – если что, на виселицу или плаху он пойдет не один, а в теплой компании коллеги-конкурента из Голландии. Ибо Арнольд Линзей тоже осматривал принца крови и вместе с ним констатировал его смерть!

• Предыдущая
• 5/79
• Следующая