Параллельный переход - Кононюк Василий Владимирович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/90
• Следующая

Пойдешь — так ведь ты убил. Будь ты тысячу раз прав — ты виноват, потому что на твоих руках кровь, и надо терпеть и кривые взгляды, и несправедливые упреки, и еще бог знает что. И уйти нельзя: утром, когда отпрашивался у атамана снаряжение готовить к походу, специально закинул — мол, можно мне будет прийти отдать честь покойнику и быстро убраться? Иллар хмуро заметил, что это мое дело, за руки никто держать не будет, но так уж повелось с деда-прадеда, что со сходок казацких первым уходит атаман, и он мне настоятельно советует думать головой, прежде чем задавать дурные вопросы.

При первых же ударах колокола Богдан бесцеремонно выдернул меня на поверхность, чувствуя на себе три пары обеспокоенных глаз. Рассматривая разрисованный халат, бросил импровизированную кисточку, которая была в моей руке, в свободный горшок.

— Пусть сохнет пока, после похорон нужно будет еще раз помалевать, а то бледным станет. Пойду я, мать, мне еще подарок для сына его взять нужно.

— Может, не надо тебе туда ходить, сынок, без тебя похоронят?

— Мне не от кого прятаться, мать, нет на мне вины: сказал бы Оттар правду, покаялся — был бы жив, сам он себя убил.

— Так-то оно так, сынок, только людям рот не заткнешь, а у Насти так он никогда не закрывается. Как бы беды не случилось.

— Собака брешет — ветер уносит, от того беды не будет. Ты только не лезь: если что, сам справлюсь, не маленький. Все, пора мне, у Оттара свидимся.

— Когда ты маленький был, все Бога просила, чтобы ты мужем стал, а теперь не знаю — может, не надо было просить.

Слушая уже за воротами сетования матери, ничего не говоря, побежал к Илларову подворью. Да и что тут скажешь: мать сердцем чувствует, что с сыном что-то не так, а что — понять не может. Да и слава Богу, что не может.

У Оттара рос сын — пятилетний Петр, который остался без отца и отцовской сабли. Чтобы не рос казачонок без сабли, решил подарить ему Ахметову саблю взамен отцовской. На похороны, как и на свадьбу, с пустыми руками не ходят, а за такой подарок никто не осудит.

Когда дошел до Оттарова подворья, к дому со всех сторон стягивался народ. Те, кто пришел, проталкивались в горницу, где на столе лежало тело Оттара, над которым причитала Настя. В углу дьяк разжигал кадило, а батюшка, раскрыв Библию, готовился к началу церемонии. Люди молча клали на стол кто что принес, бабы оставались в комнате, мужики с детьми выходили на улицу. Положив саблю в дорогих ножнах на стол, я вышел на улицу и стал в стороне, не желая с кем-либо общаться, да и не о чем было говорить. Двери были открыты настежь, все молча ожидали начала церемонии. Дальше все покатилось по знакомой колее, которая мало чем отличалась от мне известной, единственное существенное отличие — многие присутствующие знали почти все слова на память и дружно подпевали батюшке с дьяком.

Наконец тело вынесли и понесли к церкви, рядом с которой располагалось сельское кладбище. За телом из хаты начали выходить все, кто там был, и выстраиваться в процессию. Настя, дождавшись, когда все вышли во двор, резво бросилась ко мне с криком:

— Убивец, убивец пришел! — явно намереваясь вцепиться мне в глаза. Не доходя пары шагов, она попыталась плюнуть мне в лицо и с удвоенной скоростью кинулась на меня.

Сделав шаг вправо и ухвативши ее правой рукой чуть повыше локтя, сильно сжал и, рывком развернув ее к себе левым боком, свистящим от ярости голосом зашептал ей в ухо:

— Подожди немного, сука, я приведу к тебе девок православных, которых муж твой татарам продал, они расскажут тебе, как их голыми разглядывали и щупали, как скот на ярмарке. Как их грязными пальцами проверяли, девы ли они… А потом скажу им, что ты жена того, кто их умыкнул, и буду смотреть, как они тебя и твоих детей на части рвать будут. Ты что, стерва, думала, что ты так и будешь на чужом горе мягко спать и сытно жрать и никто вас к ответу не призовет? — По мере того как я говорил, выражение праведного гнева на ее лице заменил откровенный страх, глаза ее заметались в поисках поддержки, но окружающие откровенно радовались бесплатному представлению и не спешили нас разнимать.

— Отпусти бабу, Богдан, — раздался голос атамана, решившего, что пора навести порядок. — Смотри, аж побелела вся. Не бойся, Настя, никто тебя в обиду не даст, пока я здесь атаман. Богдан — джура у меня, а не я у него. Не знаю, что он тебе там наговорил, но никто тебе ничего не сделает, живи спокойно, только рта не открывай и на казаков не бросайся, а то получишь нагаек — не посмотрю, что ты вдова. Продолжай, отец Василий.

От такой поддержки Настя сникла окончательно и, горько рыдая, пошла вслед за гробом, который уже выносили со двора. Демьян прожигал меня ненавидящим взглядом, его лицо было искажено гневом, казалось, что еще чуть-чуть — и он бросится на меня. Дружески улыбаясь ему, я смешался с казаками, выходящими из двора. «Вот с кем не хочется вражды, так это с этим юношей. Но тут от меня мало что зависит — как говорит народная мудрость, ночная кукушка дневную всегда перекукует. А Настя, с ее ядерным темпераментом, та не успокоится, для таких людей вся жизнь — борьба. Покойник тот ее успокаивать умел, но Демьяну слабо: будет ей в рот заглядывать, что бы она ни говорила. Хлебну еще беды с этой парой, чует мое сердце».

Пока мужики закапывали Оттара и насыпали над его могилой рукотворный холм, женщины расставили в подворье Оттара столы, лавки и накрыли заранее наготовленными кушаньями. Выкатили бочку пива, бочонок вина, и начались поминки, где даже вдова и родичи перестали горевать, И все провожали Оттара, вспоминали совместные походы и просили Бога принять его душу и простить ему все прегрешения. И не осталось правых и виноватых, каждый из нас двоих был прав и не прав по-своему. Засиживаться не стали: завтра в поход, каждому было о чем позаботиться. Как бочонки опустели, атаман от имени всех откланялся, пообещав, что соберемся на сороковины, официально уполномочил Демьяна помогать, где мужская рука нужна, вдове по хозяйству.

Все начали расходиться, и у меня дел было невпроворот — не знал, за что хвататься. Сперва побежал к высохшему халату и повторно нанес краски, затем к отцу в кузню — забрать наконечники копий и мелочовку для арбалета. На обратной дороге забежал и попросил сестру, как подсохнет халат, в третий раз наляпать краски, только не путать цвета, а потом нашить сверху сетку с травой и повесить все это в сарае сохнуть.

Нашел старые вожжи и озадачил мать пошить мне из них Х-образную портупею, которую можно будет надеть с боевым поясом. К переднему пересечению шлеек прикрепить двойной крюк на коротком прочном ремне, чтоб он находился на уровне пояса и в «транспортном положении» его можно было перекрутить и зацепить за пояс. С двух сторон пришить два узких полотняных мешочка с затягивающимися горловинами, в которых можно будет хранить несколько арбалетных болтов.

Дальше направился в мастерскую к дядьке Опанасу и Степану доводить до ума арбалет, болты и копья. Засадив Степана насаживать наконечники на заготовки, в первую очередь изучил работу спускового механизма. Видно было, что дядька Опанас уже все давно подогнал и проверил, а теперь с гордостью демонстрировал и рассказывал мне, как все работает. Причем слово в слово повторял то, что мне с утра пришлось раз десять объяснять, повторять и рисовать в различных положениях, пока он не понял. В конце его рассказа складывалось такое впечатление, что это он придумал этот спусковой механизм, а не китайцы. Но надо отдать ему должное, сделано все было на совесть, и самое главное — работало.

Отдав стремя и фиксирующую болт планку, объяснил, где и какую дырку нужно прокрутить и как крепить, нарисовал, что еще мне нужно, чтобы получить простой прицел. Мушку решил сделать деревянной, в виде треугольника — она должна была быть достаточно широкой, чтобы сквозь нее прошло оперение болта при выстреле. В китайском спусковом механизме есть выступающая сверху часть, которая так и называется — «выступ для взведения». В нем с помощью тонкого буравчика просверлили дырку на уровне вершины треугольника прицела. Все это центрировалось по середине направляющего желоба для болта, который был аналогом ствола. Таким образом, получился примитивный прицел для прямого выстрела. Прокрутив выше еще несколько дырок на разной высоте — для пристрелки на различные расстояния, — попросил Степана изготовить несколько тупых болтов с деревянными наконечниками для пристрелки, так, чтоб они были по тяжести как бронебойные, сам побежал за портупеей. Для бесшумности выстрела, что в некоторых случаях крайне важно, попросил приклеить на уши лука со стороны тетивы по кусочку заячьей шкурки. Это должно гасить вибрацию тетивы и издаваемый ею звук.

• Предыдущая
• 23/90
• Следующая